Семь главных лиц войны, 1918-1945: Параллельная история

Мюзелье порывал с де Голлем четыре раза; Алексис Леже — серый кардинал эмигрантских кругов — отказался присоединиться и возглавить голлистское движение в США, французская колония относилась к генералу де Голлю с недоверием — она видела, что для американских властей он persona non grata, хотя и американская, и канадская [35] пресса выражала солидарность с де Голлем и называла Корделла Халла, говорившего о «так называемой Сражающейся Франции» ^{329} , «так называемым государственным секретарем» ^{330} . Общий итог для де Голля был негативным.

35

В Квебеке, однако, общественное мнение было по большей части расположено к Петену.

Все, что де Голль думал об американцах и на чем основывались его принципиальные разногласия с ними, отчетливо проявилось в разговоре 28 мая 1942 г. с Этьеном Бёнье — одним из пяти делегатов, которых Плевен выбрал, чтобы представлять «Сражающуюся Францию» в США. Взятый из архивов Алексиса Леже, этот разговор опубликован практически полностью в книге Эрика Русселя «Де Голль»^{331}. В нем де Голль позволяет себе откровенно резкие суждения:

«Б.: Здравствуйте, мой генерал, счастлив вас снова видеть…

Г.: Ах, да, а вот я знаю о том, что происходит в Вашингтоне, и мне это совсем не нравится. Что за истории?! Я требую объяснений.

Б.: Не вижу в чем проблема, мой генерал… наоборот… У меня как раз был с госдепартаментом разговор…

Г.: Ага, вот он что! Госдепартамент… Когда вы прекратите организовывать войну против меня в США вместе с госдепартаментом?.. Или вы за этим сюда пришли?

Б.: Мой генерал, вы заблуждаетесь насчет политики, которую надо проводить в США. У меня такое впечатление, что меня не поняли. Когда я прошу помощи для узников войны, меня поливают грязью голлисты во главе с госпожой Плевен. Мое предательство заключается всего лишь в желании помочь французам-неголлистам… Я сожалею, что вы оставили без ответа письмо Тиксье с просьбой к вам уточнить ваши республиканские убеждения. Я также сожалею о военном захвате Сен-Пьера и Микелона.

Г.: Я взял Сен-Пьер и Микелон, и, если надо, еще раз возьму. Я есть Франция, и Сен-Пьер — мой».

Этьен Бёнье сослался на то, что двери госдепартамента вполне открыты для «сражающихся французов». Но де Голль ответил, что ему все равно: для него главное — признание. «Эти американцы, — продолжал он, — они предпочитают официально защищать людей Виши с их Лихи — Лихи, который затевает против меня войну во Франции, Лихи, который защищает вишистских палачей».

Документ, обнародованный Эриком Русселем, в полной мере дает ощутить гнев де Голля:

«Б.: В любом случае, господин Самнер Уэллс сказал мне, что вы должны постараться привлечь к себе сторонников и расширить комитет. Единственное ограничение, установленное США: нет никакой возможности признать правительство “Сражающейся Франции” вне французской территории до окончания войны.

Г. [с невиданной яростью, по словам Бёнье]: Ну что ж, можете передать своему другу Уэллсу, что он дурак, тупица, идиот! Я им поперек горла, вы понимаете, я им поперек горла. Они ничего не понимают! Что ж, война сметет их, а я — Франция, я останусь и буду судить их… Ах да, они предпочитают вести переговоры с адмиралом Робером по поводу Мартиники — с Робером, иначе сказать — с Лавалем и с немцами. Они посылают к нему своих наблюдателей, они ведут с ним переговоры! Но это со мной они должны договариваться! Вы слышите меня?! Со мной — Францией! И они должны отдать мне обратно Мартинику, немедленно! Но я уже сыт по горло этими американцами, вы понимаете?! Я покажу им, как пишут Историю, я пошлю против них своих людей и корабли, и буду стрелять в них!..»

Этьен Бёнье стал тогда настаивать, чтобы де Голль расширил свой комитет в США. Подобную просьбу по поводу комитета высказывали и другие полутора годами ранее в Лондоне:

«Г.: Я приглашал Леже и Маритена, но госдепартамент надавил на них, чтобы они отказались.

Б.: Не думаю… Я могу назвать вам причину их решения…

Г.: Что?! Я прошу господина Маритена приехать, но он не может приехать… И почему он не может приехать? Потому что читает лекции. Позже люди будут знать, что в то время, когда Франция нуждалась в месье Маритене, месье Маритен предпочел читать лекции…

Б.: Алексис Леже желает послужить Франции, он поручил мне задать вам два вопроса…

Г.: Каких?

Б.: Насколько искренне вы привержены демократическим традициям…

Г.: Я демократ, я не перестаю повторять, что я — демократ. Я это уже сто раз говорил. С меня довольно! Больше ничего не скажу».

Далее Этьен Бёнье заметил де Голлю, что тот не оценивает по достоинству военные средства, которые американцы предоставляют в его распоряжение:

«Г.: Какие военные средства?! Я попросил у них четыре транспортных самолета для Африки, а они отказались мне их предоставить. И поскольку у меня нет необходимых мне транспортных средств, они не получат моих аэродромов. Пусть только попробуют сесть в Пуэнт-Нуаре [Конго], как похваляются, я отдам приказы, в их бомбардировщики будут стрелять и собьют их. Вот они увидят! Я командую в Пуэнт-Нуаре.

Б.: Лорд Галифакс считает, что наше движение должно быть в первую очередь военным.

Г.: Лорд Галифакс — американский агент. Он не прекращает играть против меня, плевать мне на его советы…

Б.: Не могла бы Франция извлечь выгоду из колебаний в американской администрации?

Г.: Колебаний? Разве ваш Уэллс колеблется? Они не хотят меня признавать, ну да я обойдусь и без них. Я есть Франция, и я должен быть непреклонен… Да, я знаю, они хотят меня заменить, они ведут переговоры, чтобы организовать против меня войну с предателями, которых я расстрелял бы. Но за мной вся Франция. Вся! Нет ни одного француза, который не стоял бы за мной. Очевидно, что если эти американцы хотят меня подставить, то подставят, поскольку они сильнее меня. Но История нас рассудит».

На предложение Этьена Бёнье приехать в США, чтобы встретиться там с Рузвельтом, де Голль ответил:

«Г.: А пусть он меня пригласит. Не мне его об этом просить. Я не войду через калитку. Я есть Франция, и я войду только через парадную дверь. Если Рузвельт хочет меня видеть, то пусть пригласит официально.

Б.: Вынужден выразить вам свое несогласие…

Г.: Не стоит. Сначала научитесь подчиняться. Я не люблю упрямцев… А вы всего лишь самодовольный тип!»

Согласно этому свидетельству, воспроизведенному в книге Эрика Русселя, Бёнье встал и вышел. «Мы расстались, не пожав друг другу руки», — заключил он.

К этому времени де Голль прекрасно знал, что американцы хотят заменить его генералом Жиро, только что бежавшим из Германии «и не занимавшимся политикой». Оставаясь всецело преданным Петену, Жиро сбежал из неоккупированной Франции, чтобы присоединиться к союзникам в Гибралтаре. Казалось, он как нельзя кстати ниспослан самим провидением.

Во время высадки союзников в Северной Африке предпочтение отдавалось не Жиро, а Дарлану, которого Рузвельт и Черчилль признали, к великому возмущению общественности как в Великобритании, так и в США. «Да, — признался вскоре Рузвельт Андре Филипу, — я рад тем, кто мне помогает. Сегодня Дарлан дает мне Алжир, я кричу “да здравствует Дарлан!”; если завтра Лаваль даст мне Париж, я закричу “да здравствует Лаваль!”»^{332}. К большому облегчению Черчилля и Рузвельта, Дарлан был вскоре убит. Оставался Жиро.

Своему сыну Рузвельт сообщил, что считал этого человека совершенным ничтожеством. Тем не менее он согласился позировать на фотографии рядом с Жиро и де Голлем, который должен был пожать Жиро руку. Однако сцену пришлось переснять, поскольку на первом снимке де Голль хоть и протягивал руку Жиро, но делал это отвернувшись^{333}.

Накануне встречи с де Голлем, состоявшейся по настоянию Черчилля, Рузвельт сказал своему сыну Эллиоту: «Де Голль имеет намерение установить во Франции правительство из одного человека. Я не могу представать себе кого-либо, кто внушал бы мне большее недоверие. Вся его организация кишмя кишит шпионами-полицейскими. Для него свобода слова сводится к его собственной свободе действий… и без всякой критики. Как можно полностью доверять силам, его поддерживающим? К тому же они душой и телом принадлежат англичанам»^{334}.