Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 3

Ольга кивнула, соглашаясь.

— Это даже как-то романтично — родник у самого порога, — сказала она, силясь улыбнуться. — Я еще вчера им любовалась. И вчера же попробовала на вкус воду. Прелесть!

Затем разговор зашел о диких грушах и кислице. Холмов поругал бывших хозяев за нерадение. Сколько лет жили в этом доме и не посадили ни одного плодового дерева, ни одного куста винограда или крыжовника. И они начали мечтать вслух о том, как и что посадят осенью и весной, и ссора, казалось, была забыта. Ольга смотрела на мужа теми же добрыми, знакомыми ему одному, немного припухшими глазами. Она хотела что-то сказать, но на пороге появился Чижов. Ольга взяла махотку и ушла в другую комнату. Холмов спросил:

— Что так запыхался? Бежал, что ли?

— Жарко. Шел нормально.

— Ну что? Как успехи?

— Одни сплошные неудачи. — Чижов глубоко вздохнул, вытер ладонью мокрый чуб. — Беспорядки в этом городе. В понедельник библиотека закрыта — это раз! В райсобесе сегодня неприемный день-два! Начальник паспортного стола принимает только по средам — три! Просто безобразие!

— Довольно, Чижов! — В голосе Холмова зазвучала знакомая Чижову нотка. — Завтра сам пойду. Сперва побываю в райкоме, у Медянниковой, а потом заявлюсь и в собес, и в паспортный стол.

— Я тоже пойду с вами.

— Нет, нет, я один.

Чижов покорно наклонил голову, как бы говоря: не понимаю, не одобряю, но, воля ваша, подчиняюсь.

— Проскурову звонил? — после короткого молчания спросил Холмов.

— А как же! Разговаривал. Андрей Андреевич просил передать вам, чтобы вы не беспокоились. С консервным комбинатом все в порядке. Строительство начнется в этом году.

— Это очень хорошо, если так. Давно пора!

Глава 9

На другой день, сразу же после завтрака, Холмов отправился к Медянниковой. Надел новый темно-синий костюм, белую рубашку, повязал, стоя перед зеркалом, галстук. Как бы между прочим сказал Ольге, что заодно побывает и в городской библиотеке. При этом ласково, как бывало в молодости, посмотрел на Ольгу, даже по-юношески весело подмигнул ей и сказал:

— Ох, давненько, Оля, я не захаживал в библиотеку!

По его взгляду, по интонации Ольга понимала, что означало это: «Ох, давненько, Оля, я не захаживал в библиотеку!»

Ольга проводила мужа до ворот.

Два орла высоко в поднебесье описывали круг. Их могучие крылья, поворачиваясь к солнцу, пламенели. И, может быть, потому, что Ольга залюбовалась орлами, что мысленно повторяла: «Ох, давненько, Оля, не захаживал в библиотеку!» — она невольно вспомнила свою молодость.

«Верно, Алексей Холмов, верно, давненько ты не захаживал в библиотеку, — думала она, следя за полетом орлов. — Считай, с той самой поры, как приходил ко мне за книгами, и приходил часто, на день по два раза, и читал все, что было в небольшой станичной библиотеке…»

Оля Чепцова родилась на казачьем хуторе Надзорном. Ее мать и отец умерли от тифа, когда их единственной дочке не исполнилось и шести лет. Приютили осиротевшую Олю дальние родственники по матери — учителя Ярошенковы, жившие в станице Усть-Джегутинской. Ярошенковы, не имевшие своих детей, полюбили Олю и сделали все, чтобы способная к учебе девочка окончила станичную школу-семилетку. В семье Ярошенковых всегда были книги и свежие журналы, газеты, и Оля рано пристрастилась к чтению. Это и привело ее сперва в Южный, на курсы культурно-просветительных работников, а затем в библиотеку станицы Камышинской.

Там Оля и познакомилась с секретарем райкома комсомола Алешей Холмовым. Это был удивительно жизнерадостный, энергичный юноша. Ее и радовало и пугало, что он так часто приходил к ней за книгами. Читал ненасытно, жадно. В небольшой библиотеке книг для него было мало, и Оля выписывала из Южного те книги, которые Холмову были нужны.

Часто Алексей Холмов оставался в библиотеке до вечера и вечером. Обычно садился в сторонке и смотрел то в раскрытую книгу, то на Олю. Ему нравилась эта скромная и симпатичная девушка, нравилось, как она по-особенному брала книгу и как-то тоже по-особенному листала ее, что-то говоря при этом о книге тому, кому собиралась передать ее из рук в руки.

Дело прошлое, и Ольга, глядя на плывущих в небе орлов, могла, никого не стыдясь, сказать, что с первого взгляда полюбила этого вихрастого, улыбчивого парня. Полюбил и он ее. Как-то поздно вечером они остались одни. Погасили свет. Луна смотрела в окна, и на полу лежали ее квадратные отблески. Оля стояла у книжной полки, боясь отойти от нее. Алексей обнял ее и молча поцеловал. Никакие слова тут не нужны. И она не отстранила его и не испугалась.

Ранней весной двадцать седьмого года Алексей и Ольга стали мужем и женой и были счастливы. В первые годы их жизни им сопутствовала радость, потому что тогда они видели только себя, только свои улыбки и только свои светящиеся счастьем глаза.

На краю Камышинской, близ Кубани, в старой хате казака Анисимова, снимали комнату, и она им нравилась. Нравились две старенькие хозяйские табуретки, деревянная лавка, низкая, с дощатым настилом, жесткая, точно солдатская, кровать. Нравились тусклые, подслеповатые оконца, смотревшие на Кубань. Нравилось даже то, что хата стояла на круче. Внизу плескалась вода. Перекат шумел протяжно и тоскливо, а им эти тягучие, неумолкающие звуки казались развеселой песней. Нравилось и то, что от порога был виден простор в ярком весеннем убранстве. Отсюда, с отвесного высокого берега, они любовались далями, и за туманным горизонтом им тогда виделось их будущее, и совсем не таким, каким оно стало. Здесь, на круче, они мечтали о своем счастье, и тогда им верилось, что все то, что у них уже есть, останется с ними навсегда и что никакие перемены им не страшны.

Перемены произошли, и жизнь, радостная, беспечная, продолжалась недолго. У Ольги родился сын. Содержать няньку было не по средствам, детских яслей в Камышинской не было, и Ольге пришлось оставить работу. Жить на одну зарплату стало трудно. К тому же зимой 1929 года Алексея взяли на работу в райком партии и на три месяца послали уполномоченным по коллективизации в самую отдаленную станицу Ново-Троицкую.

Ни материальные лишения, ни то, что она вынуждена была оставить любимую работу, и оставить уже навсегда, и ни то, что Алексей почти не бывал дома, не испугало Ольгу. Она терпеливо переносила лишения, возилась с Антошей, радуясь, что у них растет сын.

Как-то поздним зимним вечером Ольга уложила Антона, потушила лампу и сама легла в постель. На дворе бесновалась метель. Посвистывала труба — тяжко и тревожно. И вдруг сквозь стон ветра послышался под окном конский топот. Кто-то постучал в дверь — и не то плетью, не то палкой. Звякнули стремена, и было слышно, как кованые копыта нетерпеливо топтали мерзлую землю.

На стук вышел хозяин. Что-то бубнил в сенцах, что-то кому-то говорил. Потом позвал: «Ольга Андреевна! К вам гость».

«Кто бы это мог быть? — подумала Ольга. — Может, посыльный от Алексея?»