Семейная книга

— Сын писателя, — заявила мать ребенка, подняв палец, — должен ходить стриженым!

Амир сидел в кресле парикмахера как на электрическом стуле, и его взгляда я не забуду до конца моих дней. Мне казалось, что он просит пригласить раввина, как к умирающему. Во всяком случае, когда он сошел с парикмахерского эшафота, у него был вид нормального ребенка из приличного дома. Во время экзекуции он дважды лягнул парикмахера под колено и пообещал расправиться с ним при первом удобном случае. Мы не вмешивались. Пусть лучше парикмахер станет волосатым козлом отпущения, чем остается волосатым наш сын.

Я помню, как после завоевания нашей армией вершин Хермона Амир показывал на солдат — смотри, они тоже не стригутся!

И действительно, мало было войн, в которых участвовали настолько длинноволосые солдаты, как в короткой войне Судного дня. По-видимому, это был результат поспешной мобилизации резервистов в последний момент, за пять минут до двенадцати. Растрепанные лохмы солдат нередко развивались из-под касок, совершенно не считаясь с родителями Амира, мало того — большинство наших героев-Самсонов снимались для ТВ совершенно небритыми, и неудивительно, что на ребенка это повлияло. Мой тесть пытался исправить положение с помощью экономических факторов.

— Если ты согласишься подстричься, — подкупал он ребенка, — я тебе выпишу энциклопедию животных.

— Нет, — ответил Амир, — волосы.

Как животное. Мы предложили ему велосипед. Ребенок поколебался немного и изрек:

— Ответ отрицательный.

Тогда мы поняли, что это серьезно. «На этот раз он будет бороться», — предрекла женушка, и действительно, когда мы попросили тестя помочь привязать Амира к унитазу, наш хрупкий ребенок ответил войной за волосы и со стереофоническим криком оттеснил нас за линию фронта. Зато мы уже преодолели барьер страха.

Читатель, разумеется, может спросить, почему мы не обрезаем кудри Амиру во сне? Он спит с линейкой. Готовность № 1.

После того столкновения в туалете Амир ужесточил свою позицию. Он нарочно перестал убирать пряди, нависающие на глаза, и начал демонстративно натыкаться на шкаф пару раз в день. Мне не оставалось ничего, кроме как инициировать с ним беседу, к которой меня обязывает семейная конституция:

— Дорогой сын, почему ты сопротивляешься стрижке?

— Пусть будут длинные.

— Почему?

— Для этого они растут. Так Богу угодно.

— Так, по-твоему, и ногти нельзя стричь?

— Конечно.

Да, это был неудачный пример. Но все же наш диалог удался лучше, чем краткая беседа, которую Феликс Зелиг провел с глазу на глаз со своим сыном.

На вопрос № 1 «Скажи, сын мой, почему ты…» и т. д., ребенок ответил: «Эта тема обсуждению не подлежит!»

— Но если ты не будешь стричься, — пытаюсь я возобновить разговор с Амиром, — подумают, что ты девочка.

— Что в этом плохого?

— Ничего. Но ведь ты же мальчик.

— Так из-за этого меня нужно наказывать?

Беседа была очень полезной и конструктивной.

Мы с женой закрылись в кухне и решили использовать единственное оставшееся в нашем распоряжении средство — наркоз. Это было бы естественным решением проблемы, можно даже сказать, напрашивающимся с логической точки зрения: я бросаюсь на Амира сзади и обхватываю его с силой обеими руками, а мамочка в это время прижимает платок, пропитанный хлороформом, к носу смышленого ребенка. Теперь у нас есть десять минут, чтобы спокойно сделать свое дело ножницами. Одновременно появляется возможность вычистить ему зубы и сменить носки.

Амир, как и всякое животное, почувствовал опасность и в последнее время стал передвигаться по дому, прижавшись спиной к стене. Вчера он провел обыск в ящиках моего стола. Возможно, что он вооружен. Решение последует в ближайшие дни. У обеих сторон есть свои варианты развития событий.

В этом году тарарама не будет

Воскресенье

Утром женушка заявила, что, несмотря на наступающий праздник Песах, в этом году она не собирается переворачивать весь дом вверх тормашками. Как будет выглядеть дом, если его по совести убирают лишь раз в год?

— Основательная уборка на Песах, — сказала она, — не только стоит немалых денег и сил, но и может помешать нормальной жизни. Разумеется, нужно ценить место, где ты живешь, но я не собираюсь ценить его настолько, чтобы отдавать все свои силы уборке. Достаточно лишь тщательно подмести. Поэтому я не прошу у тебя ничего, кроме замены щеток на швабрах — в них стерлась резьба. Ты не сердишься, я надеюсь?

— С чего бы мне сердиться, — ответил я, сходил в магазин и приобрел две щетки с длинной щетиной, дабы продемонстрировать жене, как я ценю ее умеренность в том, что касается домашнего хозяйства. Вернувшись домой, я заметил веселый ручеек, протекающий перед нашим домом. Жена решила, что не мешает вымыть полы перед тем, как начать их мести.

Руководствуясь этой идеей, она наняла одну женщину для мытья полов и еще одну — носить воду, а так как та, что носила, работала быстрее, чем та, что мыла, то образовался ручеек.

— Мы за полдня закончим это, и все, — заметила женушка, — мне не нужен целый тарарам в квартире.

Сказать по правде, я очень обрадовался тому, что в этом году все будет так быстро кончено, поскольку сегодня мы ели на обед яичницу, а этого, извините, недостаточно на фоне нашего высокого уровня жизни. Заодно были сняты и складные ставни с окон, потому что они имели тенденцию скрипеть на ветру. Слесарь сказал, что нужно купить новые шарниры киндли, поскольку старые испортились. Он послал меня к Дорману в Яффо, заявив, что у него самого нет времени мотаться по городу. Ладно.

Понедельник

После обеда вернулся от Дормана с киндли. Я купил оригинальные бельгийские за девятьсот двадцать семь лир. Дорман сказал, что есть такие же отечественые за двести, но это не то.

— Бельгийские, — сказал он, — будут работать, пока господин жив. Они могут продержаться даже пять лет.

Ручеек у дома усилился. Я не смог войти через дверь, потому что обивщик выставил все кресла в коридор. Мебель из гостиной была в кухне, кухонное оборудование — в туалете, а туалет — у соседей. Я запрыгнул через окно и упал в гашеную известь, которую маляр размешивал в ванной.

— Убирать так убирать, — информировала жена. — Я подумала, что стоит уже заодно и стены покрасить. Но это все.

Жена только попросила меня переговорить с маляром насчет цены, упирая на то, что я мужчина. Мы сошлись на пяти тысячах пятидесяти лирах, включая шпатель. И двери тоже. Маляр уже снял их и положил на кровати горизонтально. Кровати уже были разобраны тремя новыми работницами — для чистки бензином и смазки, но после сборки они приобрели наклон к ногам. К ансамблю присоединилась третья солистка, которая приносит воду той, что приносила раньше. Слесарь проверил шарниры и сказал, что они двухдюймовые, а надо трех-, и послал меня назад к Дорману. Жена спала на верхней полке этажерки у подножья энциклопедии, а я улегся на письменный стол, и на мою поясницу все время давила одинокая сапожная колодка. Ужин: яичница.