Семейная тайна

15

Здесь я остановился. Благодаря откровениям Луизы я смог составить вполне связный рассказ, чтобы подойти к событиям этой ночи, когда маленький мальчик и его мать покинули нашу землю, чтобы раствориться в многолетнем молчании. Эта ночь свяжет судьбы моих родителей и спустя несколько лет после смерти Симона позволит мне появиться на свет. Я мог родиться только при этом условии: его сила уступила место моей слабости, он исчез в ночи, чтобы я мог увидеть день. Или он, или я — сценарий вполне в духе моих ночных сражений с воображаемым братом. Никто не произнесет больше их имен, ни его, ни Ханы. От них останутся лишь две дорожные сумки, стоящие за креслом. Одежда, запахи, плюшевая собачка, осиротевшие предметы, несколько забытых фотографий и бесконечное чувство вины, груз которого я буду нести всю жизнь.

16

Напряжение, воцарившееся в Сан-Готье, столь велико, что его, кажется, можно пощупать. Долгими вечерами в гостиной, в столовой во время трапез дом настороженно наблюдает за любовниками. Никого из присутствующих не обманывает их показное равнодушие. Эстер с трудом удерживается от того, чтобы не закатить скандал, ей хотелось бы выкричать свое презрение, плюнуть в лицо этой чертовой парочке, каждое соитие которой наносит новое оскорбление памяти Ханы и мальчика. Она воспринимает эти отношения как преступление, повторяемое из ночи в ночь, предающее тени дорогих людей все более глубокому забвению. Луиза старается ее успокоить, и, хотя ей отвратительно предательство Максима, она пытается быть снисходительной. Покоренная необыкновенной красотой Тани, Луиза воспринимает их встречу как волю небес, бороться с которой невозможно. Тереза страдает молча. Она обрела прежнее недоверие по отношению к мужчинам. Максим ничем не лучше остальных, уж она-то должна была это понять. Он — один из тех, кого Тереза стремилась избегать всю жизнь: бессердечный самец, заботящийся только о собственном удовольствии. Интуиция ее не подвела — Танин приезд положил конец счастливому периоду их жизни. Она грубит отцу, изводит домочадцев бесконечными мелкими придирками и при всяком удобном случае норовит уединиться в своей спальне, чтобы заполнить страницы дневника горькими признаниями.

Жорж и полковник также осуждают поведение любовников, но воспринимают их союз как нечто неизбежное, как единственное средство для Максима пережить боль утраты.

Что произошло дальше? Осмелились мать и отец, виновные в глазах всех, измученные своим желанием, открыто выразить свои чувства, средь бела дня взяться за руки, вдвоем отправиться на реку, предъявить свою связь семье? Да. Мало-помалу, вначале робко, осторожно, затем все увереннее, полноправнее. Я спрашивал себя, выясняла ли Эстер отношения с Таней? Мне легко представить тетю Эстер, с ее профилем трагической актрисы, орущей на мать, бросающей ей в лицо чудовищные обвинения и отступающей перед потоком слез, принимающей ее в свои объятия и выслушивающей Танины признания.

Проходят недели, острота конфликта гаснет, взгляды смягчаются, и понемногу жизнь входит в привычное русло — ровно до того дня, когда ужас пробивает брешь в стене безмятежности, защищающей Сан-Готье.

Улицы полнятся тревожными слухами, повсюду — в магазинах, в кафе — люди говорят об одном и том же. Становится невозможным и дальше прятать голову в песок и продолжать верить в простое перемещение населения. С недавних пор неотступно звучат слова «массовое уничтожение», «лагеря смерти». Дом полковника заполняют кровавые призраки — нацистские конвои, побои, издевательства. Как удается Максиму спать ночами? Во сне к нему постоянно приходят Хана и Симон. Он больше не верит, что они еще здесь, во Франции, по ту сторону демаркационной линии. Максима изводят мысли об их участи.

Мне надо было вообразить все последующие дни, вплоть до конца войны. Именно тогда все стало бы известно: депортация родителей Ханы после большой облавы, смерть Роберта от тифа в сталинском лагере. Еще одним препятствием меньше на пути Максима и Тани — юношу с насмешливым взглядом тоже смело беспощадным вихрем истории.

И наконец, стало бы известно, куда были угнаны Хана и Симон. Надо было произнести страшное название вслух, чтобы черная печная труба, вспарывающая бесцветное небо, стальные рельсы, ведущие к пропасти, навечно впечатались в людскую память.

17

Семья вернулась в Париж. Судьба, так немилостиво обошедшаяся с Ханой и ее близкими, сохранила жизнь остальным членам семьи. Таня снова поселилась с Мартой. Максим не смог оставаться в квартире на авеню Гамбетта и временно устроился на первом этаже магазина. Оба они предпочитают держаться на расстоянии, ибо не так-то просто оказалось избавиться от призраков и любить друг друга в декорациях прошлого. Им остается только ждать.

Узнав о смерти Роберта, Таня почти ничего не почувствовала: он был уже очень далек. Ей кажется даже, что, будь он жив, ей не хватило бы смелости выдержать его взгляд. Но что будет, если Хана и Симон вернутся? В разговорах с Максимом она твердо заявляет, что если такое произойдет, то она исчезнет из их жизни. Ей необходимо произнести это вслух, чтобы и самой поверить. Максим выслушивает Таню, крепко обнимает ее. Они заставляют себя не думать об исчезнувших.

После Освобождения надежда поселяется во многих сердцах. В Париже с нетерпением ожидают приезда депортированных, день за днем напряженно следят за новостями, сверяются со списками, вывешенными в холле отеля «Лютеция». Возле списков многочисленные группы. Люди обмениваются сведениями, показывают фотографии в надежде узнать что-то о судьбе своих близких. К отелю то и дело подъезжают большие автобусы, из них выходят похожие на призраков мужчины и женщины.

Максим часто спускался в метро, доезжал до станции «Севр-Бабилон». Каждый раз после этого он возвращался сам не свой. Холл отеля «Лютеция» вот уже много дней заполонен растерянной толпой. Сборище нищих на фоне роскоши отеля. Бледные тени, шатаясь, бродят по толстым коврам, усаживаются на кожаные диваны, застывают перед зеркалами с позолотой, несмелым шагом направляются в бар, где совсем недавно немецкие офицеры поднимали бокалы за победу. Максим вздрагивает при виде детей, изуродованных лиц, их мертвенной бледности. В каждой женской фигуре под жалкими остатками полосатых одеяний ему мерещится исхудавшая фигура Ханы. Его пронзает нестерпимо острая боль — надежда, смешанная с опасением. Между ним и женой уже выросла непреодолимая стена. Максим силится вспомнить их голоса — высокий и звонкий Симона, тихий, еле слышный Ханы. Он безуспешно ищет в памяти их смех, характерные жесты, улыбки, любимые словечки, их запах. Постепенно он готовит себя к худшему — Хана и Симон не вернутся. Никогда.

Понадобилось немало времени, прежде чем Таня и Максим смогли поселиться вместе. Нужно было перевезти мебель, сложить чемоданы, обезличить обжитые места, убрать подальше вещи, пропитанные таким знакомым запахом, расчистить место для новой жизни. На это ушли месяцы. Максим не сможет отдать игрушки сына и бережно сложит их на чердаке того дома, где они с Таней поселятся вместе. Именно там я найду Сима, когда отправлюсь вслед за матерью на чердак, задолго до того, как в нашей семье появится настоящая собака — Эхо, маленький беспородный пес, белый с черным, найденный на берегу Марны.

Я появлюсь на свет в этом квартале, буду жить на этой спокойной улице. Одна из комнат нашей квартиры превратится в спортивный зал, где мать с отцом будут проводить многие часы. Они поженятся, станут работать вместе на улице Бург-л'Аббе. Магазин начнет торговать спортивными товарами, и от клиентов не будет отбоя. По другую сторону коридора Луиза вновь откроет свой медицинский кабинет. В конце каждой недели родители будут ходить на стадион. Воскресными вечерами они, как и прежде, станут обедать у Эстер, встречаясь с оставшимися в живых родственниками. Раны постепенно затянутся, лишь глухая боль останется в душе каждого из них. Табу ляжет на разговоры о войне и имена исчезнувших в ее огне. Спустя какое-то время после моего рождения Максим вызовет новый семейный разлад, изменив орфографию своей фамилии. «Гринберг» очистится от «н» и «г», ставших причиной смерти его жены и сына.

Часть пятая

1

Луиза позволила мне восстановить идиллическую картину жизни моих преступных родителей. Мне было пятнадцать лет, и я уже знал, что именно от меня скрывали, и в свою очередь молчал, из любви к ним. Откровения моей подруги не только сделали меня сильнее, они преобразили мои ночи. Теперь мне было известно имя брата, и я больше не испытывал нужды бороться с ним.

Понемногу я отдалялся от родителей. Я научился видеть и принимать изъяны, скрытые за их совершенством. Я видел, как сражаются они с первыми признаками возраста, удваивая часы, проводимые по воскресеньям на корте. Отец больше страдал от приближения старости, и иногда я с удивлением наблюдал, с каким беспокойством он изучает свое отражение в зеркале. Однажды вечером он вернулся домой очень расстроенным: впервые девушка в метро уступила ему место.

Понемногу я выправился и перестал мучиться из-за своей внешности, чрезмерная худоба осталась в прошлом. Благодаря волшебным рукам Луизы мой торс окреп, глубоко запавшие подреберья сгладились, будто правда заполнила не только мой разум, но и тело. Отныне я знал, о чем думал отец, неотрывно глядя вдаль, понимал, почему так молчалива мать. Но ее молчание больше не лежало на мне тяжким грузом, я легко нес его на своих широких плечах. Я продолжал прекрасно учиться и во взгляде отца наконец-то читал уважение. С тех пор как я узнал их истинные имена, фантомы потеряли надо мною всякую власть — я стал взрослым. Мужчиной.