Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого

Себастьян часто украдкой наблюдал за Александром. Наследственное это или подражательное? При виде сына, уже разменявшего пятый десяток, у него возникало впечатление собственной раздвоенности, а поскольку он передал ему большую часть своего гардероба, то этой иллюзии оказались подвержены и другие. Пьера, приближавшегося к своим шестнадцати годам, это неизменно забавляло, но Северину и Франца порой смущало.

— Он будто сын двух отцов, — как-то шепнула Северина Себастьяну. — У Александра ведь даже голос ваш.

— Не каждый сын дополняет судьбу своего отца, но если такое случается, отец встречает конец с легким сердцем.

Осенью 1781 года Себастьян решил оставить сыну в наследство и иоахимштальскую землю.

— Даже сегодня не знаю, что о ней думать, — признался он ему. — Я пользовался ею, чтобы придать яркость краскам, сначала в живописи, потом при обработке тканей, но это также опаснейшее лекарство. Оно сжигает не только пораженную болезнью плоть, но и здоровую. Я считал ее когда-то упавшими на землю частицами солнца, но сознаю, что это скорее поэтический образ, нежели научное определение. Большая часть химических веществ со временем теряет свои свойства, но сила этого минерала осталась той же, если только еще больше не возросла. Предполагаю, что вы не займетесь ремеслом врача, но если вам представится случай, расскажите об этой таинственной земле тем, кто занимается искусством исцеления по правилам медицинской науки; они лучше вас сумеют найти ей применение. Думаю, это самое ценное, что человек может оставить в наследство своему сыну… хотя, — усмехнулся Себастьян, — собственная ее цена смехотворна.

Александр кивнул. Себастьян указал ему тайники с запасами иоахимштальской земли и добавил:

— Никогда не высыпайте ее из обитых внутри свинцом сундуков, в которых она хранится, никогда не прикасайтесь к ней голыми руками и не подвергайте себя ее испарениям.

— У вас нет никакой гипотезы на ее счет?

— Нет. Полагаю только, что это самая активная субстанция на свете. То, что лежит в наших сундуках, всего лишь необработанное сырье. Я содрогаюсь при мысли об очищенном веществе, которое можно из него извлечь.

25 февраля 1784 года на побережье Кильского залива обрушился ледяной северный ветер, сгибая деревья. Около двух часов пополудни он материализовался в виде снега и поутих. Сидевшего перед жарким огнем и закутанного в меха Себастьяна сотряс сильнейший приступ кашля. Герцог обеспокоенно посмотрел на него.

— Быть может, вам стоит опять принять немного вашей микстуры на основе ложного морозника?

— У меня кончились запасы. Надо бы послать в Хёхст, но боюсь, что, пока Ульрих ездит туда и обратно, судьба уже примет свое решение на мой счет. В этой схватке с болезнью кто-нибудь да победит — либо она, либо я.

Видя тревогу на лице герцога, он вздохнул:

— Досадно, что добавил вам забот.

— Дорогой друг, я буду только рад оказаться вам чем-то полезным, по крайней мере, если понадобится.

В комнату вошел герцог Фердинанд Брауншвейгский, пыхтя, как дракон.

— Холод такой, что может утку на лету заморозить! Я ходил взглянуть на лошадей и распорядился закрыть отдушины в конюшнях и принести туда печку. Как себя чувствует граф? — спросил он, направляясь к Себастьяну.

— Борется со своей простудой, — ответил Себастьян.

— Горячее вино с пряностями еще никому не вредило.

— Даю вам патент на это снадобье, — улыбнулся Себастьян.

Оба герцога тоже решили воздать честь лекарству, которое велели подать слуге. Учитывая состояние дорог, в замок уже около десяти дней не доставляли газет, но пищи для ума еще хватало благодаря визиту одного брата-каменщика, заезжавшего в ноябре и поведавшего о состоянии масонства в новой американской республике. Там наблюдались те же течения, что и в Европе.

— Это доказывает, что наш идеал жизнеспособен, — заметил Себастьян.

— Но, насколько я понял, у американских братьев много идеалов? — заметил герцог Фердинанд.

— Это нормально, — ответил Себастьян. — Не существует универсального ключа. Истинный ключ — в самом его поиске.

Рассуждение заставило собеседников задуматься. Они еще не знали, что это последние слова из уст Сен-Жермена. К вечеру жар вынудил его лечь в постель, а на ужин он смог лишь выпить немного куриного бульона.

На следующий день, совсем ослабев и с трудом дыша, он едва смог допить другую чашку того же бульона. Герцогиня вызвала пастора. Себастьян попросил герцога сообщить о своей смерти князю Александру Полиболосу в Лондон и дал адрес.

Когда оба герцога проведали его перед сном в последний раз, Себастьян, казалось, был без сознания. Какая-то книга лежала под его рукой на стеганом одеяле; последнее, что читал умирающий, была «Пресвятая Тринософия», малое количество экземпляров которой отпечатали в Амстердаме несколько лет назад. Книга была заложена на последней странице:

«Я пересек площадь и поднялся на мраморное возвышение. И с удивлением заметил, что снова нахожусь в Тронном зале, первом, куда попал, проникнув во Дворец мудрости. Посреди него по-прежнему высился треугольный алтарь, но птица, жертвенник и факел теперь составляли единое целое. Золотое солнце сверкало над ними. Меч, который я принес из Огненного зала, лежал на подушке одного из престолов. Я взял его и поразил солнце, которое рассыпалось в прах. Я простер руку, и каждая из составлявших его молекул заблистала, как разбитое мною солнце. В этот миг сильный и мелодичный голос возгласил: "Труд завершен!" Заслышав его, со всех сторон ко мне устремились чада света, врата бессмертия распахнулись предо мною, а облако, омрачавшее взор смертных, рассеялось. Я увидел, что повелевающие стихиями духи поняли: отныне я их господин. FINIS».

Герцог унес с собой знакомую ему книгу, желая сохранить память о последней странице, которую читал в своей необыкновенной жизни его друг.

27 февраля, в одиннадцать часов утра, заплаканный слуга Ульрих доложил герцогу Карлу, что граф де Сен-Жермен скончался.

47. ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НЕ МОГ УМЕРЕТЬ

Когда дошло до организации похорон, возникла одна проблема: граф де Сен-Жермен не принадлежал к приходу Экерферде, а пастор отказывался хоронить на предназначенном для его паствы кладбище того, чье вероисповедание ему неизвестно.

— Это христианин, — утверждал герцог Карл Гессен-Кассельский.

— А у вас есть доказательство, ваше высочество? — спросил резким тоном пастор.

— Что вы хотите сказать?

— Я узнал от людей, которые обмывали его тело, что он обрезан.

Герцог оторопел. Это было последнее, что могло бы прийти ему в голову.

— Во всяком случае, он говорил как христианин, — проворчал он. — Соблаговолите хотя бы сделать запись о его смерти в вашей приходской книге.

Но пастор и тут упрямился. Тогда герцог Карл решил перевезти гроб с телом во Фридериксберг, находившийся оттуда на небольшом расстоянии; там он имел достаточно власти, чтобы добиться погребения без всяких дискуссий, поскольку викарий был лично обязан ему. По-прежнему стоял довольно сильный мороз, что вполне позволило эту отсрочку. К скорбному кортежу присоединился Фердинанд Брауншвейгский, и оба герцога двинулись по черно-белой равнине вслед за катафалком. Разумеется, они взяли с собой и Ульриха, последнего слугу Сен-Жермена.

Как просил Себастьян, герцог написал князю Александру Полиболосу письмо и доверил его почтовому кораблю, отплывавшему в Англию. Погребение состоялось во Фридериксберге в присутствии трех свидетелей. Потом оба герцога обсудили, как им известить об этом ложи, и вернулись в Эккернсфёрде.

Там они сделали опись вещей графа де Сен-Жермена, которые он оставил после себя, поскольку в последние годы часто гостил в Эккернсфёрде: одежда, книги, драгоценности и немалая сумма денег.

Но кто же его наследники?