Семь клинков во мраке

– Но сэр, Хранитель Реликвии не давал нам приказа спасать мирных.

– Это само собой разумеется.

Как уже говорила – будет очень, очень досадно, если придется его убить.

Но я девушка расчетливая. Я не трачу зря еду, я не трачу зря выпивку, и я не трачу зря пули.

Кэврик стоял на открытом месте. И смотрел в другую сторону от моего укрытия. И его голова попадало ровненько в прицел Какофонии. Я взвела курок.

Это был правильный ход, разумный. Цепь субординации, что связывает Революцию воедино, сделана из стекла: жесткая, негнущаяся – и хрупкая. Годы пропаганды ничем не помогли им научиться думать своим умом. Убью Кэврика сейчас, и без командира остальные в панике разбегутся. В суматохе я с легкостью найду Лиетт и уберусь отсюда.

Да мне, мать его, даже не нужно в голову целиться. Попаду в тело, Руина вынесет легкие из грудной клетки. Один выстрел, и все, на хер, можно отсюда хоть прогулочным…

Рука дрогнула. Глаз дернулся. Палец на крючке напрягся.

Одной Госпоже ведомо, почему я не спустила курок.

Может, в Шраме осталось слишком мало честных людей. Может, я убила слишком многих. Или, может, я попросту такая, блядь, дура.

Так или иначе, я опустила Какофонию. Стиснула зубы от боли, когда он вспыхнул в ладони, взбешенный тем, что я не дала ему убить. Пекло, впрочем, слабенько, вполсилы; он и сам явно не считал Кэврика достойным убийства.

А может, где-то в глубине души мы оба романтики.

Убирать его далеко я все-таки не стала и, нырнув назад в переулок, прошла между домами. Пятый по счету переулок привел меня к широкой дороге. Стоило мне выглянуть, как губы сами собой растянулись в усмешке. Вот они, всего в сотне футов – вторые ворота, деревянные, распахнутые, прямо-таки ждут меня.

А потом усмешка померкла. Как только я увидела на пути к ним хрупкую девочку, которая обхватила себя руками и глядела вниз.

– Лиетт! – крикнула я, бросаясь к ней.

Никакой реакции. Пока я не опустила ей на плечо ладонь. Лиетт отскочила, вскинув руку и оцарапав мне щеку ногтями. Я схватила ее за плечи.

– Тихо, – прошипела я. – Полегче!

Спустя миг судорожных вздохов и еще три – дрожания Лиетт успокоилась и смогла поднять взгляд и посмотреть на меня. Но страх из ее глаз не ушел. Она высвободилась из моей хватки. Отвернулась.

– Ты цела, – заметила я, выискивая на ней кровь и не находя оной. – Я тоже, если вдруг тебе интересно. – Я пощупала щеку, по которой она мне саданула. – Мне, конечно, льстит, что ты запомнила мои советы целиться в глаза, но в следующий раз – они немного выше.

Лиетт не произнесла ни слова. Она не шелохнулась. А у меня не было времени ждать, пока она все переварит.

– Слушай, – начала я, снова приближаясь. – Понимаю, ты увидела полный пиздец, но нам нельзя тут оставаться и…

– Это Враки?

Ее голос прозвучал так тихо, так неуверенно – как будто и не Лиетт вовсе, чуть было не подумалось мне.

– Его магия сотворила такое с людьми? – Она повернулась ко мне. Ее молчание давалось мне куда проще, чем слезы в глазах. – Он сотворит такое и с тобой?

На это у меня была тысяча хлестких ответов. Тысяча угроз, тысяча бахвальств, тысяча заверений, что я не боюсь погибнуть от его рук. Но Лиетт не поверила бы ни одному.

Она знала мои сны.

– Для этого ты уходишь? – спросила Лиетт. – Гнаться за теми, кто способен на… такое?

– Ты видела, что они натворили. Я не позволю им повторить это.

– Нет, не поэтому. Не поэтому ты за ними мчишься. Не поэтому… – Лиетт скрипнула зубами, сжала голову ладонями, силясь выцарапать оттуда ответ. – Как ты можешь так стремиться следовать за этим?! Как ты только… только…

Я привыкла слышать мольбы людей перед тем, как убить их. Видеть на их губах ненависть, с которой они клянут мое имя. Видеть, как обнажают клинки, как созывают армии, дабы меня одолеть. И представить не могла, сколько боли способна причинить, пока Лиетт не взглянула на меня со слезами в глазах и не заговорила.

– Что же я делаю не так, если ты выбираешь это вместо меня?

Где-то, наверное, были слова, которые могли бы объяснить, почему мне так нужно отыскать их и остановить – слова о том, что здесь случилось, слова о пропавших детях, слова, которые не отдавали на языке птичьим дерьмом. А времени их искать – не было.

– Ну давай, – буркнула я. – Нельзя здесь оставаться. Городишко кишит врагами, с которыми нам никак нельзя сталкиваться.

Какофония вскипел в ладони, угрюмый, но и только. Я направилась к воротам, Лиетт – за мной следом. Не пойми меня неправильно, в списке того, что я ненавижу, пункт «расстраивать мой изрыгающий геенну огненную револьвер» находится довольно высоко. Правда, жуткая смерть от рук охотников на ведьм или ружей фанатиков все равно значится повыше.

А на самом верху этого списка?..

– Эй вы! Стоять!

Совпадения.

Еб вашу ж мать, как я их ненавижу.

Я рывком развернулась, заслонив Лиетт, и посмотрела сквозь прицел Какофонии на юную девицу в пятнадцати футах от меня. С такого расстояния выстрел оставит от нее только пятно.

Да ну на хер, надо было спустить курок.

Призывной возраст Революции – пятнадцать. Как только дети учатся говорить, их начинают дрессировать. На детство им отводят лишь два коротких года; затем Уэйлесс принимается превращать их в солдат. Как только ребенку исполняется три, он узнает, что однажды примет скверную, жестокую смерть. Та девчонка – не исключение.

И я, увидев слишком широко распахнутые глаза и чуть приоткрытый рот, понимала, что если сейчас выстрелю, от моей легенды останется лишь рассказ о том, как Сэл Какофония убила перепуганную маленькую девочку, которая не знала лучшей жизни.

Я не была готова вписать в книгу своей жизни такую главу.

– И… и-именем… и-именем Р-рево… – заикнулась девчонка. Штык-ружье тряслось; она впервые навела его не на учебную мишень.

– Мелкая, – произнесла я. – Еще хоть пять секунд поцелишься в мою сторону этой штукой, и Революция не вспомнит твоего имени. – Я медленно взвела курок; он выразительно щелкнул. – Я сотру его с лица Шрама вместе с твоей тушкой.

Лиетт сверлила мой затылок взглядом, но я не могла остановиться. План-то работал. В глазах девчонки занялось сомнение, укоренился страх. Кровь, грохочущая в груди, наливала руки усталостью, ноги – слабостью. Еще миг – и малявка уронит оружие, а я уберусь отсюда.

– Ни с места!

Как выяснилось, этот миг нужен был и ее товарищам, чтобы испортить мой план. Щелкнули курки, и меня окатило холодом, который обычно приносит с собой осознание, что на тебя направлено дуло. Я развернулась и увидела их. В переулке, из которого я вышла, стояли двое солдат. Топот сзади подсказал, что путь к отступлению нам отрезали еще двое.