Семья Берг

В конце концов Горький согласился на поездку.

* * *

Заключенному Соломону Виленскому было трудней многих других в его бригаде копальщиков на строительстве Беломорканала — ему было уже за шестьдесят, а его заставляли рыть лопатой мерзлый грунт и таскать на себе вверх по откосу тяжелые мешки с песком. Это ему было не по силам. Но бригады не считаются по силам, они считаются по головам — на столько-то голов должна быть такая-то выработка. И никто за тебя работать не станет. Виленский, выбивался из сил, спина и все мышцы ныли, по ночам ему хотелось стонать, но он не смел, чтобы не разбудить соседей.

К тому же недавно в их бригаду прислали молодого одесскою бандита по кличке Костя-вор. Войдя в спальный барак, он безошибочно выбрал, кто послабей, — подошел к Виленскому и пинком согнал его с койки:

— Это теперь моя койка, а ты будешь мне прислуживать, — и пнул его в бок так, что старик упал и застонал.

Костя-вор всячески издевался над стариком и заставлял его делать за себя часть работы. Виленский все чаще задыхался, у него болело сердце, и он знал, что скоро умрет — до освобождения ему не дожить. Его осудили на десять лет за антисоветскую пропаганду, без права переписки, он не знал, где его жена Бася, что с ней. Жена пропала, работа пропала, вся его жизнь пропала.

Но он не переставал удивляться своему мозгу: сколько пришлось ему пережить со дня ареста, а мозг все продолжал свою привычную аналитическую работу и бесконечные подсчеты. Теперь он сравнивал стройку Беломорканала со строительством египетских пирамид. Там тоже работало около ста тысяч людей, и они тоже были рабами. И хотя техники и там, и тут было мало, но проектирование пирамид было намного лучше. Если бы он, Соломон Виленский, только мог, он сделал бы много рациональных предложений. Он точно знал — каких. Но кому нужен теперь его мозг, мозг зека?! Много замечательных мозгов работают здесь, и все они — только рабочие, только зеки, только рабы.

Правда, были у Виленского и приятные минуты. В их бараке жил Митяй, мальчишка лет десяти или двенадцати. Он сам не знал своего возраста, потому что рано осиротел — отца-«кулака» расстреляли на глазах сына за то, что не хотел отдать скотину, а мать сослали, и где она, он не знал. Самого его отправили в первую детскую трудовую колонию, и он так и рос «лагерным сыном» — почти «сыном полка». Мальчишка был очень смышленый, тянулся к знаниям, и Виленский стал учить его математике. Вот эти-то редкие и короткие занятия с Митяем и были его единственной радостью.

Несколько дней назад проезжал на машине начальник стройки Лазарь Коган и заметил Виленского, тащившего вверх по сходням полупустой мешок с песком. Комдив (генерал-лейтенант) Коган велел остановил машину и подошел к зеку. Сразу подбежали охранник и бригадир, и вытянулись в струнку. Коган заорал на них, указывая на старика:

— Почему у него мешок неполный?

У бригадира затряслась челюсть:

— Виноват, товарищ начальник, — недосмотрел.

— Я тебе покажу за этот недосмотр! Бери у него мешок и сам тащи его вверх. А старика привести ко мне в контору.

Как только машина тронулась, охранник подтолкнул Виленского в спину:

— Марш, сволочь паршивая, жид проклятый! Из-за тебя хорошим людям только нагоняи достаются.

В своем кабинете Коган закрыл дверь и запер ее на ключ. Когда-то Коган был учеником Виленского, тот взял его к себе на работу, а после ареста Лазаря Виленский пытался выручить его, но не смог и помогал деньгами его жене и маленькой дочке до самого своего ареста.

Коган подошел к старику, обнял его и заплакал:

— Соломон Моисеевич, дорогой мой! — он захлебывался от слез. — Я слышал, что вас арестовали и осудили, но откуда мне было знать, что вы здесь! Боже мой, боже мой! Посадить такого человека, такого человека! Соломон Моисеевич, садитесь и выпейте чашку чая с сахаром, вот бутерброд с икрой. Это для вас. Ваш мозг нуждается в сахаре и белках.

Виленский слабо улыбнулся:

— Мой мозг? Лазарь, кому теперь нужен мой мозг? Нет, если он в чем и нуждается, так это только в капельке свободы перед смертью.

— Соломон Моисеевич, я не могу вас освободить, но я ваш ученик и вечный должник, я сделаю все, чтобы облегчить ваше существование. Только, вы понимаете, это должно быть сделано так, чтобы не вызвать никаких подозрений. Вы еврей, и я еврей, охранники всех чинов так и высматривают, что бы донести. Доверять никому нельзя. Я переведу вас в счетоводы, но не могу освободить из бригады. Спать вы должны являться в барак, под конвоем, как все зеки. Это строжайшее правило. А днем вы будете сидеть за столом со счетами.

— Спасибо, Лазарь. Но мне счеты не нужны. Пока моя голова еще держит цифры.

— Соломон Моисеевич, счеты — это для отвода глаз.

— Ну хорошо. А я и не знал, что ты стал таким начальником.

— Соломон Моисеевич, азохен вей, какой я начальник? Вы думаете, мне легко все это? Жить-то ведь всем хочется. От страха я придумал, как освободиться. Только от страха.

— Что ж, если ты сумел выпутаться из этого ада — ты молодец, настоящая идише копф.

— Так я же ваш ученик, Соломон Моисеевич! Когда-нибудь я вам все расскажу. Но я ведь все равно знаю — сколько веревочке ни виться, а конец все равно будет. Будет и мне конец, это так.

* * *

К большому удивлению зеков, неожиданно стали менять старую рваную одежду на новые бушлаты, койки в спальных бараках велели прикрыть новыми покрывалами, а на грязных деревянных столах в столовой — невиданное дело! — расстелили серо-зеленые скатерти. Откуда-то пошел слух, что приезжает сам Горький.

Бригаду Виленского рассадили на новые отструганные скамьи и дали им в руки газеты и журналы:

— Когда появятся посетители, делайте вид, что читаете. И смейтесь погромче, чтобы вид у вас был веселей.

— А курева дадите?

— Курево не положено.

— Тогда и смеяться не будем.

— Поговорите еще! Если кто из вас что вякнет — расстрел!

— А чего нам вякать? И без вяканья ясно, что это все маскарад.

Журналов и газет они давно не видели, и половина бумаги сразу пошла на самокрутки для курева.

И вот вдали запылили машины, подъехали, из них вышло десятка два людей — мужчин и женщин. В центре шел старик с пышными свисающими усами.

— Горький, Горький, это сам Горький!

Начальник Коган был тут как тут. Гостей построили квадратом. Коган сказал гостям:

— Попрошу женщин держаться в середине.

— Зачем?

— Для безопасности. Народ, знаете ли, такой, что ручаться нельзя, — все воры и разбойники. Могут оскорбить. Мы их переделываем, но все-таки пока что…

Кинооператоры забежали вперед и бешено крутили ручки аппаратов, пока гости подходили к зекам. Виленскому дали газету, он перевернул ее вверх ногами и так и сидел, делая вид, что читает. Начальник стройки Коган давал объяснения: