Семь капель счастья

Инку тогда царапнуло, что её как бы отодвигают в сторону до лучших времён. Но встречи с Лёшей прекратила без особых страданий. После школы он поступил в медицинский институт на гинеколога. Инка хмыкнула, узнав, от какой великой цели она его отвлекала, но сохранила с парнем приятельские отношения, Лёшка позванивал изредка, пару раз в год, на праздники, Инка знала, что парень окончил институт с отличием и теперь стажируется интерном в одной из Нижегородских больниц. В общем, цели своей жизни достиг, женские болезни изучил, может, уже и с личной жизнью разобрался. Не то, что она, никаких целей, плывёт, куда несёт.

После школы Инку занесло в Нижегородский политехнический на радиотехнический факультет. Поступала она туда по нескольким причинам. Во-первых, близко от дома, что с учётом многочасовых нижегородских пробок большой плюс. Во-вторых, конкурс там был небольшим, а значит, можно поступить на бюджетное отделение. А для них с бабушкой это было основным аргументом. Их семейный бюджет – бабушкина пенсия, Инкина пенсия за родителей и Инкины случайные подработки от доставки телеграмм и летней торговли квасом – вряд ли выдержал бы платную учёбу.

Поступив на радиотехнический, в общем-то, наобум, Инка неожиданно угадала. Ей понравилось учиться. Все эти транзисторы и резисторы оказались вполне понятной и увлекательной штукой. И теперь уже они её завораживали своей возможностью делать чудо: принимать, передавать и усиливать звук. И рисуя схемы и эпюры, Инка глядела на схему и как будто слышала сам звук. Да и группа у них сложилась дружная и какая-то правильная, что ли. Девчонок было немного, ни одной кривляки, и Инка впервые после школы почувствовала себя комфортно. Никто не выделывался, не «гламурничал», не говорил ехидным тонким голоском: «Одинцова, а где ты эту старушечью юбку отыскала? В бабушкином сундуке, да?» И она спокойно носила эту юбку, действительно, перешитую из старой бабушкиной, но вовсе не старушечью, а очень удобную. И блузки носила, собственноручно расшитые, и жакеты, связанные вместе с бабушкой в четыре руки: одна вяжет полочки, вторая – рукава. Остальные одногруппницы – кроме Инки в группе учились ещё три девчонки – одевались так же неброско, а одногруппникам было всё равно, какие на них наряды. И очень скоро Инка научилась общаться со всеми ровно и свободно, купаясь в атмосфере дружеской приязни.

А к концу второго курса один из их мальчиков, Андрей, начал оказывать Инке особые знаки внимания. Позвал в кино, она пошла, и словно вернулась в школьные годы с поцелуями в последнем ряду. Правда, если с Лёшей-ботаником это были влажные робкие прикосновения к губам, то с Андреем – атаки. Он целовал её, словно территорию завоёвывал, жёстко придерживая за затылок и шаря по груди ладонью. «Не надо! – вырвалась тогда, в самый первый раз, Инка, с трудом переводя дух. – Не надо так целоваться, слишком пошло получается!».

Он вроде бы понял, и они продолжали встречаться. Встречались всю весну и часть лета, и со временем Инка привыкла к его натиску и прикосновениям, уговорив себя, что в двадцать лет пора бы уже не быть такой недотрогой. Она даже научилась отвечать на поцелуи, разжимая зубы и впуская его язык.

А потом Андрей пригласил её к себе на дачу. Впрочем, не только её – всю группу позвал праздновать день рождения. На даче было здорово. Родиться Андрею посчастливилось в июле, и участок ломился от яблок, груш, смородины и малины. Они с девчонками паслись на этих ягодах, успев между делом настричь тазик салата из розовых мясистых, сахарных на изломе помидоров и крепких оранжево-зелёных перцев, которые росли в тепличке. А мальчишки жарили шашлыки из куриных крылышек и свиных рёбрышек, и дух шёл такой, что, наверное, захлебнулись слюной все окрестные собаки… Андрей выставил к шашлыкам пятилитровую бутыль домашнего смородинового вина прошлогоднего урожая, и это восхитительное тёмное сладкое вино пилось легко, как компот. Однако мальчишки с каждым бокалом «компота» смелели, а девчонки – добрели и позволяли сокращать дистанцию.

Инка тоже расслабилась, и было ей так безопасно и так хорошо! Поэтому когда Андрей утащил её целоваться на летнюю кухню, она не возражала. И когда на стол усадил и пустил руки шарить по телу – не возражала. Вино плескалось в крови, шумело в ушах, кружило голову. Она спохватилась и попыталась возразить, только когда его прикосновения стали совсем уже стыдными, но было поздно. Он её просто завалил на стол, навалился сверху и отымел. Именно так она потом и думала о произошедшем – отымел. Грубо, сильно, напористо, ладонью зажав рот, чтобы не кричала.

– Прости, но я больше не мог сдерживаться, – сказал он, когда всё закончилось. Потом отодвинулся от неё и вскрикнул: – Что это? Кровь?

– Кровь, – согласилась Инка, садясь на столе и поправляя безнадёжно перепачканную юбку. Ощущения внизу живота были примерзкими. На душе – тоже.

– У девушек всегда кровь идёт при дефлорации. Что ты так на меня смотришь? Да, ты первый. Считай, что я подарила тебе свою девственность. На день рождения.

– Инка, прости меня, Инка, я не думал… – забормотал Андрей и потянулся к ней обнимать, но Инка вскинула руку, останавливая.

– Не надо. Не тронь меня. Ты – животное.

– Ин, я же не думал… Ты бы сказала, что ни с кем… Я четыре месяца терпел… Ну что мне теперь, пойти и повеситься из-за твоей непорочности?

– Да нет, зачем же, живи, – пожала Инка плечами, сползая на пол. Мерзость в душе превратилась в тошноту, и она подышала через рот, чтобы отпустило. Посмотрела на юбку – кровь умудрилась как-то так впитаться в цветной узор, что казалась его продолжением. В таком виде вполне можно было доехать до дома. – Я домой поеду. С днём рождения.

Он тогда не отпустил её просто так, вызвал такси, и Инку довезли до дома. Но их отношения всё равно закончились – от одного взгляда на Андрея к горлу подступала та самая тошнота, и приходилось делать несколько вдохов, чтобы отпустило. Почти так же Инку мутило от мысли об интимных отношениях с кем-нибудь ещё. Тошнота словно нашёптывала: «К чему с кем бы то ни было гулять-встречаться-целоваться, если потом тебя могут взять и отыметь на каком-нибудь кухонном столе? Или даже пусть не на столе, на диване – какая разница, где чувствовать себя куском мяса, приспособлением для разрядки мужской похоти?» Иногда Инка пыталась понять, неужели все женщины проходят через такую тошноту, но как-то с ней справляются? Или это с ней что-то не так? И в конце концов решила, что с ней не так: судя по книгам, фильмам, по старому снимку с молодыми и счастливыми родителями, люди как-то договариваются и решают эти вопросы. И никого не тошнит.

«Интересно, а этот Николай Евгеньевич тоже в постели превращается в животное?» – вдруг подумалось Инке. Она попыталась себе представить, как бы это было, но представлялось плохо. Однако от мыслей не затошнило, только пальцы отозвались покалыванием. Она удивилась и прислушалась к своим ощущениям. И тут её окликнули:

– Инна!

Она оглянулась и оторопела. У обочины остановилась иномарка – Инка машинально отметила тёмно-зелёный, в черноту, цвет – и из неё выглядывал Николай Евгеньевич. «Помяни чёрта»… – мелькнуло в голове, а «чёрт» сказал, выходя из машины:

– Инна, я глазам своим не верю! Смотрю, бредёт вдоль дороги эдакая тургеневская барышня, а это – вы! Садитесь, я вас до дома подвезу!

Инка помедлила пару секунд и решилась:

– Ладно, везите. Только мне далеко, через весь город.

– Ничего не имею против!

Он обежал машину, придержал дверцу, дождался, пока Инка сядет, аккуратно прихлопнул и вернулся на водительское место.

– Показывайте мне дорогу, я ещё слишком плохо знаю Нижний.

– До перекрёстка прямо, потом налево,– скомандовала Инка. – А вы откуда приехали?