Семья Тибо (Том 1)

Антуан улыбнулся.

– А ну, посмотрим!

И, взяв у него лампу, приподнял ее, чтобы оглядеться.

Посреди комнаты стоял круглый стол, покрытый клеенкой. Робер, по-видимому, писал: большая конторская книга лежала между откупоренной бутылкой чернил и стопкой тарелок, на которой красовались ломоть хлеба и два яблока, образуя скромный натюрморт. Комната была чисто прибрана и казалась почти комфортабельной. В ней было тепло. На маленькой плитке перед камином мурлыкал чайник.

Антуан подошел к высокой кровати красного дерева, стоявшей в глубине комнаты.

– Ты спал?

– Нет.

Больной, который, видимо, только что проснулся, привскочил, опираясь на здоровый локоть, и таращил глаза, улыбаясь без малейшей робости.

Пульс был нормальный. Антуан положил на ночной столик захваченную им с собой коробку с марлей и начал развязывать бинты.

– Что это у тебя кипит на печке?

– Вода.
– Робер засмеялся.
– Мы собирались заварить липовый цвет, который дала мне привратница.
– Тут он лукаво подмигнул.
– Хотите? С сахаром? О, попробуйте! Скажите "да"!

– Нет, нет, благодарю, - весело сказал Антуан.
– Но мне нужна кипяченая вода, чтобы промыть рану. Налей-ка в чистую тарелку. Отлично. Теперь мы подождем, пока она остынет.

Он сел и посмотрел на мальчиков, которые улыбались ему, как старому другу. Он подумал: "На вид честные ребята. Но кто может поручиться?"

Он повернулся к старшему:

– А как это случилось, что вы, в таком еще возрасте, юные, живете тут совсем одни?

Ответом был неопределенный жест, движение бровей, как бы говорившее: "Ничего не поделаешь!"

– Где ваши родители?

– О, родители...
– заметил Робер таким тоном, точно это была давнишняя история.
– Мы прежде жили с теткой.
– Он задумался и указал пальцем на большую кровать.
– А потом она померла ночью, десятого августа, вот уже больше года. Было здорово трудно, правда, Лулу? К счастью, мы в дружбе с консьержкой; она ничего не сказала хозяину, мы и остались.

– А квартирная плата?

– Вносится.

– Кем?

– Да нами.

– А деньги откуда?

– Зарабатываем, как же иначе. То есть я зарабатываю. А что касается его, так тут-то и загвоздка. Ему нужно подыскать что-нибудь другое. Он служит у Бро, знаете, на улице Гренель? Мальчиком на посылках. Сорок франков в месяц на своем питании. Это ведь не деньги, правда? Подумайте, одних подметок сколько износишь!

Он замолчал и с любопытством наклонился, так как Антуан только что снял компресс. Гноя в нарыве скопилось очень немного; опухоль на руке спала, и, в общем, рана имела вполне приличный вид.

– А ты?
– спросил Антуан, смачивая новый компресс.

– Я?

– Да, ты; много зарабатываешь?

– О, я...
– протянул Робер и вдруг живо отчеканил, как будто весело хлопнул по ветру флаг: - Я свожу концы с концами!

Антуан удивленно поднял глаза. На этот раз они встретились с острыми, несколько смущающими глазами мальчика, и в выражении его лица Антуан уловил страстность и волю.

Мальчуган готов был рассказывать. Зарабатывать на жизнь - это была главная, единственно стоящая тема, это было то, к чему без устали стремились все его мысли с тех пор, как он начал мыслить.

Он заговорил очень быстро, торопясь рассказать все решительно, сообщить все свои тайны.

– Когда тетка померла, я как конторский мальчик зарабатывал только шестьдесят франков в месяц. Но сейчас я работаю и в суде; это выходит - сто двадцать твердого оклада. А кроме того, господин Лами, старший клерк, разрешил мне заменить полотера, работавшего раньше у нас в конторе по утрам, до прихода служащих. Это был старикан, который натирал пол только после дождливых дней, да и то лишь в тех местах, где было видно, возле окон. От замены они ничего не проиграли, могу вас уверить! Это дает мне еще восемьдесят пять франков. А кататься по комнате, точно на коньках, даже очень весело!..

– Он присвистнул.
– У меня и кое-что другое есть в запасе.

Он с минуту поколебался и подождал, пока Антуан снова повернет к нему голову; окинув его быстрым взглядом, Робер, казалось, окончательно определил, что это за человек. Хотя, по-видимому, и успокоенный, он все же решил, что осторожнее будет начать с небольшого предисловия.

– Я вам это рассказываю потому, что знаю, кому можно говорить, а кому нет. Только не подавайте виду, что вам известно. Хорошо?
– Затем, возвысив голос и понемногу опьяняясь собственной исповедью, он начал: - Знаете вы госпожу Жоллен, консьержку из номера три-бис, что против вашего дома? Ну так вот, - только никому не говорите, - она делает для своих клиентов папиросы... Может, даже вам как-нибудь понадобится?.. Нет?.. А они у нее хорошие, мягкие, не слишком набитые. И недорого. Да я вам непременно дам попробовать... Во всяком случае, говорят, дело это строго-настрого запрещено. Так вот, ей нужно кого-нибудь, кто бы носил товар и получал деньги, не попадаясь. Я это и делаю как ни в чем не бывало, от шести до восьми, после службы. А она зато кормит меня завтраками каждый день, кроме воскресенья. И еда у нее настоящая, ничего не скажешь. Вот вам и экономия! Не считая того, что почти всегда, уплачивая по счету, клиенты - а они все богатей - дают мне на чай, кто десять су, кто двадцать, как случится... Ну, теперь сами понимаете, что мы кое-как справляемся...

Наступило молчание. По интонации мальчугана легко было догадаться, что глаза у него слегка блестят от гордости. Но Антуан нарочно не поднимал головы.

Робер уже не мог удержаться и весело продолжал:

– Вечером, когда возвращается Луи, совсем разбитый, мы устраиваем ужин: суп, или яйца, или сыр, на скорую руку; это самое лучшее... Правда, Лулу? И даже, знаете, я иногда забавы ради вывожу заглавия для кассира. Обожаю красивые заглавные буквы, хорошо написанные, круглые: это можно даже даром делать. В конторе они...

– Передай-ка мне несколько английских булавок, - прервал его Антуан.

Он делал вид, что слушает совершенно равнодушно, опасаясь, чтобы мальчуган не слишком увлекся, забавляя его своей болтовней, но про себя тем не менее думал: "Эти ребята заслуживают того, чтобы не терять их из виду..."

Антуан кончил бинтовать. Рука мальчика снова легла на перевязь. Антуан посмотрел на часы.

– Я зайду еще раз завтра, в полдень. А потом ты уж сам будешь ко мне ходить. Думаю, что в пятницу или в субботу ты сможешь опять работать...

– Бла... годарю вас, сударь!
– вырвалось наконец у больного.

Его ломающийся голос, казалось, не слушался его и так странно прозвучал среди царившего в комнате молчания, что Робер расхохотался. И в этом чересчур раскатистом смехе внезапно сказалось постоянное внутреннее напряжение, в котором пребывал слишком нервный для своих лет подросток.

Антуан достал из кошелька двадцать франков.

– Вот вам, ребята, маленькое пособие на эту неделю!

Но Робер отскочил назад и, нахмурив брови, поднял голову.