Семья

— Иди-ка, иди-ка сюда! — подзывал, волнуясь, Иван Павлович Валентина. — Так вот ты где? Врубмашинистом захотел быть? Молодец! А... с Галиной как?

Валентин нахмурился.

Иван Павлович понял его: ничего нового.

— Ну, ничего, ничего, помиритесь... Главное, я рад, что ты шахты не испугался, все решил так, как надо... Где живешь сейчас?

— У Петра Григорьевича.

— Ну, ладно, работай... Петр Григорьевич, сколько у тебя учеников?

— Двое... Вот он да Санька... Правда, теперь они уже не ученики. Переводить во врубмашинисты можно.

— Значит, только двое... — Иван Павлович помолчал, приглядываясь к работе Саньки. — Ничего рубает... Хороший машинист будет... Петр Григорьевич, а ведь придется комбайн тебе передавать... Справишься?

— С комбайном-то? А это мы с вами обсудим.

...Уже давно ушел начальник шахты, а в ушах Валентина все еще стоял вопрос: «А как с Галиной?»

Вспомнилось сразу все, от чего он даже в мыслях бежал, стараясь заглушить тоску по Галине. Но сейчас уже ясно почувствовалось, что этого не сделаешь... Словно приблизил Иван Павлович своим разговором все думы о ней, все, о чем он запретил себе даже вспоминать. И в какой-то миг ноющая боль сжала его сердце... Эх, Галинка, Галинка, неужели не понимаешь ты, кто из нас прав?

13

Вечер...

Нины Павловны нет, она еще с утра ушла к Клубенцовым. Там готовились к отъезду в Ельное, со дня на день ждали приезда Ивана Павловича за семьей.

Галина закрыла книгу и подошла к окну. За последнее время она располнела, походка ее стала медлительней, лицо побледнело, и большие глаза смотрели на мир как-то вдумчивей и внимательней. Чувствовалось, что скоро она станет матерью.

А за окном дождь... В квартире тихо, и от этого стук дождевых капель приковывает к себе внимание, навевая невеселые думы.

Валентина нет рядом. Но он с ней, заставляя думать о себе беспокойными легкими ударами будущего ребенка. Что же дальше? Неужели она уже никогда не увидит Валентина возле себя, неужели вся жизнь будет так же пуста, как сейчас? Нет, она не будет пустой: родится и вырастет тот, который воплотил в себе их любовь, их неудавшееся счастье. Только разве не спросит он, этот новый человек, о своем отце, разве не задаст ей вопроса, на который так трудно ответить?

А за окном дождь, и от этого в квартире кажется неуютно...

14

Главный механик шахты Лихарев провел Клубенцова, Шалина, Тачинского и Комлева через шахтный двор, отомкнул небольшой приземистый сарай и махнул рукой вглубь:

— Вот... Можете осматривать... Сюда мы его определили.

Клубенцов первым шагнул в сарай. Глаз быстро освоился с полутьмой: крыша помещения, где хранился горный комбайн «Донбасс», в нескольких местах была разворочена, и сквозь эти проломы пробивался дневной свет.

За начальником шахты в сарай вошли все остальные. Петр Григорьевич Комлев сразу же быстро прошел, к плоскому железному ящику, занявшему добрую треть сарайки.

Петр Григорьевич склонился над корпусом комбайна, что-то рассматривая, затем достал из кармана нож и начал скоблить железо.

— Видите? Ржавчина...

Все, не сговариваясь, посмотрели вверх, в пролом крыши, сквозь который, вероятно, и пробивался в сарай дождь.

Иван Павлович прищурился и молча посмотрел на Лихарева. Тот пожал плечами.

— На ремонт средств нет...

— Ты, вот что... Лихарев... — сдержанно бросил Клубенцов, окинув, его презрительным взглядом. — Залез бы сам да доски-то на крыше хоть в порядок привел... Трудно? Может быть, помочь тебе?

Лихарев широко улыбнулся, приняв слова Клубенцов а за шутку.

— Ну, чего стоишь? — вдруг подался начальник шахты к Лихареву. — Средства тебе понадобились, чтобы дырку в крыше заделать?

Главный механик испуганно отступил назад, черные глаза его недобро блеснули.

— Вы... не кричите, пожалуйста... — заикаясь, пробормотал он. — К вечеру все будет сделано.

— Миллионы рублей на такие машины народ расходует, а он — под дырявую крышу комбайн загнал! — повернулся Иван Павлович к Шалину. — Судить за такие дела надо. Вот вам пример для разбора на партбюро... Миндальничаете все с ними, уважаемый секретарь партийной организации.

Это было сказано таким резким тоном, что Шалин вздрогнул: что это? Совет или... или приказ, не подлежащий обсуждению?

Семен Платонович поймал соболезнующий и чуть ехидный взгляд Тачинского.

— Вы, пожалуйста, для себя, товарищ Клубенцов, выводы делайте, а я... и сам все прекрасно понимаю... — сказал он, глядя в крепкий затылок начальника шахты, снова склонившегося над машиной.

Тот быстро обернулся.

— Это почему?

— А вы подумайте и сами поймете, почему.

«Что-то неладное меж ними, — подумал Комлев и покачал головой. — Вроде бы, оба хорошие люди».

Клубенцов словно сразу потерял интерес к разговору и подозвал Комлева.

— Ну-ка, Петр Григорьевич, приготовь машину для опробования. На днях в шахту ее будем спускать.

А Тачинский украдкой взглянул на Шалина, подумав: «Ишь ты... Этот за себя может постоять... Отрубил Клубенцову, как положено, и стоит себе спокойно. Но, честное слово, они еще передерутся между собой, и это — к лучшему.... Для меня, во всяком случае...»

Приступить к освоению агрегата было решено на участке младшего Комлева. В середине августа бригада во главе с Петром Григорьевичем Комлевым спустила машину в шахту.

— Страшновато, — признался Ивану Павловичу старый шахтер, когда машина была установлена на место. — Первый раз, при Худореве, неудача не испугала бы никого, тогда к ним привыкли. А сейчас не то... сейчас, вроде бы, — решительный бой: пойдет комбайн — все поверят в него, а не пойдет...

— Должен пойти... — мягко перебил его Клубенцов. — Надо заставить горняка верить в машину... А лично для тебя, Петр Григорьевич, это будет хорошим подарком ко Дню шахтера...