Семь дней по лунному календарю

– "Ты нас погубишь".

– Почему?

Вместо ответа наложница поднялась и принялась шарить руками по стене над спинкой кровати. Король услышал два тихих щелчка, слабый скрип. Дуновение прохладного ветерка шевельнуло занавеси. Кровать вздрогнула, и Король почувствовал, что наложницы рядом с ним нет. Ощупал стену и обнаружил пустоту. В стене был люк! Он четыре года спал в этой комнате - и не знал, что из нее идет потайной ход! Ощупав края люка, король ловко пролез в него. Наложница с тихим щелчком закрыла люк и, взяв за руку, повлекла Короля в темноту. Через несколько шагов остановилась, зашарила в темноте. Вспыхнул маленький огонек. Загорелся фонарь. Король с удивлением увидел обычный, грубо сколоченный платяной шкаф. Наложница уже отбирала одежду - рубашку, брюки, сапоги, легкий летний плащ. Сандали и накидку для себя. Подождав, когда Король оденется, легкой тенью заскользила по тайным проходам, иногда заглядывая в глазки в стенах. Король, стараясь ступать бесшумно, спешил за ней. Шли долго. Король уже давно запутался в поворотах, лестницах и развилках.

Выглянув в очередной глазок, наложница прижала палец к губам и жестом подозвала Короля.

За стеной была небольшая комната, освещенная тусклой лампой. Мужчина и женщина занимались любовью. Король оторвался от глазка и удивленно взглянул на наложницу. Не за этим же она привела его сюда? Вновь приник к глазку, изучая детали. Одежда на стуле и оружие принадлежат стражнику наружной охраны. Женщина немолода. Судя по татуировкам - из наложниц предыдущего Короля. Что еще?

У женщины не было правой руки. По локоть!

– У нее нет руки. Ты это хотела мне показать?
– спросил Король, когда они отошли на несколько метров.

– "Она обучала наложниц письму. Это запретно", - вывела в пыли на полу наложница.

– Нравы тут у вас, - буркнул Король.
– Ладно, сам обучу.

– "Ты погубишь нас. Скажешь новое. Исполняющий поймет. Не губи нас."

Король по-новому взглянул на женщину.

– Почему же ты мне открылась?

– "Воля Короля. Я - послание."

Место в пыли кончилось, и они перешли на новое.

– Как тебя зовут?

– "Ута".

– Исполняющий знает о потайном ходе из спальни?

– "Этот - нет. Предыдущий знал, молчал. Этот - плохой".

– Идем назад, Ута. У меня еще много вопросов к тебе.

Прежде, чем уйти, наложница тщательно затерла надписи в пыли.

ВТОРОЙ ДЕНЬ МОЛОДОЙ ЛУНЫ

Король встал поздно. Но в отличном расположении духа. Мир неожиданно открылся с новой стороны. Теперь главными станут не дни, а ночи. Предстоящие двадцать лет больше не пугали.

За дверью дожидался Исполняющий.

– Вы хорошо выглядите, Ваше Высочество. Вы довольны наложницей?

– Не то слово, Вирдал! Не то слово! Она знает множество ночных игр. Все, что от меня требовалось - это приказать ей показать что-нибудь новенькое. Сегодня пришлешь ее снова.

– Но, Ваше Высочество...

– Такова моя воля.

– Мой слух, мой разум, моя рука.

– Кстати, как ее зовут?

– Как будет угодно Вашему Высочеству.

– Мне угодно, чтоб ее звали Ута.
– Увидев, как вытянулось лицо управляющего, Король счастливо рассмеялся.
– Ты просто параноик, Вирдал. Мне пришлось перебирать все женские имена, прежде, чем она кивнула. Какой вред государству от того, что я узнаю имя своей наложницы?

– Вопросы порождают ответы. Ответы порождают новые вопросы, а те порождают действие...

– Знаю, Вирдал, слышал. Воля Короля священна, не подлежит обсуждению и обязательна к исполнению.

– Так, Ваше Высочество.

– Моя воля желает узреть завтрак.

Вирдал улыбнулся и дважды хлопнул в ладоши.

Вторую возможность узреть аборигенов я тоже проворонил. Дорожка, окруженная жиденькими кустиками, делала поворот, и через эти кустики они меня узрели, а я их - нет. Только вдруг из-за кустов донесся могучий грозный рев. А вслед за этим выбежало четырехногое животное, которое влекло повозку. В повозке никого не было. Увидев меня, животное бросилось в кусты, повозка опрокинулась, какие-то детали отломились, и животное уволокло их за собой. Я остановился на месте, чтоб продемонстрировать мирные намерения, и занялся мысленной реконструкцией происшедшего. То, что животное, тащившее повозку, не было разумным, очевидно. У него копыта. Копытные способны создать гуманитарную цивилизацию, но не техническую. А повозка - это техника. Тот (или те), кто сидел в повозке, увидел меня, издал рев и напугал животное. Странно, что воздержался от контакта. Тут есть, над чем подумать. Может, он не уполномочен вступать в контакт. Может, испугался. Большеход - машина внушительная. Нет, рев был грозным и длительным. На испуганный не похоже. Ну и ладно! Вступать в контакт лучше с тихими, спокойными жителями.

Не покидая большеход, я осмотрел опрокинутую повозку. Ничего интересного. В основном, дерево, но есть железные детали. Подошел к повороту и задумался. Аборигенов не видно. Дорожка ведет совсем не туда, куда мне надо. Но - теперь я в этом убежден - дорожка ведет в населенный пункт. Можно установить первый контакт. С другой стороны, искать меня будут у обломков баркаса. А до баркаса еще топать и топать. Контакт подождет. Вот оставлю записку у обломков, что я живой и здоровый, тогда займусь контактом.

С такими мыслями я оставил дорожку и пошел через поле напрямик. Все мышцы налились болью и усталостью, а впереди виднелся лес. В нем можно отдохнуть. С утра большеход отмерил уже два десятка километров, а это вам не хухры-мухры при двойной тяжести.

Быр-Быр никогда не отличался особенной храбростью. Но, когда он пришел в трактир и затравленно огляделся, на него жалко было смотреть.

– Привет, Быр. Пива, как всегда?
– спросил Три Медяка.

– А можно... вина?
– удивляясь собственной храбрости, спросил Быр-Быр.

– Разве я кому отказывал? Деньги твои, что хочешь, то и заказываешь.

– Быр, ты ж в город с женой собирался, - подсел к нему Голова Босиком.
– Я сам видел, вы за околицу выезжали.

– Собирался. Да-да, собирался, - согласился Быр-Быр, испуганно глядя в кружку.
– Уезжать отсюда надо. Куда угодно уезжать. У меня свояк в городе, к нему уеду. Как она кричала, боже мой, до сих пор ее визг в ушах стоит. Увидела его и как завизжит... Даже лошадь понесла. Наверно, он ее задрал. Как же я без нее пахать буду? Нет, съеду я отсюда.

Это было настолько непохоже на прежние высказывания Быр-Быра, что общество встревожилось. Произошло что-то из ряда вон выходящее. До сих пор Быр-Быр высказывался в духе, что хлеб-де всем нужен, поэтому крестьян, может, и не тронут. Это у городских ни кола, ни двора, вот они и бесятся. Все, кто был в трактире, столпились вокруг Быр-Быра, а Три Медяка приказал жене поставить всем по кружке пива. О своей выгоде он никогда не забывал.

– Погодь, Быр, ты толком говори, кто кричал, - решил разобраться в главном Голова Босиком.

– Баба моя кричала. Увидела его, глаза круглые, и как завизжит. Я с телеги соскочил, ее в охапку и в кусты. А она все визжит. А лошадь понесла. Прямо на него.

– На кого - на него?

– Так я и говорю, дракон на нас напал. Огромный такой, красный. А баба моя как завизжит...

– А лошадь?

– Дык, говорю, понесла. Чую, только потому мы и живы, что он лошадью занялся. Как я теперь пахать буду?.. Она все визжит, дура, а мы - по кустам, по кустам!

– Кто визжит?

– Баба моя!