Семья в законе

– Смелого пуля боится, – вспомнив о деле, повторил отец. – Только что-то я в это не верю. Семен, ты как считаешь?

– Перед пулей все трусы.

– И Крыжов тоже должен трусом оказаться.

– Лучше без пули обойтись, – покачал головой Стас. – Говорю же, в этом деле проблема с Пауком вырисовывается. Ему не понравится, если фабрика перестанет доход приносить.

– Пусть приносит, только пусть подальше от наших рынков.

– Крыжов не хочет этого понимать.

– Значит, придется его напугать. Очень-очень сильно напугать.

– Под несчастный случай лучше сработать, – гнул свое Стас. – Чтобы Паук не всполошился. Нам с ним воевать не резон...

– Не резон, – согласился отец. – Но и бояться его не стоит. Нас должны бояться. Страх – это наш главный калибр. Уберем Крыжова по-тихому, никто ничего не поймет. Кто-нибудь возьмет его бизнес и будет дальше рулить против нас. Должна быть показательная акция... Ну не мне вам объяснять.

– Боюсь, Паук нас не поймет, – упрямо стоял на своем Стас.

– Значит, и Пауку ноги оборвем.

– За ним сила.

– За нами тоже... Не станет он с нами из-за какого-то деляги воевать.

– А я слышал, ему наш бизнес очень нравится.

– И нам очень нравится. И грызть за него Паука будем. Или нет?

– Будем. Но все-таки, лучше его не злить.

Отец долго и пристально посмотрел на Стаса, осуждающе качая головой.

– Я знаю, сын, ты не трус, но твоя осторожность нам дорого стоит. Кто охраняет наши рынки? Паук. Почему я не могу чувствовать себя на наших рынках, как дома? Потому что там везде люди Паука. У нас контрабанда на миллионы, мы ее продаем, имеем с этого деньги. И при этом мы не можем чувствовать себя спокойно. Почему? Потому что Паук в курсе наших дел, он знает структуры нашего бизнеса, он знает, где хранится товар, возможно, знает схему, по которой он к нам поступает. Хотим мы этого или нет, но мы зависим от него. Я это понимаю. Ты тоже должен это понимать. Паук это понимает. Ты, говоришь, ему нравится наш бизнес. Не сомневаюсь, что это так. Он Паук, а мы в его паутине. Пока что мы хозяева этой паутины. Но Паук уже подбирается к нам, чтобы вонзить нам в горло свое жало, высосать из нас кровь, оборвать крылья и распороть брюхо. Он не благородный сеньор, и ему не нужен повод напасть на нас. Но ему нужно знать, способны ли мы ответить на удар или нет. Возможно, Крыжов – та фигура, которую он поставил на кон против нас. Импортное оборудование, говоришь? Откуда оно взялось? Почему товар вдруг пошел валом? Не постепенно, а сразу, как будто метлой по морде, почему? Все это неспроста, сын. Это чья-то рука. И если копнуть глубже, выяснится, что за всем этим стоит Паук. А мы должны копнуть. И узнать. И ответить на этот вызов. А не ответим – Паук решит, что мы слабы. И нюх, скажет, потеряли, и силу... А у него нюх есть, и сила тоже. И он нападет первым. Тихо и по-быстрому передушит нас, и завладеет нашим бизнесом. Со слабаками не церемонятся, сын. По правилам играют только с сильными, с тем, кто может подняться после удара. Нам бросают вызов, и мы должны его принять. И если вдруг Паук объявит нам войну, мы будем готовы к этому. А если не объявит, мы сами сожрем его... Семен, у тебя неделя срок, подготовишь мне полный расклад по его силам – что, как и сколько.

– Да у меня, в общем-то, готово...

Семен знал расстановку сил, но только в принципе и в общих чертах. Надо было бы освежить информацию, еще раз прощупать болевые точки вражеской организации. Отец почувствовал его неуверенность, поэтому проигнорировал его реплику.

– А Крыжовым займется Лев. Пора тряхнуть гривой, сын, – распорядился он.

Лева попытался улыбнуться, но у него вышла грустная гримаса. Давно ему не приходилось участвовать в мокрых делах, всем этим в основном занимались Семен и Ждан, приобщив к этому неблагодарному делу братьев Леры. Максим и Валера уже, можно сказать, специалисты в этой области. Так что пусть Лева возьмет их себе в помощь. Они такие же посвященные члены семьи, как Семен и Ждан, поэтому на них можно положиться...

– Если кто-то считает, что я излишне жесток, то пусть вспомнит, как мы шли к своей цели, – продолжал отец. – Мы начинали с нуля, и так бы и остались нулем, если бы не научились когтями цепляться за свои интересы и зубами вгрызаться в чужие. Мы шли через трупы, но мы шли и поднимались. Мы заставили азиков уважать наши интересы. Мы не даем развернуться Пауку, потому что он боится нас. Боится и уважает. И если он перестанет нас уважать, то нас просто сотрут с лица земли. А уважать он нас перестанет, если мы будем долго стоять на одном месте. А мы сейчас стоим, не лезем вверх, потому что успокоились. Дома у нас, машины, мир и благополучие. Жиреет и Паук, это ясно. Но он жиреет и смотрит, как мы деградируем. И думает, как нас поиметь... Он должен бояться нас. И уважать. Страх и уважение – два сапога пара. Одной ногой мы должны стоять на достигнутом, а другой – раздавить Паука. Или вы думаете, что он думает по-другому? Сомневаюсь. Очень сомневаюсь. Мир все тот же, что и в древности. Ничего не изменилось. Кто первым бьет, тот и побеждает. Кто хитро бьет первым... Начнем с Крыжова. И как только Паук высунет свой хобот, обрубим его одним ударом. А потом начнем рвать его паутину...

Отец выговорился, смахнул со лба выступившую от напряжения испарину, откинулся в кресле и устало закрыл глаза. Старик засыпал... Жестокий, беспощадный старик. Но именно такого отца заслуживали его сыновья.

Глава 10

Лихопасов сидел на стуле в позе обреченного – ноги расставлены, локти на коленях, взгляд опущен, подбородок безвольно лежит на груди. Ему не нужны были наручники: он не способен был на мятеж. У него даже на истерику не хватало эмоций, настолько он был подавлен.

Ему еще на прошлой неделе предъявили обвинение, перевели в следственный изолятор. А сегодня доставили в прокуратуру. Павел узнал об этом и, пока Цветкова проводила допрос, подъехал к ней. Ульяна уже закончила работу и на двадцать минут освободила свой кабинет для него. Причем сделала это с довольно кислым видом. Не нравилось ей, что Павел так упорно настаивает на виновности подозреваемого в убийстве. Причем так настаивает, что судья отклонил прошение об изменении меры пресечения.

Лихопасов имел жалкий вид. Зато его адвокат выглядел бодро и вел себя заносчиво. Павел занял место Цветковой, а защитник обвиняемого и не думал освобождать кабинет. Впрочем, это его право...

– Виктор Емельянович, на улице прекрасная погода, самое время пройтись, – раздраженно посмотрел на него Никифоров.

– Но я должен присутствовать при допросе, – высокомерно смерил его взглядом адвокат.

– Не будет никакого допроса. Просто беседа, без всякого протокола.

– Боюсь, что Эдуард Михайлович очень устал.

– А вы не бойтесь. Ему здесь лучше, чем в камере. Ульяна Григорьевна не разрешила ему здесь курить, а со мной – пожалуйста. Мы с ним покурим, поговорим по душам, правда, Эдуард Михайлович?

Лихопасов поднял голову, тускло посмотрел на Павла и согласно кивнул.

– Да, я бы перекурил...

– А Виктор Емельянович у нас не курит, – многозначительно заметил Никифоров. – Травить мы его не можем.

Лихопасов перевел взгляд на адвоката и движением головы показал ему на дверь.

– Ну, если клиент считает возможным...

Платный защитник исчез за дверью, и Павел достал из кармана пачку «Мальборо», угостил обвиняемого.

– За сигарету меня купил? – горько усмехнулся Лихопасов.

– Я тебя купил?! – Павел удивленно откинулся на спинку стула. – А я думал, тебя Бурыбины купили. Кем ты был до них? Никем. А кем стал? Директором казино. И убийцей!.. В камере тебя, наверное, уважают, да? Убийца там звучит круто... Как там в камере, Эдуард Михайлович? Хорошо? А, может, все-таки плохо? Вонь, теснота?

– Не твое дело, мент! – озлобленно процедил сквозь зубы Лихопасов.

Но заглянуть Павлу в глаза у него не хватило духу.

– Смотри, как заговорил! Чувствуется школа. Ничего, впереди двадцать лет зоны, настоящим профессором оттуда выйдешь... Ты думал, что Бурбон тебя вытащит из той грязи, в которую ты сам себя загнал? Ошибаешься, наивный человек. Он уже крест на тебе поставил...

– Неправда. Меня обязательно отсюда вытащат, – мотнул головой Лихопасов.

– Вытащат, но только не на этот, а на тот свет. Знаешь, как это в тюрьме случается? Утром проснулся, а голова в петле из полотенца...

– Исключено.

– Что, исключено? Ты уже вторую неделю за решеткой. А в какой камере? В общей. А Бурбон мог бы тебе и отдельную камеру организовать, для него это несложно. Только ему это не нужно. Ты не просто убийца, ты еще и опасный свидетель. Тебя нужно убрать. А в общей камере убить легче, чем в одиночной. Я тебе это говорю, да и сам ты это понимаешь.