Съемочная площадка

Мне казалось, я поняла, как гарантировать свое будущее. Можно просто рассчитывать на людей — не на всех, конечно. Вот как, например, Тодд. Лео, организовавший эту демонстрацию, не стоял там в первых рядах, он сидел в кабинете и разрабатывал стратегию. А Тодд, который вообще не ходил на такие демонстрации, поскольку не верил в конечные цели демонстрантов, пошел в город вызволять из тюрьмы Клео и Сьюэллен. Он был готов, если бы понадобилось, пожертвовать своим Банковским счетом, чтобы их освободить.

— Правило, Баффи Энн, — говорил он. — «Всегда стоит вкладывать деньги в людей, потому что только люди могут по-настоящему обеспечить нашу безопасность и благополучие».

Когда Тодд так говорил, его слова звучали как пророчество великого мудреца.

— Кто это сказал, Тодд? — удивлялась я.

— Как кто? Ну конечно же Тодд Кинг.

Ну конечно же! Кто же еще!

Был конец недели, и мне разрешили на три дня уехать из общежития. Наступил Валентинов день, и мне хотелось приготовить для Тодда что-нибудь особенное, поэтому я немедленно поехала к нему на квартирку, чтобы ко времени его прихода сделать ему сюрприз — приготовить ужин. Я решила приготовить жаркое в горшочке, поджарить к нему картошки и испечь торт с надписью из сахарной глазури «Я люблю тебя, Валентин».

После того как торт был готов, я постаралась как можно красивее накрыть стол, используя нашу разрозненную посуду. У нас, правда, был набор тарелок с фиалочками, хотя Тодд настаивал на том, что это незабудки. Затем я решила застелить постель свежим бельем, размышляя о том, как хорошо бы было иметь и простыни с фиалочками, которые бы назывались незабудками. Я сдернула покрывало и увидела, что кровать уже была застелена свежим бельем — простыня была вся украшена маленькими красными сердечками! Их было ровно сто! Я их сосчитала. И все до единого были нарисованы от руки!

Я услышала, как Тодд взбегает по лестнице. Он ворвался в квартиру, и в руках его были не фиолетовые фиалки, и не голубые незабудки, и даже не красные розы, а желто-оранжевые ноготки, целая охапка ноготков.

— У них не было фиалок, и меня просто подняли на смех, когда я просил незабудки. Они сказали, что я псих. Они говорят, что никто не спрашивает незабудки. Похоже, что это уже вымерший цветок. Зато вот что у них было. — Он раскрыл руки, и на меня хлынул желто-оранжевый водопад.

Резкий запах цветов наполнил комнату.

— Я обожаю ноготки! — воскликнула я, вдыхая их аромат, пока он устраивался рядом со мной.

— Не очень-то у них нежный запах. Резковатый, — с сожалением заметил он.

— Разве ты не узнаешь этот запах? — спросила я, вдыхая его, вдыхая полной грудью. — Это запах любви… как и запах этих красных сердечек. Понюхай их и скажи, разве они не пахнут любовью?

Вместо этого он зарылся лицом мне в грудь, а затем поднял голову, чтобы поцеловать меня.

— Это твое сердце издает аромат любви, — прошептал он восхищенно.

* * *

Мне бы следовало помолчать, но я рассказала Сюзанне о простыне с сотней сердечек.

— Лапочка, — усмехнулась она, — это, конечно, очень мило с его стороны. Но мне кажется, это ужасно непрактично. Что станет с твоим подарком через пару месяцев? Если он нарисовал их от руки, то, как только ты станешь ее стирать, она вся слиняет. И в результате у тебя останется слинявшая красно-розовая грязная простыня. Не лучше ли было подарить какое-нибудь колечко или брошку?

Я даже не стала объяснять Сюзанне, что меня совершенно не волнует, что случится с простыней, главным было то, что эта простыня существовала именно в тот момент, в самый чудесный момент нашей жизни, когда мы любили друг друга на этой простыне, сделанной специально для меня, и любовь была и в нас, и вокруг нас.

Разумеется, я рассказала Сьюэллен об этой простыне, когда она показывала мне подарки, присланные Говардом из Цинциннати — очень милые вещицы: кулончик в виде сердечка, кружевной платочек, хрустальная вазочка с шелковой розой. У Говарда была романтическая натура и сердце поэта, и я порадовалась за сестру. И Сьюэллен обрадовала меня своей реакцией на мой подарок:

— Какая чудесная вещь! Тодд действительно человек редкой души. — Но затем она перешла к теме стирки: — Мы обрызгаем ее фиксирующим раствором и быстренько простирнем в холодной воде, причем в растворе для мойки посуды, а потом повесим в тени.

Я знала, что Сьюэллен — само воплощение положительности — всегда делала то, что надо. И все же она меня тревожила. При всех своих положительных качествах, неужели она всегда умеет исключить романтику из жизни?

Когда я рассказала о своем подарке Клео, она даже прослезилась:

— Как романтично!

Но я подумала, что скорей всего слезы были вызваны тем, что она знала: Лео никогда в жизни не пришла бы в голову такая идея, он никогда бы не стал тратить на это свое драгоценное время.

Затем наступила весна, когда любовь, кажется, просто носилась в воздухе. Я с удивлением замечала, как изменилась Сюзанна. Совершенно неожиданно она бросила всех своих прежних друзей — и богатых, и спортсменов, и деятелей мужской общины — и завязала серьезные, значимые(это словечко Сюзанны) и, как она уверяла, совершенно платонические отношения с очень славным парнем Поли Уайтом, хотя они были знакомы уже давно, чуть ли не с первого дня пребывания в университете. Он был очень высоким и тощим, с каштановыми вьющимися волосами и веснушками, на лице его всегда была широкая открытая улыбка. Как только я узнала, что Сюзанна, бросив всех своих ухажеров, встречается только с Поли, первая мысль, которая пришла мне в голову, была: «Господи, лишь бы она не разбила его сердце!» А затем мне стало стыдно. Ведь Сюзанна была моей подругой, ведь только на прошлой неделе у меня был этот страшенный вирусный грипп, и именно Сюзанна сидела у моей постели и держала мою голову, когда меня рвало почти всю ночь, а потом осторожно меня всю вымыла.

Она впервые встретила его, когда в очередной раз участвовала в каком-то конкурсе. Поли отвечал за колонку «Что у нас происходит» в университетской газете, кроме того, он вел радиопередачу такого же названия по студенческому радио. Вполне естественно, он написал про нее и взял у нее интервью для своей радиопередачи. Сюзанна действительно была известным человеком в университете: «Королева вечера встречи», «Королева мая» и тому подобное. Он сразу же влюбился в нее, причем любовь была связана с его увлечением, поскольку Поли Уайт обожал кино и кинозвезд, особенно кинозвезд прошлого, вроде Греты Гарбо, и Бет Дэвис, и Марлен Дитрих, и для него Сюзанна являлась блестящим воплощением его страстного увлечения. В Сюзанне было нечто, что напоминало ему, по его словам, Риту Хейуорт. Однако не во всем. Хотя у Риты было определенное обаяние, все же ей не хватало классической красоты той же Гарбо или же элегантной чувственности Дитрих, в то время как у Сюзанны было все — и обаяние, и красота, и чувственность.

Сознание, что ее обожают, было, безусловно, приятно Сюзанне и уж конечно полезно. Поли был для нее чем-то вроде персонального представителя по связи с общественностью. Но все же она утверждала, что не может относиться к нему всерьез, то есть романтично. В нем не было тех качеств, которые она считала основными в своих друзьях мужского пола. Он не был богат и не принадлежал к избранному обществу. Внешне он также не был особенно интересен. Правда, ей нравились его глаза — это были преданные собачьи глаза, светло-карие, умные и полные обожания, когда он на нее смотрел. Кроме того, он говорил ей приятные и забавные вещи.