Семь отмычек Всевластия
Шрифт:
Глаза его были выпучены. Сначала он сбился на французский язык: наверное, что-то весьма значимое подвигло его на время забыть русский.
В руках он держал роскошный глянцевый журнал. В него была вложена закладка, пометившая одну из статей. Афанасьев и Колян, игравшие в карты на золото Аписа, поделенное на доли, посмотрели на Пелисье вопросительно.
– И что ты приперся, Ваня? – любезно спросил кузен.
– Прочти! – бросил Пелисье.
Статья была на французском языке. Ковалев читать даже не пытался. Женя беспомощно проглядел колонки и пробормотал:
– Слушай, Ваня, может… ты прочтешь, а?
– Ну да, – сказал Ковалев.
Пелисье лукаво посмотрел на бывшего Аймак-багатура и кивнул:
– Ну, хорошо. Ты сам попросил. Итак…
«ЗОЛОТАЯ ОРДА – РОДИНА ФУТБОЛА?
Мировой сенсацией могут обернуться изыскания российских ученых. Традиционно считается,
– Хватит, блин! – заорал Колян. – Это что же такое? Это что, выходит, что тот ребенок, родившийся от меня у Туракины, – предок Ивана Грозного? То есть я сам – какой-то там прапрапрапрапра…
– Еще много, много «пра», – вставил Афанасьев. – Да, Колян, знала бы наша школьная учительница по истории Анна Сергеевна, что ты станешь предком Ивана Грозного! Наверное, она не стала бы выводить тебе по предмету итоговую тройку с минусом.
– Я не удивлюсь, если Николай Алексеевич, мой почтенный кузен, имеет еще более древнюю родословную, – явно паясничая, подхватил Пелисье. – Коля, а в Древнем Египте… ты там никому не успел… ну…
Колян злобно выругался и выбежал из комнаты. Несколькими секундами спустя послышался грохот и ругань Ковалева.
– Кто бы мог подумать, – глубокомысленно произнес Женя, – что только что с лестницы упал не кто иной, как родственник хана Батыя и дальний предок грозного царя Иоанна Васильевича!
Россия, август 2004 года
– Здравствуйте, таварыщ, – важно проговорил Женя Афанасьев с сильным грузинским акцентом и сунул в рот мундштук трубки. – Я думаю, щьто вас нужно расстрэлять за левотроцкистский уклон.
Он только что вернулся с секретного заседания, где председательствовал Сталин. Там он, воспользовавшись покровом невидимости, организованным ему Галленой, преспокойно стянул у Иосифа Виссарионовича аж две трубки. Одну он решил оставить себе, вторую внести как Ключ. Это путешествие оказалось, как ни странно, самым коротким и безопасным.
– Вот только не надо этих сталинских штучек с расстрелами, – устало попросил Вася Васягин, облаченный в мундир солдата французской республиканской армии. – Меня это… только что на Аркольском мосту чуть не уложили, когда мы с Альдаиром и Поджо вынырнули в конце восемнадцатого века… и это… прямо под огонь австрийцев. Я думал, мне конец. А этот Бонапарт – маленький, да удаленький.
– Да уж, – подтвердила находившаяся рядом дионка Анни. – Удаленький.
Все хитро воззрились на нее. Афанасьев вынул изо рта сталинскую трубку и, кажется, собирался уже предположить что-то неприличное. Анни лишила его этой возможности:
– В палатку-то я к нему пробиралась, чтобы локон срезать. Сказала – на память. И не надо так на меня смотреть, любезный господин Пелисье! Я понимаю, что вы француз и у вас богатое воображение…
– Это буржуазный
пэрэжиток, – заявил Женя. – Я полагаю, что меньшевистского пэрэрожденца и подпевалу мировой буржуазной клики таварыща Пэлисье ми расстрэляем. Как ви думаете, таварыш Берия? Ладно, – добавил он уже обычным своим голосом. – Нам пора уже «Оскары» дать за то, как мы вживаемся в роли. Я недавно даже ездил на курсы повышения актерского мастерства. Там узнал смешную историю. Я хотел ее рассказать лично товарищу Сталину, да, к счастью, не успел. Так вот, история такая. Дело было в Москве. В одном крупном фонде культуры работала секретарша, глупая как пробка, но красивая. За ней ухаживал студент театрального вуза, тоже ничего, но вот только бедный. А для нашей секретарши Ирочки этот момент перечеркивает все остальные достоинства. Студент обиделся и решил над ней подшутить. Парень он артистичный, зовут Володя. Я с ним познакомился. Так вот этот Володя звонит Ирочке в офис; на другом конце провода мелодичный голос его корыстной пассии отвечает: «Реставрационный фонд „Третий Рим“, секретарь Ирина». Володя в ответ говорит этаким неповоротливым голосом дорогого Леонида Ильича, как полагается, причмокивая и бормоча: Вы… мм, мм… сехретарь, а я – Хенеральный сехретарь! Предлахаю…мм, мм… вас нахрадить, дорогой товарищ Ирина!..»Естественно, в гневе Ирочка бросает трубку. Володю это ничуть не смушает, он перезванивает, и когда Ирочка, уже успокоившаяся, мелодично повторяет заученную попугайскую фразу о реставрационном фонде и секретаре Ирине, Володя выдает голосом моего доброго знакомого, товарища Сталина: «Это в корнэ нэправилно, што вы бросаете трубку, когда с вамы говорыт таварыщ Брэжнев. Это уклонэние от откровенного разговора, а за уклонызм я прэдлагаю вас расстрэлять».
Ирочка снова бросает трубку, и тут в ее тупых мозгах начинает что-то со скрежетом проворачиваться. Но Володька не дает раскочегариться этому сложному и, что особенно характерно, редкому процессу. Он тут же перезванивает в третий раз и теперь уже картавым голоском Владимира Ильича выдает: «Это в когне агхинепгавильный подход к коммуникативному вопгосу! Вы, товагищ, тяготеете к этой политической пгоститутке Тгоцкому! Безобгазие! Агхибезобгазие! Вы – оппогтунистка!..»
Ирочка знает, что дедушка Ленин лежит в Мавзолее и говорить с ней по телефону ну никак не может. Она старательно бросает трубку. Но тут – то ли Володе меньше удалась роль Ильича, чем две предыдущие, то ли она наконец доперла и узнала Володьку, – взбеленилась. А телефон звонит в четвертый раз, она срывает трубку и слышит там характерный голос Жириновского: «Побыстрее мне… девушка… шефа вашего… давайте, давайте его быстро, однозначно!»
И тут Ира выдает на полную: «Ты думаешь, я тебя не узнала, Вова? Ах ты сволочь, скотина ты, Вова, работать мешаешь! Сам ты оппортунист и политическая проститутка! Это тебя нужно расстрелять! А еще раз позвонишь, скотина, я тебе… я тебя… не знаю, что тебе сделаю!»
И уже по налаженной технологии брякает многострадальной трубкой.
А через день Ирочку увольняют, и когда она узнает, в чем дело, то окончательно лишается последних мозгов. Оказывается, голосом Жириновского действительно говорил Вова, но только не бедный студент-театрал, а самый что ни на есть натуральный Владимир Вольфович Жириновский, позвонивший по какому-то срочному вопросу главе фонда. Тот входил в ЛДПР, что ли. Представляете, братва, каково было Жириновскому слышать про то, что он политическая проститутка, оппортунист и что его следует расстрелять. Он, наверное, таких тирад в свой адрес и в Госдуме не слышал. Особенно в новой.
Все захохотали.
– Так ей и надо, этой дамочке. Терпеть не могу людей, у которых нет чувства юмора, – сказал Пелисье.
– Говори тише, – предупредил его Афанасьев, пряча сталинскую трубку в карман. – Вон идет Эллер, у него тоже нет чувства юмора, зато есть молот Мьелльнир и козел Тангриснир. Оба чрезвычайно грозны. Если что, Змей Горыныч это тебе легко подтвердит.
Пелисье закрыл рот и прикрыл его ладонью.
– Пробил час истины, – сурово изрек почтенный Вотан Борович, надвигая шляпу на лоб. Из-под нее поблескивал холодной сталью единственный глаз бога-пенсионера. – Ибо обрели мы все семь Ключей Всевластия, все до единого!!!
– Только непонятно, что из всей этой кучи отмычек получится, – проворчал Вася Васягин, за прошедшие с момента знакомства с дионами два месяца начисто утративший остатки робости перед ними. – Ключи, конечно, важнецкие, и добывали их – не хреном груши околачивали. Только что будет? Вот один мой знакомый взломщик прокрался в банк и нашел там три сейфа. Он точно знал, что в одном лежит ценная документация, во втором – нал, а в третьем еще что-то, но тоже о-очень важное, иначе не стали бы… прятать в такой сейф. Швейцарской системы! А времени у него было в обрез – точно на одно вскрытие! Ну, он выбрал самый навороченный сейф и открыл его. А там, как оказалось, финансовый директор хранил свои фотки с какими-то левыми телками и всякие эти…. которые…