Семнадцать мгновений весны. Кривое зеркало Третьего рейха

В результате переговоров стороны пришли к соглашению: Леман обязался предоставлять интересующую советскую сторону информацию, за что ежемесячно ему стало выплачиваться 580 марок. В советской разведке ему были присвоены кодовые клички А-201 и Брайтенбах. Заметим, что оплата была крайне щедрой: 580 марок в месяц составляет 6960 марок в год, а, например, тот же Генрих Мюллер в 1929 году, являясь криминаль-секретарем, получал в год 2500 тысячи марок. Деятельность Лемана в Берлине курировали резиденты ИНО в Берлине Борис Давидович Берман, а затем Борис Моисеевич Гордон. [4]

4

В мае 1937 года Гордона отозвали в Москву, 20 июня того же года арестовали. 21 августа он был признан виновным в шпионаже, приговорен к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян.

В 1930 году по линии контрразведки Леману была поручена разработка персонала полпредства СССР, а также противодействие экономическому шпионажу СССР, что еще больше повысило его важность для советской разведки. Затем он руководил расследованием деятельности польских и чешских шпионов, следил за боевыми отрядами германской компартии, так называемыми «Красными фронтовиками». После прихода нацистов к власти в 1933 году Вилли Леман по рекомендации Германа Геринга был зачислен в только что созданное гестапо, то есть он стал сотрудником этой организации раньше, чем его будущий шеф Мюллер. В составе других чинов гестапо Леман принял участие в событиях «Ночи длинных ножей», когда были уничтожены сторонники Эрнста Рёма из числа высшего руководства СА. С декабря 1934 года непосредственную связь с Браутенбахом осуществлял советский нелегальный резидент Василий Михайлович Зарубин.

Леман по праву считался наиболее ценным агентом советской разведки в Германии. Он сообщал своим «работодателям» о всех планируемых гестапо мероприятиях в отношении советской резидентуры — о возможных арестах и провокациях, — и СССР всегда успевал принять необходимые меры. Одним из результатов деятельности Лемана стало то, что в течение 12 лет советская резидентура в Германии — а она была наиболее мощной и наиболее многочисленной в Европе — не имела ни одного провала. Он же передавал СССР данные о внутренней структуре гестапо, военной разведке, сведения о делах, находящихся в разработке спецслужб Германии. Постепенно Леман продвигался и по служебной лестнице: в 1936 году он возглавил реферат, ведавший контрразведкой на предприятиях военной промышленности. Получив доступ к военным секретам Германии, Леман вскоре передал в Москву информацию о начале производства бронетранспортеров и самоходных орудий, цельнометаллических истребителей, о закладке 70 океанических подводных лодок и т. д.

После отъезда Зарубина в декабре 1937 года из Берлина связь с Леманом осуществляли Рубен (возглавлявший легальную резидентуру Александр Иванович Агаянц), Маруся (М.Б. Васильковская — жена сотрудника резидентуры Короткова). После отъезда Маруси в ноябре 1937 года и смерти Агаянца в декабре 1938 года в Берлине не осталось никого, кто бы сохранил контакты с Леманом. Связь прервалась.

Тем временем в сентябре 1939 года было создано Главное управление имперской безопасности (РСХА), и Леман вполне закономерно занял руководящий пост в реферате Е1 (разведка и контрразведка на промышленных предприятиях). Кстати, на этот момент он оказался в непосредственном подчинении Вальтера Шелленберга, которые возглавлял в составе гестапо отдел контрразведки. Последнее звание, которое Вилли Леман получил в СС, — гауптштурмфюрер (что примерно соответствовало капитану в армии), а по линии тайной полиции он имел ранг криминаль-комиссара.

В 1940 году советская разведка несколько оправилась от крупномасштабных репрессий 1937–1938 годов. И в июне 1940 года Брайтенбах подбросил в почтовый ящик посольства СССР письмо, в котором просил восстановить связь, сообщал, где и в какое время можно с ним встретиться и пароль. Леману вновь срочно понадобились деньги.

Советская разведка внимательно рассмотрела вопрос — в Москве опасались провокации. В составленной в 1940 году справке руководитель немецкого отделения ГУГБ Павел Матвеевич Журавлев так охарактеризовал работу агента:

«За время сотрудничества с нами с 1929 года без перерыва до весны 1939 года «Брайтенбах» передал нам чрезвычайно обильное количество подлинных документов и личных сообщений, освещавших структуру, кадры и деятельность политической полиции (впоследствии гестапо), а также военной разведки Германии. «Брайтенбах» предупреждал о готовящихся арестах и провокациях в отношении нелегальных и «легальных» работников резидентуры в Берлине… Сообщал также сведения о лицах, «разрабатываемых» гестапо, наводил также справки по следственным делам в гестапо, которые нас интересовали…»

В начале сентября 1940 года 3-й секретарь советского полпредства в Берлине и по совместительству заместитель резидента советской внешней разведки Александр Михайлович Коротков (действовавший под именем А. Эдберга) восстановил связь с ценным агентом. Уже 9 сентября Коротков получил указания от Берии, как ему работать с «Брайтенбахом»: «Никаких специальных заданий «Брайтенбаху» давать не следует, а нужно брать пока все, что находится в непосредственных его возможностях, и кроме того, то, что будет знать о работе разных разведок против СССР, в виде документов, не подлежащих возврату, и личных докладов источника». Леман предоставил советской разведке копии большинства документов управления Е (контрразведка) гестапо, в том числе секретный доклад Рейнграда Гейдриха «О советской подрывной деятельности против Германии». Со слов самого Короткова историк Теодор Кириллович Гладков так описывает Лемана: «В назначенный час в прокуренный пивной зал вошел мужчина лет пятидесяти, чуть выше среднего роста, плотного сложения, с короткой крепкой шеей и круглой головой. Уши и нос у него были приплюснуты, как у человека, в прошлом занимавшегося борьбой или боксом. Ничего общего со стереотипом шпиона в нем не было, ощущался лишь старый кадровый служака. Леман мало изменился после их последней встречи, и Коротков сразу узнал своего контактера».

В конце 1940 года оператором Лемана стал советник, легальный разведчик Борис Николаевич Журавлев. В середине марта 1941 года Леман сообщил, что в абвере усиливаются отделы, работавшие против СССР; в мае — что в его отделе введены круглосуточные дежурства. 19 июня 1941 года «Брайтенбах» на личной встрече с «Николаем» (то есть Журавлевым) сообщил, что нападение на СССР назначено на 3 часа утра 22 июня, однако его информация была сочтена провокацией. После начала войны и отъезда сотрудников советского посольства, через которых поддерживался контакт с Леманом, связь с ним прервалась.

Однако советская разведка не оставляла мысли использовать непотопляемого агента, находившегося в самом сердце нацистских спецслужб. И в мае 1942 года на связь с ним направлен Ганс Барт («Бек»), однако он получил старый пароль, и встреча не состоялась. Далее обычно следует довольно фантастическая история — трудно сказать, что в ней правда, а что вымысел. Якобы считавшийся твердым национал-социалистом, Барт заболел и лег на операцию в клинику. Под наркозом он неожиданно заговорил о необходимости сменить шифр и возмущался: «Почему Москва не отвечает?» Хирург сообщил о странном поведении пациента куда следует. Как бы то ни было, Барта арестовало гестапо, и он на допросе выдал явки Лемана и его установочные данные. Существует и другая версия провала: 5 августа 1942 года в район Брянска были сброшены на парашютах два советских агента, немцы по национальности, которые должны были пробраться в Берлин (!) и установить связь с Леманом. Но в Берлине оба были арестованы гестапо и на допросах опять-таки выдали Лемана.

В декабре 1942 года гауптштурмфюрер СС Вилли Леман был вызван на службу и домой больше не вернулся, а его место во главе реферата занял штурмбаннфюрер СС Курт Линдов. Мюллер не собирался признать, что в его аппарате в течение многих лет работал агент иностранной разведки, и это дело решили замять. В результате семья «дядюшки Вилли» не пострадала, а его супруге сообщили, что муж, страдавший диабетом, в состоянии комы выпал из поезда Берлин — Варшава и разбился насмерть.

То есть хорошо видно, что если Вилли Леман и стал для Юлиана Семенова одним из прообразов Штирлица, то лишь в очень не значительной степени. И называть его таковым, на мой взгляд, — лишь умалять талант писателя, создавшего завораживающий образ советского разведчика, который смог проникнуть в святая святых немецких спецслужб.

Заканчивая разговор о Лемане, напомним еще о двух советских агентах, которые по своим данным больше подходили на роль прототипа, хотя и не служили в СС. Речь идет об обер-лейтенанте люфтваффе Харро Шульце-Бойзене и Арвиде Харнаке. Первый молодой человек (он родился в 1909 году) происходил из военной семьи, имел за плечами юридический факультет Берлинского университета и училище транспортной авиации в Варнемюнде. Харро служил в аппарате Имперского министерства авиации и был убежденным антифашистом. Во время войны он возглавлял — вместе с немецкими коммунистами Зигом и Гудцорфом — одну из наиболее эффективных групп Сопротивления. Харро Шульце-Бойзен, походивший своими аристократическим манерами на фон Штирлица гораздо больше, чем Леман, был схвачен гестапо 31 августа 1942 года и менее чем через два месяца казнен.