Семиозис

Я шла по городу – и листья Стивленда шелестели у меня над головой. Растения устают, как и я, а он до сих пор вел переговоры с другими растениями, чтобы они производили оглушающие вещества в более точных дозировках, и те растения, с которыми ему приходилось иметь дело, не всегда были отзывчивыми и сообразительными. Представьте себе растение вроде Сосны!

Итак, стекловары оставались пленниками. Не симбионтами. Не напарниками. Не одомашненными. Ничего похожего на этот самый дружелюбный мутуализм. Нам нужно терпение, терпение. Терпение. Черт, я стану царицей терпеливости.

Ну вот: такова была ситуация на четвертый день операции «Одомашнивание»: теплое весеннее утро, высокие грозовые тучи на горизонте, летучие мыши, распевающие в небе: «Идет дождь!» – на улицах масса народа, начинающего день или заканчивающего ночь. Вдоль по улице шагали несколько ребятишек с хворостом за спиной. Они трещали как стекловары: «кортлкортлкортл». Может, для них это было игрой – но им бы следовало сейчас сидеть в классе и учить таблицу умножения, а ведь когда они отнесут хворост, им придется идти работать на полях, пока их родители будут присматривать за нашими пленными.

Я поспешила к пекарне, чтобы помочь разнести хлеб. По словам Стивленда, один из способов одомашнивания животного – это его кормление: хлеб, рагу, плоды, салаты, супы, чай, жаркое… что найдется.

В пекарне пахло сладким дымом и хлебом – чудесно. Трое пекарей были по локоть в тесте. Все печи работали. В мокрой от пота и липнущей к телу рубашке Най вытаскивал из печи сланцевые поддоны с усыпанным орехами хлебом для стекловаров. Я и не знала, что у него такие мускулы! Ну, наверное, это сказываются подъем поддонов, вымешивание теста, перетаскивание мешков с зерном и мукой. У остальных пекарей тоже оказались сильные руки и плечи, когда я присмотрелась.

– Конечно, пшеница скоро закончится, – сказала одна из них.

Она формировала буханки из куска теста размером с четырехлетнего ребенка.

– У нас и так было маловато пшеницы, – откликнулся старший пекарь, занимающийся чечевичными пирогами.

– Маловато? – переспросила она. – У нас десятимесячный запас… вернее, был до того, как пришлось кормить дополнительные рты.

– Пять дней, одиннадцать мешков муки. Сама посчитай. Если урожая не будет, то муки не хватит.

– И дров тоже, – подхватила женщина. – Нам нужны дрова.

Старший пекарь поднял голову, и его лысый череп покрылся складками из-за выгнувшихся бровей.

– Может, пару помощников. Работать каждый день – это одно, но с восхода до заката? Я для этого слишком стар.

– Подмастерье, – ответила женщина. – Как насчет той Жемчужины? Она достаточно взрослая.

– Жемчужина любит готовить, а не печь, – возразил тот. – Есть разница.

Наконец подал голос Най:

– Работник. Работник-стекловар. Они сообразительные. Они быстрые.

Мы все на него уставились. Он продолжил складывать ореховые батоны в корзину. Они получились безупречные.

– А я думал, ты их не любишь, – удивился старший пекарь.

– Моя любовь значения не имеет. Это то, что нам нужно. Нам надо сделать их нашей частью. Значит, они должны делать то, что мы делаем. Я буду с ними работать, буду их учить, буду с ними есть, буду с ними говорить. Потому что должен.

Все какое-то время молчали, а потом старший пекарь сказал:

– Они уже умеют печь. Они пекут хлеб. Так что смогут быстро освоиться в нашей пекарне.

– Ага, стекловар… – буркнула женщина.

– Ну, это ведь мутуализм, – объяснила я. – Вам нужны дрова и работник, и вы их получите.

Я улыбнулась им всем, и в особенности Наю. Он помог мне наполнить корзину батонами для цариц и детей.

Я прошла через центральные ворота городской стены. Мы держали их наполовину прикрытыми – на всякий случай. Приятно было оказаться снаружи, видеть глазурованную кирпичную стену и радужный бамбук, возносящийся внутри нее, словно в громадном саду, и мне было понятно, почему стекловарам захотелось нас выселить. Город прекрасен.

За рекой основные и работники ковыляли по своим загонам, огороженным широкими изгородями из колючих плетей ежевики и густых кустов терна. Охранники, включая Сосну, наблюдали за ними с луками в руках. Их страховали дополнительные часовые на дальнем берегу, а Флора показывала охранникам, кого следует стреножить. Канг вышел из леса, нагруженный пальмовыми листьями – материалом для крыш.

Орлиные перья. Когда все закончится, мне надо будет вручить в награду массу орлиных перьев.

Нам надо найти работника, который бы стал подмастерьем-пекарем. Как?

Я старалась не смотреть на вытоптанный сад ребятишек и взрытые поля, где раньше сверкали тюльпаны. Стивленд сказал, что с нашей помощью растения быстро оправятся и станут еще преданнее благодаря продемонстрированной нами заботе – особенно ананасы. Хотелось надеяться. Глядя на поля и лес, окружающие нас, я ощущала себя очень маленькой. А что, если растения решат, что мы им не нравимся? Теперь они уже знают, что делать.

У цариц под навесом были циновки на земле и была еда, но ни одежды, ни мебели – ничего лишнего. А ожидался дождь, и вскоре будет холодать. Они захотят получить обратно свои накидки? В письме мы объяснили, что им достаточно будет просто попросить. Письмо лежало на земле – и, насколько мы знали, осталось непрочитанным. Однако мы точно знали, что кто-то из стекловаров умеет читать и писать. Им достаточно просто начать общение. Даже не обязательно соглашаться – просто нацарапать записку. Просто назвать нас идиотами. Хоть что-то. Чертовы царицы.

– Чек-ооо, Бартоломью! – прокричала я, входя под навес.

– Это как посмотреть, – проворчал он.

Он сидел на циновке и сам с собой играл в го. Царицы разговаривали друг с другом и вроде на нас не смотрели, даже когда я поставила корзину с хлебом в центре навеса. Дети подбежали и начали хватать хлеб, как только я отошла.

– Меня по-прежнему игнорируют, словно какашку, – посетовал он.

– Какашки – это дары. Можешь спросить у Стивленда. Ты – дар стекловарам. Они просто пока этого не поняли.

Кто-то из детей подхватил письмо с земли и вроде бы собрался его порвать – просто скучающий малыш, который ищет, чем бы заняться. Они были реально милые, эти детишки – с мягким курчавым мехом и чуть великоватыми головами, как у человеческих детей. Беллона что-то провизжала. Малыш положил письмо. Прискакавший кот сделал кувырок. Им детишки тоже понравились. Дети и кот принялись играть в «делай как я».

– Им не хочется признавать, что мы существуем, – сказал Бартоломью. – Но сегодня утром две из них встали и прошагали из-под навеса в сторону городских ворот. Им явно хотелось куда-то попасть: отлично, я сопроводил их, и они отправились прямо в музей. Во время первого визита они ни на что не обращали внимания – или так нам показалось, – но это было притворство, потому что они точно знали, что хотят посмотреть в этот раз – и это был раздел, посвященный оставлению города.