Семь дней страсти
Шрифт:
– Ричмонд, – выдохнула герцогиня.
– Я думаю, вам известна репутация этого человека.
– О да, – заявила герцогиня. – Он был одним из самых близких друзей моего отца. Если, конечно, эти шакалы способны на дружбу. Более презренного человека я никогда не встречала.
У Синтии загорелось лицо. Она чувствовала, как разливается по комнате отвращение, она буквально ощущало это словно что-то материальное. Что-то, что она принесла сюда.
– Тогда никаких вопросов, – снова подала голос герцогиня. – Вы остаетесь.
– Полагаю, ты тоже должен остаться?
Сомерхарт сложил
– Вашей любезности нет границ, – поклонился Ланкастер с едва заметной улыбкой.
Герцогиня встала и взяла Синтию за руку:
– Пойдемте, я покажу вам вашу комнату. И называйте меня Эммой. Похоже, мы с вами еще больше кузины, чем я подозревала.
Синтия, изумившись быстроте происходящего, позволила вывести себя из гостиной. Мужчины остались. Будут говорить о ней, и она понимала это. Ей только хотелось знать, что будет сказано в ее адрес.
– Можешь представить мое замешательство, – начал Сомерхарт, как только за женщинами закрылась дверь. – Мы с Эммой как раз обсуждали поездку в Лондон. На твою свадьбу.
– Да. Замешательство.
– Я так понимаю, ты разорвал помолвку.
– Я зайду к мисс Брандисс лично, как только вернусь в Лондон.
– Это никому не понравится. Ни ее семье, ни твоим кредиторам.
– Знаю.
Сомерхарт сел, положив ногу на ногу.
– Мне дали понять, что лорд Ричмонд стал… неспособен.
– Если ты имеешь в виду, что кто-то кастрировал его, то я тоже это слышал. Не знаю, что он собирается делать с Синтией. По всеобщему мнению, он больше не способен стать отцом, но, возможно, это неправда.
Сомерхарт ухмыльнулся и сделал глоток вина.
– Его человек преследовал нас, когда мы ехали сюда. Я планирую завтра утром отправить свой экипаж назад, чтобы попытаться пустить их по ложному следу. Если ты хочешь, чтобы я уехал, я уеду.
Сомерхарт махнул рукой, и Ланкастер почувствовал облегчение.
– Я не буду страдать бессонницей из-за таких, как Ричмонд. В худшем случае я продержу в неизвестности девять дней семью мисс Мерриторп. Зачем быть герцогом, если невозможно злоупотребить своей властью?
Николас поднял свой бокал и кивнул в сторону герцога, прежде чем осушить его до дна.
– Как у тебя обстоят дела? Я знаю о твоих железных дорогах, но недавно услышал разговоры о судоходной компании.
– Несмотря на причастность к парламенту, я считаю, что железные дороги проще, – проворчал Сомерхарт. – Судоходство… Клянусь, эти американцы, наверное, хотят, чтобы их соблазнили договором. Единственный человек, соблазнение которого меня интересует, это моя жена.
– Что такое? – улыбнулся Ланкастер. – Они хотят, чтобы ты был любезен с ними?
– Как будто для этого у меня есть время, – раздраженно откликнулся герцог.
– Я мог бы дать тебе уроки.
– Почему-то я думаю, они не клюнут.
Ланкастер, вежливо соглашаясь, наклонил голову.
– Если хочешь поупражняться на ком-то еще… У нас тут намечается небольшой праздник. Присоединяйся и продемонстрируй свое обаяние в полной мере, если хочешь. Эмма пригласила Осборнов и несколько дюжин своих излюбленных противников.
– Противников?
– За игровым столом. Она скучает без игры, хотя и
отрицает это. Она утверждает, что всего лишь помогает своей неизменной компании учить математику, когда играет с ними на печенье.– О Боже! – Ланкастер рассмеялся.
– У меня никогда не хватало терпения на это независимо от того, на что делалась ставка: на печенье или на кроны.
Как только Сомерхарт произнес слово «крона», Ланкастер забыл про свое изумление и выпрямился. Карточная вечеринка. У Синтии триста четыре фунта, которые надо преумножить. Возможно, ему только что предложили решение проблемы.
– Спасибо, Сомерхарт. Я с удовольствием приму участие.
Глава 19
У него слегка болтались ноги, как будто в комнате дул ветерок, как будто веревка была детскими качелями, а не петлей. Скрип веревки стоял у него в ушах, но чем дольше он висел, тем больше отдалялся этот звук. Он отпустил веревку.
– Ник. – Он открыл глаза и увидел, что прямо перед ним стоит Синтия и смотрит на него. – Ты повесился?
Неужели она ждет ответа? Он указал на веревку. «Я не могу говорить».
– Ну что ж, вам должно быть стыдно, Николас Кантри.
Да, ему должно быть стыдно. Ужасно стыдно. Он смотрел на нее сверху, с облегчением думая, что ее лицо – последнее, что он видит.
Но вдруг за Синтией открылась дверь, и в комнату вошел совершенно голый Ричмонд, поддерживавший рукой свое мужское достоинство. У него была бледная, как рыбье брюхо, кожа, мягкий и рыхлый живот, такой же, как десять лет назад. Ланкастер с ужасом наблюдал, как Ричмонд с восставшей плотью подошел сзади к Синтии.
Ланкастер взбрыкнул ногами, пытаясь поднять руку и показать ей, но Синтия только с отвращением покачала головой. Тогда Ричмонд опустил руку и потянулся к Синтии, а с его пальцев капала кровь. Ланкастер посмотрел вниз, увидел, что плоть Ричмонда представляет собой изуродованное месиво, и открыл рот в немом крике.
– Ник! – снова позвала Синтия, немного сильнее постучав в дверь.
Двери в этом доме были чертовски крепкими. Через них проникали лишь отголоски шума. Приглушенная брань. Легкий шелест простыней.
– Ник! Уже скоро ужин!
Синтия постучала еще раз. Она не могла спуститься сама. Нервы были как натянутые струны. Гости прибывали весь день, а Синтия только начала привыкать к мысли, что она находится в доме герцога. Даже спустя два дня она всякий раз подпрыгивала как испуганная мышь, когда его светлость заходил в комнату. Графиня ее больше не пугала. Она сама была загадочно таинственной, и Синтия гадала, какие же у нее гости.
При мысли о том, с каким количеством лордов и леди ей предстоит встретиться, Синтия подняла руку, чтобы опять стукнуть в дверь, но она, наконец, распахнулась.
– Я так понимаю, ты очень хорошо вздремнул? – Эти слова сорвались с ее языка раньше, чем она заметила его бледное лицо и взмокший от пота лоб. – Ты заболел?
– Нет, просто спал слишком крепко.
– Скоро ужин.
– Надо одеваться. – Ланкастер потер затылок. – Спасибо, что разбудила.
Дверь стала закрываться, и Синтия обиженно проскользнула за ним следом в комнату.