Семидесятый меридиан

— Что же произошло с ней?

— А то, что больше мы ее не увидели. Я и сегодня не знаю, жива ли она. Только потом окольными путями дошел до нас слух, будто бы отец продал ее за 300 рупий торговцу фруктами из Пешавара.

Шаги произнесла это без всяких эмоций, словно говорила о неоплаченном счете, который лежал перед ней на низком столике.

— Быть может, полиции известно, что с ней случилось? — заметил журналист, берущий интервью.

— Полиция! Не смешите меня. Половину времени они тратят на то, чтобы еще больше запутать подобные сделки… Кое-кто, конечно, высказывал мысль, что, если человек так легко мог расстаться с одной из дочерей, он может проделать это снова. Но я никак не могла подумать, что нечто подобное может произойти со мной.

Однажды, когда я стояла в стороне от нашей маленькой деревянной хижины, ко мне подошел какой-то незнакомец и дал горсть сластей. Я была очень напугана и убежала в дом. На третий день незнакомец пришел еще с одним человеком, который говорил на диалекте нашей деревни. Оба подозрительно оглядывались, будто им грозила опасность. Один из них сказал, что мой отец попал в беду: возле чанной его сбила машина. А их он просил, чтобы пришел кто-нибудь из детей и побыл с ним, пока он не сможет добраться до дома. Это была глупая выдумка. Но мне было только пять лет. Прежде чем я успела подумать, что может случиться, я была уже на пути к чайной с полной горстью мокрых сладостей в руке, которые время от времени заталкивала в рот.

Итак, я никогда не увидела чайной. Когда мы были на полпути к ней, один из моих спутников вытащил огромный нож и спросил, знаю ли я, что это такое. С ужасом я ответила, что знаю.

— Так вот, — заявил он, — если ты попытаешься закричать или убежать, я разрежу тебя на мелкие кусочки и брошу шакалам.

Вы можете представить, какой страх я испытала. Словно окаменев, я не могла ни шевельнуться, ни произнести слова. Затем внезапно я почувствовала сонливость. Помню только, что кто-то поднял меня и я сразу погрузилась в глубокий сон…

Далее следовал подробный рассказ о печальной судьбе похищенной девочки, о всех унижениях, через которые пришлось ей пройти.

…Мы покидали земли вчерашнего княжества. Все шире становится ложе долины, где обработан каждый клочок земли. Отступают к горизонту вершины с развалинами древних буддийских монастырей на уступах, оживленнее становится шоссе, ведущее к цивилизации.

ПОД ФЛАГОМ НАДЕЖДЫ

Неполные три месяца, разделяющие два Новых года по григорианскому календарю и хиджре, принесли большие перемены и одновременно выдвинули много проблем. Гражданское правительство получило от военной диктатуры тяжелое наследство. Пришло время распутать или разрубить не один сложный узел.

Выяснилось, что Яхья-хан вовсе не собирался отдавать власть. В крайнем случае одна военная хунта была бы заменена другой. Он даже отдал приказ об аресте З. А. Бхутто, когда тот возвращался из Нью-Йорка. Как писала газета «Сан», его спас случай. Рассчитывая, что З. А. Бхутто полетит через Кабул, Яхья-хан распорядился арестовать его во время посадки самолета в Пешаваре, а будущий президент воспользовался другим рейсом и прилетел прямо в Равалпинди. Факт намечавшегося ареста З. А. Бхутто подтвердил и Махмуд Али Касури, бывший в то время министром юстиции.

Подходили к концу первые 100 дней президентства Зульфикара Али Бхутто.

Демократизация страны стала общим требованием. Народ устал верить обещаниям и не хотел ждать.

В деревнях участились случаи захвата помещичьих земель, особенно тех, чьи владельцы перекочевали в город. Около 200 вооруженных крестьян захватили крупную ферму в районе Хайдарабада.

— Это наша земля, если верить президенту Бхутто, — заявили они после стычки с полицией, — и мы ни в коем случае не собираемся ее отдавать.

Слова «герао» и «джелао» встречались на страницах почти каждого газетного номера. Первое означает «окружение», или «блокада», второе — «поджог». Рабочие не выпускали администраторов с территории фабрик до тех пор, пока их требования не принимались. В конце января запылала текстильная фабрика Гуль Ахмада в Карачи. Убыток от пожара составил около 10 млн. рупий. Это лишь один из примеров «джелао».

Страсти продолжали бушевать. Народ ждал ответа на самые острые вопросы, волнующие, как выразилась одна из газет, «потрясенную, изумленную и парализованную нацию». Нередко случалось, что при тонком и умелом подстрекательстве экстремистских элементов забастовки, митинги и собрания заканчивались столкновениями, когда масса людей превращалась в неуправляемую толпу, охваченную страстью к разрушению. Наиболее реакционным силам выгодно было использовать любой повод, чтобы подменить борьбу за сплоченность и справедливость раздорами, смутой, бессмысленным уничтожением ценностей.

Зульфикар Али Бхутто всеми силами пытался передать стране свой динамизм, избавить ее от устоявшейся веками «восточной задумчивости», которая, по его словам, пригодна для поэтов, а не для администраторов.

З. А. Бхутто отказывается от президентского жалованья, требует от министров, чтобы они не менее 15 дней в месяц проводили в поездках по стране, сам совершает многочисленные визиты в соседние страны, демонстрируя новый для Пакистана стиль дипломатии. 16-го марта состоялся официальный визит президента Пакистана в Советский Союз.

Самыми уравновешенными в сложившейся обстановке оказались экономисты. Они хладнокровно подсчитывали возможности увеличения экспорта, платежный баланс, валютные и сырьевые ресурсы в масштабах реально существующего Пакистана, не строя никаких воздушных замков.

В ведущих газетах появилось немало смелых статей с конкретным анализом событий и здравой оценкой ситуации, сложившейся в результате самого глубокого кризиса в истории страны.

Как было подсчитано, только в торговле между бывшими «крыльями» Западный Пакистан имел активное сальдо 50 млн. долл, в год. Теперь нужно было искать новые рынки для сбыта пакистанских товаров, особенно хлопка, и возможности импорта предметов первой необходимости, привозимых прежде из Восточного Пакистана.

В бурные мартовские дни 1972 г. заканчивался срок моей командировки, и я готовился к отъезду в Москву. За несколько дней, ушедших на сборы и прощальные визиты, мне пришлось мысленно пережить все годы, проведенные в Пакистане, повторить самые интересные поездки, вспомнить наиболее значительные встречи. Первый репортаж, переданный мной в редакцию в июле 1968 г., назывался «Флаг надежды». Время показало, что многим добрым намерениям, которыми жила в то время страна, не суждено было осуществиться: Пакистан прошел через трудные испытания, но покидал я его под тем же флагом надежды. Страна вступила в полосу реформ, она начинала новую жизнь.

Теперь, в мае 1973 г., когда пишутся эти строки, мы можем отметить многие позитивные сдвиги во внешней и внутренней политике Пакистана, не умаляя трудностей, которые еще не удалось преодолеть.

Последним при мне крупным мероприятием пакистанского правительства было объявление долгожданной земельной реформы. Газетные аншлаги провозгласили ее принципы: «Передача помещичьей земли крестьянам без компенсации», «Предел владения: 150 акров орошаемой и 300 акров богарной земли». Она исключала возможность распределения излишков между родственниками, как это случалось прежде. Но было ясно, что для проведения реформы в жизнь необходимо преодолеть яростное сопротивление помещиков.