Семейный стриптиз

Кевон влетел в спальню вслед за ней и застыл посреди­не, завороженно глядя на машинки и солдатиков Фрэнки.

– Гляди! Шавонна, гляди, чего тут есть! – крикнул он и бросился в угол с игрушками.

Постояв на пороге, Шавонна решительно шагнула к шкафу и дернула на себя дверцу.

– Ты живешь здесь с другими детьми! – выпалила она с яростью, мотнув головой в сторону распялок с одеждой Дженны.

– Не-ет! – завопил Кевон. – Не хочу, чтоб другие бы­ли! Мне машинки, мне!

Следующие три четверти часа Джада успокаивала детей и втолковывала, откуда взялись детские вещи.

– Тетя Мишель и дядя Фрэнк поссорились, поэтому тетя Мишель сейчас живет здесь с Фрэнки и Дженной.

– Тогда почему мы здесь не живем? – резонно поинте­ресовался Кевон.

Дженна обожгла его презрительным взглядом.

– Дурак! Потому что мама не хочет с нами жить. Кевон разрыдался, Джада вновь и вновь пыталась все объяснить, но слова – это только слова. Никакими слова­ми не облегчить боль от предательства близкого человека. В общем, свидание превратилось в кромешный ад, и толь­ко. Миссис Пэтель сидела на краешке дивана безмолвно, недвижимо и бесстрастно, не выражая ни одобрения, ни порицания.

– Ненавижу Тоню, – сквозь зубы процедила в машине Шавонна. – Думает, обдурила меня, а я ни единому ее слову не верю. И тебе не верю. Тебя я тоже ненавижу!

После этого свидания Джада поняла, что так больше продолжаться не может. Она готова была схватить детей в охапку и увезти куда глаза глядят. Ведь через месяц-другой ребята просто-напросто откажутся с ней остаться – не от большой любви к Клинтону или Тоне, а от злости за то, что мать их бросила. Может быть, Барбадос – и впрямь выход? Джада решила все-таки связаться с пресловутым Сэмюэлем, на которого ее родители возлагали большие надежды. После долгих поисков она нашла-таки старый счет, на обороте которого нацарапала телефон, и набрала нью-йоркский номер.

Сэмюэль не заставил ее ждать, хотя, чтобы услышать его голос, пришлось пообщаться с двумя секретаршами.

– Вам повезло, что вы меня застали, миссис Джексон. Вечером я улетаю по делам, но на следующей неделе вер­нусь в Штаты. Правда, не в Нью-Йорк. Не могли бы вы прилететь в Бостон? Думаю, такие вопросы по телефону обсуждать не стоит.

Ну не божий ли промысел? В жизни ведь в Бостоне не была, но как раз на следующую неделю там намечен «спек­такль в пользу Энджи»! Договорившись о встрече на втор­ник, Джада поблагодарила адвоката.

– Пока не за что, миссис Джексон. Посмотрим, чем я смогу помочь.

– Но это же… это же преступление, – взвизгнула Ми­шель так громко, что Джада невольно шикнула. Уложив Фрэнки и Дженну, подруги вновь собрались на военный совет в спальне Энджи.

– Преступление?! Это мои дети!

Теперь уже Джада повысила голос, но Мишель не хва­тило духу на нее шикнуть. Представить было страшно тот ад, в котором жила Джада, лишенная собственных детей, но вынужденная каждый день общаться с Дженной и Фрэнки, слушать их рассказы о школе, видеть, как они нежны с матерью.

– Мы ведь решили подать апелляцию, – вмешалась Энджи. – Майкл уже задействовал свои каналы…

– Забудь! – отмахнулась Джада. – Забудь и о Майкле, и об апелляции. Во-первых, слишком долго ждать, во-вто­рых, слишком велик шанс проиграть. А мои малыши стра­дают каждый божий день!

– Но я ведь все-таки служитель закона, – заметила Энджи. – Пусть не идеальный, но пойти на преступле­ние…

– Лучше преступление, чем детское горе, – отрезала Джада. – Сегодня, когда я взяла Шерили на ручки, она вся напружинилась и давай меня отпихивать. Понятно вам? Даже младенец понимает, что такое предательство! Боюсь, еще немного – и она меня уже не простит.

Джада поднялась с кровати и принялась мерить шагами маленькую спальню Энджи. План побега почти сложился; если «Вольво» не подведет, все получится. Она останови­лась перед Мишель и Энджи.

– Вы вовсе не обязаны мне помогать. Я сама справ­люсь.

Энджи качнула головой:

– Не выйдет. Такие дела в одиночку не делаются.

– Кроме вас, у меня все равно никого нет. Вы не помо­жете – значит, я сама, – жестко заявила Джада. – Может быть, обращусь в одну из тех организаций, что помогают женщинам в беде.

– Все они нарушают закон, Джада! Тебе придется скрываться годами… возможно, до конца жизни. А если попадешься – что, скорее всего, рано или поздно случит­ся, – сядешь на скамью подсудимых и окажешься за ре­шеткой.

– Только если останусь в Штатах, – возразила Джада. – А если улечу куда-нибудь – на Барбадос, к при­меру…

Мишель взяла ее руку в свою.

– Я с тобой, дорогая. Говори, что нужно сделать, я на все согласна. Дети должны быть с мамой.

Джада молча сжала ее руку.

– Ну а если провал? – не унималась Энджи. Джада горько усмехнулась:

– Хуже уже не будет.

– По крайней мере, – выпалила Мишель, – ребята будут знать, что ты не предала их, что ради них ты даже преступила закон!

– Верно, – согласилась Джада. Энджи тяжело вздохнула:

– Ладно, я тоже с вами. – Она окинула взглядом свою располневшую фигуру. – Интересно, полосы на тюрем­ной робе вертикальные или горизонтальные? Горизон­тальные здорово толстят.

ГЛАВА 50

– Как я, на ваш взгляд? Толстая? – спросила Энджи, покрутившись перед зеркалом.

Мишель с Джадой в унисон кивнули:

– Отлично!

Расчет был именно на то, чтобы выглядеть раздобрев­шей, но не беременной. Сценарист, режиссер, художник по костюмам и актриса в одном лице, Энджи избрала для своей героини самую непривлекательную внешность. По возможности пригладив непокорные кудри, она стянула их в хвост на затылке и полностью отказалась от космети­ки. Так-с… Лизе перезвонила, встречу назначила, столик в ресторане заказала. Что еще?

– Ой! Чуть самое главное не забыла! – Она обошла кровать и взяла с тумбочки пустую коробочку с золотым тиснением «Шрив, Крамп и Лоу».

– Перстень я купила, – сказала Мишель, облаченная в свой новый костюм – очень правдоподобную версию на­ряда от Шанель, и при макияже, которого вполне хватило бы на всех троих. При этом подруги сошлись во мнении, что выглядит она не дешевой и доступной, но баснословно дорогой и доступной. – Прошу! – Фамильная драгоцен­ность. Подделку лучше ни за какие деньги не купишь, уж я-то знаю.