И. А.

«И звали ваших отцов так же, как и вас: Вейкко и Пшёлты!»

(«Кукушка»)

Я подъехал, сверяясь с незнакомым адресом по бумажке, на пятнадцать минут раньше назначенного срока.

Хотя точное время прибытия носило реальный и угрожающий смысл лишь в том случае, когда тебя вызывало начальство.

Приглашение же к бывшей однокласснице принципиально не могло иметь такой временнОй значимости для тридцатипятилетнего мужика.

Тем более, что я и сам не знал, зачем сюда приехал: неожиданный звонок после нескольких лет отсутствия каких бы то ни было контактов и еще более неожиданная просьба подъехать в строго определенные день и час, исходящие не от кого-то произвольного, а конкретно от Ирины не значили вообще ничего.

И в то же время значили все.

Поскольку Ирина была женщиной.

Не курицей и не кокоткой, а просто женщиной.

1

Я вряд ли смог бы передать двумя словами суть проблемы – объяснить на пальцах, кем была Ирина и что она значила… и, кажется, продолжала значить для меня до сих пор.

Но этого, наверное, и не требовалось. Меня должен был понять любой – ну почти любой – мужчина. Поскольку в каждом смешанном коллективе найдется хоть одна подобная представительница противоположного пола.

Намекающая, дразнящая, манящая и обещающая.

И в то же время более недоступная, нежели обратная сторона Луны.

Женщина с большой буквы: раздающая авансы, которые казались весомыми в момент получения, но всякий раз таявшие, лишь только дело доходило до тела.

Учась с Ириной в одном классе, я начал хотеть ее с того момента, когда некоторая моя часть без слов дала понять свое назначение.

Думаю, не я один строил относительно нее далеко идущие планы – равно как и не только мне не удалось осуществить ничего существенного.

Надо сказать, что в школе – смешно вспомнить! – я считался одним из первых красавцев, поскольку имел хороший рост и невероятно густые черные волосы, редко встречающиеся в нашем регионе; за них меня даже прозвали «цыганом». И без ложной скромности я мог сказать, что практически любая девчонка была готова повиснуть у меня на шее… и, возможно, не только на ней.

Но мне оставались безразличными эти самые любые; я не был коллекционером трусиков – мне требовалась только Ирина.

Максимума возможного я добился на последнем из школьных вечеров, весной одиннадцатого класса, когда мы топтались под музыку в гулком спортзале.

Сначала истискал все ее мягкие места, пользуясь медленным танцем. Потом при полном ее попустительстве, со смешками и шутками – хотя имея самые серьезные намерения – увел ее на последний этаж, в самый дальний, плохо запиравшийся класс.

Там-то я кое-чего и достиг.

Я не говорю о поцелуях; целовались мы все, с кем ни попадя – это вообще не считалось.

Я сумел большее: расстегнул до пояса ее платье в черную и красную клетки и вытащил наружу ее молочную железу.

Всего одну, но все-таки вынул. Левую с моей стороны – значит ее правую.

Белую-белую девичью грудь небольших размеров с коричневатым соском идеально круглой формы.

Совершив данный поступок, я онемел от гордости, вожделения и восторга. Разумеется, сквозь одежду я исследовал столько грудей разного калибра, что вести им счет не имелось смысла. Но в натуральном виде созерцал это сокровище впервые.

Ирина хихикала, но по рукам меня не била, а сосок ее, действуя вперед хозяйки, твердел и стягивался в узел.

И этот отзыв соска обещал все дальнейшее.

Но Ирине послышались шаги в коридоре – скорее всего, она их выдумала, поскольку в моих ушах колотилось сердце. Она отобрала у меня все – вырвала кусок своей плоти из моих трясущихся рук – и засунула обратно в бюстгальтер.

А я…

Из меня разом выпустили воздух. Я даже не пытался бороться, трезво осознав бесполезность попыток.

И мы вернулись в спортзал, где продолжались танцы.

Больше подобной ситуации не повторилось.

Мы выбрали разные специальности и наши пути разошлись.

Я женился; Ирина вышла замуж.

Но зная ее, я не сомневался, что и в институте она доводила сокурсников до белого каления своей мнимой доступностью – обещая все и ускользая в последний момент.

Равно как то же самое наверняка проделывала и с последующими сослуживцами, равно как и со всеми прочими мужчинами.

Такой уж она уродилась, эта чертова Ирина.

2

Причем, как ни странно, даже в нынешнем моем возрасте дьявольская сила этой обольстительницы оставалась столь мощной, что и сегодня я примчался к ней по первому зову.

Хотя и не знал, для чего.

По телефону Ирина очень туманно сказала, что ей нужна помощь в крайне важном деле.

Которое она назвала интимным.

Последнее слово вряд ли означало нечто действительно интимное; Ирина наверняка хотела просто подчеркнуть, что с подобной просьбой можно довериться лишь очень близкому человеку. Не в смысле физической близости, а надежному старому другу: меня она считала именно таковым.

Я полагал, что речь шла лишь о том, что надо срочно решить какую-то компьютерную проблему: все мои знакомые регулярно обращались ко мне с такими просьбами и я никому никогда не отказывал, поскольку не пренебрегал никаким новым опытом.

Однако, положа руку на сердце, я вынужден был признаться, что столь разумное объяснение прошло бы с любой женщиной, кроме Ирины. Слова об интимности, произнесенные ею, вызвали однозначную реакцию организма.

Я был обычным, просто-таки обычнейшим мужчиной: хорошим семьянином, изменяющим жене время от времени чисто для разнообразия, но не делающим из этого самоцели. Я понимал, что возвратившиеся нескромные мечты об Ирине иррациональны в самой своей сути, поскольку предшествующий опыт говорил о том, что желание иметь ее было априорно неисполнимым невыполнимо… но она всегда умела возбуждать именно неисполнимые желания.