Семнадцатилетние

— Не знаю. Я им не даю отчета в своих поступках...

— Тогда я советую вам обратиться к директору и принять административные меры... Простите, мне нужно идти...

С последними словами Константин Семенович ускорил шаги и направился в учительскую.

ПОСЕЩЕНИЕ

Дед сидел у стола с книгой и, держа наготове палец, сосредоточенно сопел. Очки он опустил на кончик носа, и со стороны трудно было понять, спит старик или читает. Недавно он медленно листал страницы, разглядывая картинки, но вдруг остановился. Его заинтересовала случайно прочитанная фраза, и он хотел понять ее смысл.

«Вычислить предельный угол полного внутреннего отражения для кварца; скипидара; льда?»

Отец в одежде молча лежал на кровати, глядя в потолок. Ему предстояло вскоре идти на дежурство, и он отдыхал. Валя ходила по комнате, разыскивая учебник. Она уже несколько раз перекладывала лежавшую на полу стопку книг, заглядывала под кровать, под стол. По пути включила громкоговоритель. Передавали концерт симфонической музыки.

Из приоткрытых ящиков комода торчали какие-то вещи. Машинально выдвинув один из ящиков, она взглянула на помятое белье и с досадой подумала: «Очумела! Как он сюда может попасть?.. Хотя у нас все возможно!»

Как всегда, в отсутствии уюта и порядка Валя винила мать, считая совершенно естественным, что она сама палец о палец не ударила, чтобы как-то это изменить.

Случайно взгляд ее упал на страницу раскрытой перед дедом книги.

— Дедушка, кто тебе позволил взять! — с раздражением сказала она, отбирая учебник. — Я ищу, ищу...

Дед повернул голову и с минуту молча смотрел поверх очков на разгневанную внучку. Он был туговат на ухо и не всегда слышал, что говорят. Сообразив, что книгу ему не вернут, он взял со стола другую и углубился в рассматривание карт.

Облокотившись о рояль, Валя раскрыла учебник. Она боялась, что завтра ее спросят, и решила освежить в памяти урок. Теперь придется много заниматься. Ей казалось, что после сегодняшней двойки и тройки по литературе слава первой ученицы может пошатнуться, и пока не поздно, пока она не скатилась на «посредственную», нужно готовить уроки.

Сегодня после урока тригонометрии был момент, когда в душе ее появилось отчаяние, и Валя почувствовала свое одиночество. Захотелось обратиться ко всем девочкам, попросить извинения и снова почувствовать себя в классе уверенно и спокойно. Ведь не побоялась же Аня признать тогда свою ошибку, и это было совсем не стыдно, не унизительно. Девочки одобрили ее поступок и стали относиться к ней не хуже, а даже лучше, чем прежде.

Может быть, Валя и поборола бы свою гордость, если бы не встретила Марину Леопольдовну. Узнав о двойке, преподавательница пожала плечами и не без возмущения пообещала все выяснить и поговорить с директором.

Матери Валя ничего не сказала о двойке, зная, что придется выслушать много жалостливых слов. Сочувствие матери раздражало и было ей неприятно. О чем бы ни говорила мать, она обязательно кончала разговор слезливыми попреками, жалобами на разные трудности, и, в конце концов, получалось, что сочувствовать нужно ей, а не Вале.

Вернувшись сейчас из кухни, мать вытерла руки, сердито взглянула на дочь и лежащего мужа и села к столу готовиться к завтрашним урокам.

— Валя, ты не брала атлас?

— Нет.

— Куда он делся? — спросила она, оглядываясь по сторонам, и увидела его перед стариком. — Папа, ну зачем ты берешь! Дай сюда!

Муж захохотал и закашлялся,

Не понимая причины его смеха, она рассердилась:

— Что тебя разбирает! Трезвый, кажется?!

Тот махнул рукой, встал и, захватив папиросы, вышел в коридор курить.

Дед, шаркая ногами, отправился в угол комнаты, где лежали книги, и, взяв первую попавшуюся под руку, поплелся обратно.

Некоторое время сидели неподвижно. Вернулся отец и снова лег, положив ноги на спинку кровати. Звуки симфонического оркестра все усиливались, мешали сосредоточиться, и Валя уже хотела выключить репродуктор, но в это время мать сказала:

— Валя, выключи радио.

— А мне оно не мешает! — сейчас же ответила та.

— А мне мешает.

С этими словами мать встала, выдернула вилку и вернулась обратно. Проводив ее глазами до стола, Валя включила радио.

— Так! Нашла коса на камень! — пробормотал отец.

— Валентина! — громко и строго сказала мать. — Выключи сейчас же!

— Я хочу слушать музыку.

— Она мне мешает заниматься!

Мать снова подошла к репродуктору и резко выдернула вилку.

— Я тебе всю жизнь отдала! Кормила, поила, одевала, а ты со мной так обращаешься!..

— А что ты кричишь? Разве нельзя разговаривать спокойно, — невозмутимо заметила Валя.

В такие минуты она держала себя, как никогда, спокойно, голоса не повышала, тогда как мать выходила из себя и, не выбирая выражений, начинала выкрикивать обычные упреки:

— Как ты смеешь издеваться надо мной! Я должна заниматься... Для тебя же работаю...

— Никто не заставляет.

— Дрянь! Я последние деньги на тебя трачу. Все здоровье на тебя...

Не в силах удержать слезы, мать выбежала в коридор и, хлопнув дверью, ушла в кухню.

— Валя, как тебе не совестно! — укоризненно покачав головой, сказал дед. — Она же тебе родная мать...

— Вы бы, папаша, не лезли, где вас не спрашивают, — вмешался отец. — Разберемся сами.

Он всегда брал сторону Вали и хотя не поддакивал ей в таких случаях, но в душе был доволен. С женой у него были особые счеты. Частенько он приходил подвыпив, и тогда жена обрушивалась на него, называя «пьяницей», «проходимцем». Этого он ей не мог простить, как не мог простить нетерпимое отношение к его друзьям-собутыльникам.

В коридоре раздался звонок.

— Валя, звонят, — сказал отец.

— Слышу. Не глухая.

— Кажется, к нам.

— Судя по количеству звонков — да, — спокойно подтвердила девушка.

— Папаша, к нам звонят! — крикнул отец.

Дед пошел открывать. Из коридора донеслись девичьи голоса. Отец вскочил и начал застегивать гимнастерку. Валя насторожилась. Услышав свое имя, она подошла к двери и выглянула. В коридоре стояли Катя Иванова, Женя Смирнова и Тамара Кравченко. Это было так неожиданно, что в первый момент Валя растерялась.

— Входите, девочки! — крикнула она, гостеприимно распахивая дверь в комнату. — Раздевайтесь.

— Мы на минуту, — пояснила Тамара, входя вместе с другими в комнату.

— Чего там на минуту... Посидите, чаю попьем, — сказал отец и, наклонясь к уху старика, крикнул: — Папаша, вы бы насчет чаю... или скажите ей...

Тот понимающе закивал головой и, шаркая ногами, направился в коридор.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, мы ненадолго, — остановила Катя старика, но он не услышал.

— А меня извините, я на дежурство собираюсь, — поклонился отец и, захватив шинель, вышел.