Семь смертных грехов. Книга первая. Изгнание

7

Крейсер «Генерал Корнилов» под флагом главнокомандующего покинул Крым утром 4 ноября.

В вечеру следующего дня, после захода солнца, показались маяки Босфора. В половине одиннадцатого крейсер вошел в Босфор и стал на якоря, — ночью пролив проходить не разрешалось. В девять двадцать «Генерал Корнилов» двинулся через пролив. На высланном вперед катере Врангеля встречали Кривошеин, генерал Лукомский, Нератов. Катер повел за собой громоздкий крейсер. Ровно в десять утра «Генерал Корнилов», отсалютовав, подошел к стоянке международной эскадры. На борт поднялись ближайшие сподвижники командующего, прибывшие в Константинополь заранее русские и иностранные корреспонденты, общественные деятели, представители военных и гражданских властей. Началась толчея: все ждали, что скажет правитель Юга России.

Врангель, как обычно надменный и самоуверенный, тут же сделал беспрецедентные по наглости заявления.

Первое: «...С оставлением Крыма я фактически перестал быть правителем Юга России и, естественно, этот термин сам собой отпал. Но из этого не следует делать ложных выводов, это не значит, что носитель законной власти перестал быть таковым. За ненадобностью название упразднено, но идея осталась полностью. Принцип, на котором была построена власть и армия, не уничтожен фактом оставления Крыма, как и раньше, я остаюсь главой власти. При мне остаются учреждения, правительственный аппарат. Все наши дипломатические установления продолжают функционировать».

Второе: «...Моя армия состоит из 70 тысяч дисциплинированных бойцов. Они готовы к выполнению своей мировой задачи по борьбе с большевизмом. Флот находится на рейде, в полной боевой готовности выйти по назначению. Я твердо верю, что союзники, принимая во внимание красную опасность, поймут важность сохранения армии и не станут превращать ее в простую массу беженцев...»

«Плавучая Россия», как назвал это скопище судов какой-то досужий, не лишенный остроумия журналист, стала на рейд Константинополя. Армия в составе трех корпусов: Добровольческого, Донского и Кубанского — более шестидесяти пяти тысяч человек! — сидела на судах. Корабельные пушки были направлены на город и проливы. Ставка главнокомандующего на крейсере «Генерал Корнилов» функционировала с полной нагрузкой. Кривошеин, Струве, Лукомский, Бернацкий, Климович, Нератов чуть ли не ежечасно прибывали на борт, чтобы провести с правителем самые необходимые и безотлагательные консультации. Результаты их казались всем вполне обнадеживающими.

Иностранные и русские корреспонденты продолжали толпиться на трапе, старались пробиться к каюте главнокомандующего, ловили каждое его слово. Иногда Врангель появлялся. «Имейте в виду: русская армия существует и будет бороться! — бросал он им, откровенно позируя. — И я остаюсь с армией!»

С кораблей вызываются представители. Все они жалуются на бедственное положение, тихую смуту, брожение в частях и откровенные вылазки против командования. «Военно-полевые суды не упразднены, господа генералы, — несколько раз демонстративно напоминает им Врангель. — Расстреливать непокорных можно и на пароходах. Главное — дисциплина, дисциплина и снова дисциплина. А расстреливать будем столько, сколько потребуется. И могилы готовы — вот оно, Мраморное море!» Он показывает всем: и здесь он правитель, последнее слово и здесь за ним и оно для каждого — Закон...

А вскоре и знаменательное совещание на крейсере «Вальдек-Руссо» с французами. Врангель предпринял, казалось, все, чтобы пригласить их к себе на крейсер «Генерал Корнилов», но они, рассыпаясь в благодарностях, твёрдо отказали, — салатники, лягушатники. Кто мог предположить, что они готовят. И как скоро!

Присутствовали: Верховный комиссар Франции де Франс («типичный дипломат, лиса», как окрестил его про себя Врангель), граф де Мартель и генерал де Бургонь («Премилый человек! Настоящий солдат!»), командующий оккупационным корпусом адмирал де Бон, который производил неопределенное, двойственное впечатление, главнокомандующий армией Юга России и его начальник штаба. Присутствие остальных, даже из ближайшего окружения Врангеля, было сочтено нежелательным. Военное совещание походило на откровенные торги. Спорили до хрипоты, но все же добились подтверждения прежнего соглашения: армия сохранялась,

Франция вновь брала русских воинов под свое покровительство, а в обеспечение расходов принимала в залог военный и торговый флот, уведенный из Крыма. Попытки французов навязать свой план расположения русских частей были решительно отклонены. Врангель и Шатилов настояли на проведении в жизнь своей диспозиции. Первый корпус Кутепова располагался на Галлиполийском полуострове, донцы генерала Абрамова — в Чаталджи, Кубанский корпус Фостикова — на острове Лемнос в Эгейском море. Штаб сокращался до минимума, многие тыловые учреждения упразднены, правительство переформировано. На борту крейсера «Генерал Корнилов» Врангель подписал и свой первый по прибытии на чужбину приказ армии и беженцам, в котором провозглашал: «...главная задача сохранить ядро русской армии и флота до того часа, когда Европа учтет необходимость борьбы с мировой тиранией большевиков...» Пока оружие будет сложено, на охране его останутся русские солдаты. Вся работа по устройству армии, согласно приказу, была возложена на начальника штаба, флота — на командующего флотом, по заботе о беженцах — на заведующего беженской частью, по упорядочению материальных средств и изысканию новых — на заведующего финансовой частью, по сношению с иностранными державами — на заведующего иностранными сношениями. Врангель строго предписывал всем русским представителям за границей оставаться на своих постах, и незамедлительно вступать в подчинение к его начальнику штаба. Разумеется, Шатилов и Струве получили подробнейшие инструкции.

«Отречения» Врангеля, ожидаемого кое-кем из сподвижников с нетерпением, не последовало. Более того: действия главнокомандующего по прибытии в Константинополь сразу нашли широкий отклик. К Врангелю с верноподданическими словами обращаются представители городских и земских союзов, торгово-промышленных и финансовых кругов. «Мы считаем борьбу с большевиками продолжающейся», — заверяют они командование. Начальник канцелярии Кривошеина, его старый и проверенный сотрудник Тхоржевский, от имени русских людей, находящихся временно за пределами родины, выпустил декларацию, в которой заявлялось: русские люди «видят в лице Врангеля, как и прежде, главу русского правительства, преемственного носителя власти, объединяющего русские силы, борющиеся против большевизма».

Можно вновь наступать.

«Мы ждем полного выяснения позиции Франции, — с явной угрозой произносит Врангель, и его слова немедля подхватывают все тридцать восемь константинопольских газет на четырнадцати языках. — И если она не признает армию как ядро новой борьбы с большевизмом, я найду пути для продолжения этой борьбы...»

Начальник штаба оккупационного корпуса полковник Депре издал было приказ, в котором, игнорируя главнокомандующего, повелевал русскому военному агенту в Константинополе генералу Черткову произвести отправку десяти тысяч солдат на Лемнос и двадцати — в Галлиполи. Врангель адресуется к генералу Шарли — начальнику Депре — с жалобой и сообщением о начавшемся уже срочном расселении армии. Врангель настойчиво напоминал французам о своей роли: «Ввиду изложенного прошу Вас приказ в части, касающейся организации русской армии, отменить и предписать Вашим представителям в вопросах организации русской армии руководствоваться лишь моим приказом, обращаться за выяснением всех вопросов к назначенным мною начальникам, коим предоставлены все полномочия по организации и внутренней жизни войск. В противном случае я и назначенные мною генералы не можем нести ответственность за могущие произойти нежелательные явления в русских войсках».

Помогло: испугались...

Врангель проводит еще серию совещаний. Прежде всего с Кривошеиным и Струве. Он уже несколько разочаровался в обоих, но еще верит им.

Либеральствующий Петр Бернгардович («Продаст! В первый же трудный момент продаст! Опять перекинется к марксистам!») — с ним ухо надо держать востро — докладывал свои соображения по политическому моменту. Он-де донельзя сложен, запутан. Столица Оттоманской империи во власти союзников, султан и его двор, правда, еще существуют, но рядом, в Ангоре, все более набирает силу турецкое правительство Кемаль-паши; англичане боятся сосредоточения русских войск у Дарданелл; греки хотят под шумок захватить Царьград; итальянцы боятся усиления славянских Балкан; французы создают могущественную Польшу и интригуют против всех; немцы и австрияки разбиты — старая Европа не существует более. Кто сумеет прибрать к рукам белые армии?.. Английское правительство, под влиянием все усиливающихся левых элементов и общественного мнения внутри страны, склоняется к возможности разрешить торговые сделки с русскими...

«Какими, к черту, русскими?! — рассердись, кричал Врангель. — Извольте говорить: с красными, с большевиками! С Лениным!» — «Да, да, Петр Николаевич, простите, — покорно соглашался Струве. — Но как только англичане пойдут на торговые сделки с ними, они выдадут нас с головой, принесут в жертву, можете не сомневаться». — «Нет! — кричал Врангель, сжимая кулаки и вскакивая. Чтобы унять раздражение, он всегда ходил: это успокаивало его, но крейсерская каюта была мала, и он не знал, что предпринять для успокоения. —

Не может быть! И Франция им не позволит!»

«Я совершенно согласен с Петром Бернгардовичем, к сожалению, — вступил в разговор старая лиса Кривошеин. — Вы увидите, Петр Николаевич. Французы неизбежно пойдут за англичанами, они ликвидируют все свои обязательства по отношению к нам и бросят армию на произвол судьбы. У нас есть еще сила, но нет — увы! — денег. Мы некредитоспособны и скоро станем банкротами, Петр Николаевич. Простите, но правде надо смотреть в глаза». — «Чепуха! — кричал и ему Врангель. — Запасы, вывезенные нами из Крыма, велики! Зерно, сахар, табак, чай, шерсть! Обмундирование, автомобильное и авиационное имущество. Продавайте, продавайте! Я, черт возьми, минимум полгода смогу содержать армию!» — «Не обольщайтесь, господин главнокомандующий: это все у нас заберут французы. В самом скором времени, поверьте мне, старому финансисту. К этому уже есть предпосылки». — «Мы начнем продавать ссудную казну — там миллионы!» — «И это трудно, Петр Николаевич. Общественное мнение в мире левеет с каждым днем». — «Плевать мне на общественное мнение!» — «Напрасно». — «Ваши политические догадки не раз уже подводили меня и ставили в ложное положение командование. Имейте же мужество признаться в этом и не стройте из себя оракула, господин тайный советник». — «В таком тоне... Позвольте возразить...» — «Нет, не позволю! Этот ваш хваленый э... э... как его? Шабеко! Где он? Где его миллионы?!»