Семья Горбатовых. Часть вторая.

Вечерело. Весь день был хотя свежий, но ясный. Солнце только что зашло, когда громадный дормез княгини повернул по пыльной дороге из-за леса, и Нина, выглянувшая в каретное окошко, увидела блестящие главы живописно расположенной обители, по верхам которых еще скользили последние лучи солнца.

Усадьба графини стояла из небольшого двухэтажного дома незатейливой архитектуры, расположенного среди густого сада. Никаких следов привычной в богатых барских усадьбах роскоши здесь не замечалось. По довольно узкой, обставленной деревьями дороге дормез подъехал к воротам. Княгиня и Нина вышли из экипажа в сопровождении своего лакея. Они прошли через небольшой, чисто выметенный двор. С подъезда к ним навстречу шла какая-то бледная женщина почти в монашеской одежде и, узнав, кто они такие, пригласила их в дом, говоря, что графиня еще со вчерашнего дня их ожидает.

— Только их теперь нету, вам обождать придется, ко всенощной отправились, — прибавила она.

Приезжие вошли в дом. Тут все было очень просто, и хотя комнаты и большие и светлые, с блестящими паркетными полами, но каждая из них казалась такой неуютной, холодной. Мебели немного, никаких драпировок и портьер на тяжеловесных дубовых дверях и широких окнах. Полное отсутствие ковров, картин и предметов роскоши.

— Вот как она живет! — шепнула княгиня Нине. — Но это, мне кажется, даже слишком, такая унылая обстановка, такая пустота в комнатах…

— Нет, я очень понимаю это, — ответила Нина, — так и следует, так и должно быть… Здесь мне очень, очень нравится…

Тихая, молчаливая женщина провела их теперь в предназначенные им комнаты. Это были две небольшие комнаты нижнего этажа, выходившие окнами в сад и имевшие вид келий. В каждой комнате были поставлены кровать, большой комод, жесткий диван, перед диваном овальный тяжелый стол, несколько кресел и стульев. В углу образ с зажженной лампадой — и больше ничего.

Княгине очень это не понравилось. Она с детства привыкла к совсем иной обстановке. Она любила, чтобы кругом нее все было уютно, красиво. Любила понежиться в широких мягких креслах. Любила спать на мягких перинах. Тут же, взглянув на кресло с кожаным сидением и узенькими деревянными ручками, она подумала, что со своей толщиной даже, пожалуй, и не усядется в такое кресло. Взглянула на кровать — и почувствовала некоторое уныние. Кровать была узкая, матрац оказался довольно жестким. Но она не стала жаловаться Нине, она боялась откровенно передавать ей теперь свои впечатления. Умывшись и переодевшись с дороги, они прошли наверх и стали дожидаться хозяйку.

Им обеим, а в особенности княгине, очень хотелось есть. Но об их угощении с дороги, по-видимому, никто и не думал. Наконец, когда уже совсем стемнело и в комнате зажгли свечи, появилась графиня со всенощной.

Нина видела ее в первый раз. Это была женщина далеко еще не старая, лет под сорок, очень приятной наружности, хотя и не особенно красивая. На ее спокойном лице видны были и доброта, и благородство. Но, несмотря на это, Нина все же несколько изумилась. Она представляла себе графиню Орлову совсем иной. Она думала, что встретится с каким-нибудь особенным сущеетвом, у котором мало даже земного. А между тем перед нею стояла совсем обыкновенная женщина.

Она очень радушно поздоровалась с княгиней, благодарила ее за приезд и затем, любезно улыбаясь, сжала руку Нины. Затем она усадила гостей на жесткую мебель комнаты, где их встретила, и велела давать чай. Подали чай. Княгиня даже невольно покраснела. Она любила покушать и чувствовала, что голод ее усиливается с каждой минутой. А это что же такое? Подали всего три чашки и две просфоры, даже сливок не было к чаю. Княгиня вспомнила, что день постный. Но хозяйка, очевидно, была очень далеко от забот о хлебе насущном. Сама она выпила свою чашку маленькими глотками, не прикоснулась к просфоре, не спросила гостей не хотят ли они чего-нибудь и тотчас же начала рассказывать о всех усовершенствованиях, сделанных в монастыре.

Она оживилась, вдавалась в подробности. Княгиня делала вид, что слушает внимательно, что интеревуется, но в то же время скучала ужасно, едва удерживалась от зевоты, а главное — сердилась. Она чувствовала себя утомленной с дороги, да и час был уже довольно поздний, скоро пора будет спать и ей придется лечь на тощий желудок. Это ее решительно раздражало.

«Нет, это ни на что не похоже! — думала она. — Можно быть святой, можно презирать земную суету, но зачем же людей морить голодом!..»

Нина была очень далека от подобных мыслей. Выпив чашку чая и съев кусок мягкой и очень вкусной просфоры, она уже насытилась и с большим удовольствием слушала графиню. Ей нравилось, как та говорила — так спокойно, не спеша. Все лицо ее оживилось, когда она стала высчитывать, сколько бедных ежедневно приходит кормиться в обитель. Потом, обращаясь к Нине, она стала рассказывать о том, с какими людьми ей приходится здесь встречаться, как многому можно научиться от этих простых, темных людей, какая в простом русском человеке живет глубокая, истинная вера в Бога…

Нина просто не замечала, как идет время в этих интересных рассказах. Пробило девять часов, и графиня сказала:

— Мы рано ложимся, чтобы поспеть к заутрене, да и вы, я полагаю, устали с дороги.

— Да, Нина, это правда, посмотри, какая ты бледная, ступай, мой друг, и я приду сейчас.

Нина простилась. А княгиня обратилась к хозяйке:

— Милая графиня, что вы мне скажете? Как вам показалась моя девочка?

— Она мне понравилась!

Тогда княгиня подробно рассказала то, о чем не могла написать в письме, и попросила у Анны Алексеевны совета.

Та подумала.

— Вы очень хорошо сделали, — наконец сказала она, — что привезли ее сюда, ее нужно утвердить в православной вере и убедить ее в том, какая вечная погибель для души — отступление от истинной веры… Но я для этого слаба… Где же мне браться за такое дело!.. Я поговорю с отцом архимандритом и, думаю, что он возьмется. Вы пробудете здесь несколько дней. Пусть он побеседует с нею. О, конечно, он ее наставит… он ей поможет!..

— Только одно, дорогая моя, — перебила ее княгиня. — Вы уж не говорите ей о том, что ей не следует выходить замуж, — докажите ей, что можно и в замужестве вести жизнь истинно христианскую и делать добро.

Графиня изумленно на нее взглянула.

— Зачем же это? — сказала она. — Я всю жизнь была того мнения, что не следует выходить замуж.

— Ах, Боже мой, вы — совсем другое дело! Я уверена, твердо уверена, что ее спасение именно в выходе замуж за человека, которого она любит. А лучше совсем не говорите с нею, если не можете обещать мне, что не станете отдалять ее от мысли о замужестве…

Княгине долго пришлось убеждать «Христову невесту» и доказывать, почему Нина должна выйти за Горбатова. Наконец они столковались: графиня дала обещание не только за себя, но и за Фотия. Тогда княгиня, успокоившись и простившись с хозяйкой, сошла в свою келью. Она была очень приятно удивлена, увидя у себя на столе хотя и постный, но очень вкусно приготовленный ужин. Вошедшая вслед за нею бледная женщина в монашеском платье сказала ей:

— Графинюшка наша строгий пост соблюдает, а вы, сударыни, чай, с дороги-то проголодались — так я и распорядилась… Покушайте, вот и барышня тоже… как это можно так, с дороги-то!

— Спасибо, матушка, большое вам спасибо! — довольным тоном отозвалась княгиня.

Она с удовольствием присела к столу, позвала Нину. Но оказалось, что Нина уже разделась и ужинать не хочет.

IX. ФОТИЙ

Несмотря на то, что кровать была узка и матрац не отличался особенной мягкостью, княгиня заснула скоро, и в то время как благовестили к заутрене, она спала самым крепким и здоровым сном. Спала и Нина. Ставни были закрыты, тишина в доме стояла полная. И обе они, наконец проснувшись и наскоро одевшись, едва-едва поспели к обедне.