Семья

– Ама, – спросила Лида, – а вы не боитесь? Разве нельзя отказаться? Пусть возьмут мужчину. Он будет осторожен. А вы найдете другую дорогу…

– Все дороги ведут к смерти, – сказала Ама просто. – Надо рассчитывать не на хорошую жизнь, а на хорошую смерть. Мученичество – самый выгодный вид смерти, но к нему нечасто представляется случай. Умрешь дома – ничего за это не получишь. Бесплатно.

– Ама, – сказала Мать почти сурово, – вы нехорошо говорите об этом. Вы не совсем поняли, чему вас учили. Вы говорите не по-христиански.

Ама сидела несколько мгновений неподвижно с опущенными глазами. Потом вдруг быстро заговорила, и ее голос поразил Мать и Лиду необыкновенной, глубокой, последней человеческой простотой и искренностью, за которыми уже ничто не скрывалось.

– Я устала, – сказала она. – Одно я оставила, в другое я не принята. Чего я хочу – грех, что говорю – глупость. Не знаю, где положить сердце. Чересчур много одиночества для простой неученой женщины. У меня никогда не было друга.

Мать быстро встала и подошла к ней. Она положила руку Аме на плечо и ласково сказала:

– Ама, не надо бы тебе так много суетиться с религией тут, на земле. Над нами – Бог. Он любит всех и всех понимает. Он понимает тебя больше, чем люди. Как ты ни умрешь, Он возьмет тебя в рай, потому что ты этого очень хочешь.

В то же время и Дима занимал посетителя на черном дворе. Это был китайский мальчик, сын прачки, в возрасте приблизительно Димином. Его отец принес белье миссис Парриш и с Каном пошел сдавать его. Мальчик тоже нес узел, а теперь отдыхал. Отец приказал ему ждать во дворе. Он стоял скромно, неподвижно, с опущенными глазами. Его одежда была стара и грязна. На руках были и мозоли и ссадины – доказательство, что он уже регулярно и тяжко работал.

Дима был научен в Семье встречать одинаковой вежливостью всех, кто входил в дом, независимо от социального положения посетителя. Со времени знакомства с профессором и Дима полюбил разговоры о науке.

– Вы слыхали, – вежливо спросил он мальчика, – что Земля кругла и вращается все время?

Мальчик поднял глаза на уровень Диминых, шмыгнул носом и, улыбнувшись застенчивой, но вместе с тем и хитрой улыбкой, ответил:

– Какая земля? – Он потопал ногой. – Эта?

– Да, – ответил Дима голосом и тоном профессора, – эта. И она кругла и вращается.

Мальчик еще раз топнул ногой, посмотрев на землю. Его лицо расплылось в широчайшую улыбку.

– Понимаю, – сказал он. – Шутка!

Дима стоял, собирая в уме все известные ему китайские слова, чтобы объяснить свою идею и доказать ее реальность. Слов не хватало. Китайский мальчик был тоже хорошо воспитан. На рассказ хозяина надо было вежливо ответить рассказом на ту же тему. Он рылся в своей маленькой памяти и нашел. Лицо его изменилось – ибо он сообщал древнюю мудрость, – оно стало старым и бесстрастным, как лицо буддийского монаха.

– На Луне живут только два существа: старый человек и его белый заяц.

Теперь Димина очередь была взглянуть вверх и, хоть Луны не было видно, все же задержаться там взглядом, прежде чем ответить:

– Это шутка! – Но, будучи учеником профессора, он любил и объяснить и классифицировать явление. – Суеверие и предрассудок, – сказал он уже по-русски, не найдя китайского слова.

Мальчики стояли теперь молча, глядя друг на друга. Затем Дима ввел новую тему, более простую и насущную для обоих:

– А что у вас сегодня на ужин?

– Я уже кушал сегодня, – ответил с достоинством мальчик.

Дима не совсем его понял. Он спросил:

– Сколько раз в день вы кушаете?

– Один раз, – ответил мальчик. Но увидев, что удивление и жалость к нему вспыхнули в глазах Димы, он добавил с достоинством: – Мы кушаем один раз в день, но каждый день.

И он самодовольно улыбнулся своей находчивости: он не «потерял лица» перед чужеземцем.

Последний посетитель пришел поздно ночью.

Тихий осторожный стук в окно разбудил Мать. Испуганная, она проснулась. Кто-то опять бросил горсть песку в окно. В доме зарычала Собака. Мать слышала, как Петя, успокоив Собаку, осторожно пробежал к выходу и открыл дверь. Затем дверь закрылась. Петя вошел и тихонько вызвал Мать в прихожую, чтобы разговором не разбудить Лиду.

– Тетя… – сказал он шепотом, он остановился на миг и еще тише закончил: – Я ухожу.

– Ты уходишь? Так поздно? Куда? Зачем?

– Я совсем ухожу. Человек пришел за мной.

– Что? Что? – Она начала страшно дрожать. Слышно было, как стучали ее зубы.

Он взял ее руки и нежно их поцеловал.

– Мы уже решили это, помните? Мне нельзя здесь оставаться.

Мать сделала невероятное усилие. Она должна была действовать спокойно в эти последние несколько минут.

– Я скоренько соберу тебе узелок: пищу, белье.

– Ничего не надо, Тетя. Я не возьму с собой ничего. Надену пальто – и уйду.

Они стояли друг против друга, стараясь не встретиться взглядом, не выдать своего волнения.

– Вы постойте здесь, Тетя. Я пойду возьму пальто, деньги и попрощаюсь с детьми.

Когда он целовал Диму, тот не слышал и даже не пошевельнулся. Лида же открыла глаза, светло улыбнулась и сказала: «Что такое? Почему ты в пальто, Петя?» – и, не дожидаясь ответа, опять сладко заснула.

Оставалось проститься с Матерью. Она, сжав до боли зубы, благословила его. Потом, положив руки ему на плечи, отступила на шаг:

– Дай посмотреть на тебя, Петя!

Она смотрела на него прямым последним взглядом.

– Больше не увидимся в жизни!

– Тетя, – прошептал Петя, – пока есть жизнь, есть надежда. Не бойтесь за меня. Знаете, сам я ничего не боюсь.

– Бог да хранит тебя! – И она еще раз перекрестила его широким крестом.

– Тетя, – вдруг начал Петя смущенным тоном, – все может случиться. Если б я встретил дядю, что сказать ему от вас и от имени Лиды?

– Ничего. Просто скажи: привет из Китая. Раздался осторожный стук в дверь.

– Пора, я задерживаю их, – зашептал Петя.