Семнадцатилетние

— Но, мама! В чем я провинилась?

— А в том, что я не знаю, где ты болтаешься, и волнуюсь. Надо считаться с моими нервами.

— Но ведь я же не знала, что мы так долго задержимся...

— В следующий раз должна знать. А то я не посмотрю, что ты семнадцатилетняя... Да, да... Иди обедай...

Надя неторопливо отправилась на кухню. Есть не хотелось. Исключение Беловой произвело на нее такое впечатление, что она никак не могла прийти в нормальное состояние. Ни подготовка к вечеру, ни вопрос о юбилее, ни предстоящий доклад на бюро райкома не могли отвлечь ее мыслей от Беловой, и даже эта перебранка с матерью не оставила никакого следа. Ей казалось, что после такого позора не стоит вообще жить, и если бы она была на месте исключенной, то, наверно, прыгнула бы с моста вниз головой. Надя все время ждала и очень хотела, чтобы Белова раскаялась, заплакала и попросила прощенья, и вдруг... такое вызывающее, антиобщественное поведение!

Из школы девушки вышли большой группой, но скоро все разошлись в разные стороны, и остальную часть пути Надя шла с Раей Логиновой.

— Как ты думаешь, Рая, что она будет делать? — спросила Надя.

— Кто? Белова?

— Да.

— А что ей делать? Будет учиться...

— Вот уж я никогда не думала... — со вздохом промолвила Надя. — Как это все ужасно.

— Сама виновата! Зачем, спрашивается, на рожон лезть? Можно не соглашаться, но зачем об этом говорить, когда заранее знаешь, что тебя не поддержат... У нее нет самолюбия.

— А по-моему, слишком много самолюбия! — возразила Надя.

— Смотря по тому, как понимать самолюбие. У нее упрямство, не самолюбие. Знаешь, как ослы... Ты никогда не видела ослов? — неожиданно спросила Рая.

— Нет.

— Вот он встанет — и ни с места! Его бьют, колотят, а он терпит и стоит. Иногда лягается. Разве это самолюбие? Умный человек никогда не позволит, чтобы его били.

— А мне почему-то ее жалко... — промолвила Надя, не вдумываясь в слова Логиновой.

— А мне она противна! — сказала Рая.

На этом разговор окончился, и Надя, попрощавшись, свернула к подъезду своего дома.

Сейчас, сидя на кухне и думая о Беловой, она поминутно вздыхала и с трудом глотала пресный, как ей казалось, суп. Вспомнился Константин Семенович, внимательное, настороженное выражение глаз, с каким он смотрел все время на Белову. «Значит, так надо, — подумала Надя. — Иначе бы он выступил». Эта мысль не успокоила впечатлительную девушку, хотя она и безгранично верила учителю.

— Надежда, что с тобой? — спросила мать, когда Надя вернулась в комнату.

— Ничего.

— Как ничего! Я же вижу, что ты не в своей тарелке.

— У нас исключили одну девочку... Представляешь?

— Исключили? Из школы?

— Нет. Из нашего коллектива.

— Из какого коллектива? Да ты расскажи толком...

— Ну, было сейчас собрание нашего класса, понимаешь?..

Надя подробно рассказала матери о Беловой, об отношении ее к классу, о поведении на собрании и, наконец, о необычном наказании, которое предложила для Меловой Аня.

Действительно, событие было из ряда вон выходящее, и Мария Ивановна не скоро нашла ему оценку.

— И все голосовали за исключение? — спросила она.

— Все.

— И ты тоже?

— И я.

— Ну, значит, она того стоит! — решила мать и тут же угрожающе прибавила: — Подожди! Дождешься — и тебя тоже исключат.

— Меня? — с ужасом спросила Надя. — А меня-то за что?

— За твое легкомысленное отношение к матери! Дневник принесла?

Надя молча вытащила дневник и протянула его матери. Сейчас не нужно было давать путаных объяснений, ссылаться на болезни и выдумывать всякие причины по поводу двоек и троек. Училась она хорошо, и Мария Ивановна уже не раз отмечала про себя, что головные боли и всякие недомогания, мешавшие дочери учиться, куда-то исчезли. Четверка по тригонометрии и пятерка по истории несколько смягчили суровое настроение матери.

— Вот уж что хорошо, так я не скажу, что плохо! — заметила она. — Если так дело пойдет, то аттестат зрелости получишь... Ты чай пила?

— Нет.

— Возьми в шкафу варенье, — разрешила она. — Только не все... не больше половины.

Мария Ивановна ложилась и вставала рано, и когда Надя вернулась из кухни с чашкой чая, она была уже в постели.

— Возьми, говорю, варенье в шкафу!

— Я не хочу!

— Новое дело! Заболела ты, что ли?

— Какая чаинка большая плавает... — вместо ответа сказала Надя.

— Чаинка? — переспросила мать. — Это, значит, подарок получишь.

— От тебя?

— Конечно, от меня. Кому ты еще нужна — такое сокровище...

Когда Надя кончила пить чай, мать уже спала. Увидев раскрытую книгу Фурманова «Мятеж», Надя вспомнила, что не успела ее дочитать. Она взяла книгу и, положив локти на стол, попыталась сосредоточиться... Но ничего не получалось. Глаза бегали по строчкам, однако смысл прочитанного не доходил до сознания. В памяти стояло бледное, злое лицо Беловой с перекошенными губами...

Чтобы как-то отвлечь себя, она достала большую коробку из-под конфет, где у нее лежали фотокарточки. По выражению самой Нади, она «ужас» как любила кино и не пропускала ни одной новой картины. Собирала она и фотокарточки киноактеров, чем вызывала постоянное недовольство Марии Ивановны.

— Ну что это такое! — ворчала мать, когда Надя приносила домой новую открытку. — Зачем ты деньги тратишь на глупости!

— Ах, мама! Ну как ты сама не понимаешь?..

— Отлично все понимаю. Если бы ты покупала открытки с красивыми видами, с цветами... А это что?

— Это знаменитые артисты.

— Ну, а что в них хорошего? Обыкновенные физиономии. Размалеванные. Вон какие губы черные и брови выщипаны!

Пренебрежительный тон матери возмущал девушку, и она горячо начинала спорить:

— Что ты такое говоришь! Они же загримированы для роли. Честное слово, какая-то ты странная! Надо же быть культурней. При чем тут брови? Если бы ты посмотрела, как они замечательно играют, ты бы, наверно, влюбилась...

— То-то я вижу, что ты влюбилась.

— Я-а? Не выдумывай, пожалуйста! Просто они мне правятся как артисты. Я люблю искусство, но уж «поклонничать» я ни за что не буду...

Обычно этот разговор ни к чему не приводил, и каждый оставался при своем мнении.

Разложив фотографии любимцев на столе, Надя долго смотрела на них, но на душе легче не стало. Глядя на черные губы, на самоуверенный и чуть наглый взгляд подкрашенных глаз, на слишком красивые брови, она подумала, что, пожалуй, мать в какой-то степени права. Все они, эти писаные красавцы и красавицы, существуют где-то вне настоящей жизни и, наверно, даже не знают, какие сложные и грустные истории происходят на свете.