Семья вурдалака

Я за своим пришел. Свое забрать. Я не виноват, что ваш Ромочка мажется. Не я его на иглу садил. И не я ханку придумал. Так общество очищается. Все слабые вымрут, а мы останемся. Будет мир, покой и братство всеобщее. А то, что я банчу — это время такое. Каждый живет так, как может. У меня, между прочим, мать тоже училкой была. А потом умерла. От диабета. Гангрена на ногах началась. Говорили, в Москву ехать лечиться надо. А деньги-то где взять, а? Вот и умерла. И отец учителем был, трудовиком. Запил сейчас где-то. Сдох, может, тоже уже. А я с бабкой живу. С четырнадцати лет. Квартира трёхкомнатная почти пустая. Вот мне один дяденька, бывший цыган, и говорит: «Может возьмешь немного попробовать толкнуть. Я твой адрес раздам. Будут к тебе приходить. Сваришь им, всадишь, посидят немного и уйдут. При деньгах, говорит, зато всегда будешь». Я подумал, подумал и согласился. Дурак. И вот теперь идут они ко мне каждый день, как к Господу Богу. Ползут. Эти твари, эти насекомые. Несут из домов все, все, что деньги стоит. У кого мамки на птичнике работают, несут яйца. У кого на колбасной фабрике — фарш и колбасу. Те с предприятий прут, а эти — у них. Экспроприация экспроприаторов называется. Другие шапки несут зимние, кольца обручальные, магнитофоны. И я беру. Некоторые не берут, берут только деньги. А я беру. И сам за них сдаю. Жалко потому что. А те, кому нечего нести, а воровать боятся, расписки пишут. А с этими расписками — к мамочкам. И мамочки платят, потому что дети у них единственные и любимые, какими бы они ни были. А те знают об этом и пользуются. И пишут, и пишут. Ясно, а? Ясно?

МОЛЧАНИЕ

Ладно, харе, вставайте. В церкви так стоять будете. Ну, подъем, подъем.

Людмила Ивановна поднимается с колен.

Рому вашего ждать будем.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Рому? Зачем? Он уехал ведь.

ВИКТОР. Никуда он не уехал. Натали…

НАТАША. Сегодня его видела. С Кишкой кассеты сдавали.

ВИКТОР. Вот. А вы врете, Людмила Ивановна. Учительница ведь вроде. Чему детей- то научите? А?… Анальгин у вас есть? (Массирует рукой затылок, морщится).

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Что?

ВИКТОР. Таблетки. От головы, от мигрени, от боли. Есть?

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Парацетомол только. На кухне.

ВИКТОР. Пойдемте.

Идут на кухню. Сергей и Наташа садятся на диван. О чем-то тихо говорят.

Петр Петрович сидит спиной к телевизору, отрешенно смотрит перед собой.

На кухне Виктор опускается на табурет.

Людмила Ивановна достает пакет с лекарствами. Роется.

ВИКТОР. Замучил вас сыночек-то ваш, а?

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Это… Чего?

ВИКТОР. Достал, говорю, Ромочка-то уже поди? Сил нет, жизнь кошмаром стала, а?

МОЛЧАНИЕ

Так или нет?

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Так…

ВИКТОР. Очень плохо?

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Плохо…

ВИКТОР. Так убейте его. Все равно ведь загнется скоро. И себя, и его спасете.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Его…

ВИКТОР. Или давайте — я. Придет ко мне за дозой, а я ему особую приготовлю. Так уж и быть, избавлю вас от этого чудовища.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Его лечить надо. Он больной. Болезнь это.

ВИКТОР. А он бы вас убил. За сто рублей вот эти, в халате которые. Кумарить начало бы и убил. Это они только с виду такие безобидные. На колени встают, как путевые, плачут, раскаиваются. А в мыслях одно только: где бы денег на день достать. Одним днем живут. Так что? Сколько заплатите, а?

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Анальгина нет. Парацетамол только. (Протягивает ему таблетки).

ВИКТОР. Жалко?.. А зря, проще нового родить. Этот все равно уже обречен.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Мы лечиться поедем.

ВИКТОР. Дело хозяйское. (Глотает две таблетки).

Молчат.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. А вас ведь Виктор Тарась зовут, правда?

ВИКТОР. И что?

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Вы не помните меня?

ВИКТОР. Ну и?

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. А я вас помню. Только сейчас вспомнила. Вы у меня в третьем классе учились. Из Казахстана вы приехали. Давно это было. Я тогда только начинала в школе.

ВИКТОР. Не помню.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Ну, как же? Вы еще на последней парте сидели. Рисовали еще всегда. Меня рисовали. Я тогда молодая была. Рисовали вы меня. Художником хотели быть.

ВИКТОР. Не помню.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Вы же тогда хороший были, добрый. Худой очень, правда. Я вам еще пироги свои приносила. А вы не брали. Помните?

ВИКТОР (грубо). И что из того?

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Не брали вы пироги… мои. С капустой я делала… Из магазинного теста… А вы не брали. Стеснялись.

ВИКТОР. Не я это был.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Вы.

ВИКТОР (встает). Все, проехали, передумал я ждать. Через месяц приду. Соберете деньги?

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Через месяц… Соберем. Постараюсь я.

ВИКТОР. Не «постараюсь», а соберете?

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Соберу.

ВИКТОР. Ну все, гуд бай тогда. (Пошел в комнату).

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. А родители у вас не учителями были, нет. У вас их вообще не было. Вы с бабушкой приехали. Из Казахстана вы приехали.

Виктор остановился, покраснел.

ВИКТОР. Ты че, тетка, броневая, не всасываешь? Не я это был! Поняла?! А?! А?!!!

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Не вы… не вы. Ошиблась я. Маразм у меня. Не вы это были. Другой мальчик. Он умер потом. А вы через месяц приходите, я вам все денежки верну. Все верну. Через месяц. Найду я.

ВИКТОР. Не-е-е-т! Вот теперь-то я никуда не пойду! Ты сейчас мне все отдашь! Сядешь вот здесь, родишь и отдашь!! А если не смогешь, я дождусь твоего сыночка и в окно его спущу! Да, батя?

Петр Петрович не отвечает.

Ну, че у вас можно взять, а? (Подошел к серванту, открывает створки, выкидывает вещи на пол). Серый, идите в той комнате ищите.

Сергей и Наташа уходят.

МОЛЧАНИЕ

А он срать на вас хотел! Спит, наверное, и видит, когда вы подохнете, чтобы квартиру эту продать и промазать! Да, теть Люда? Срать он на вас хотел? Как думаете, а?