Сен-Жермен

Столица Великого Могола Дели добровольно распахнула городские ворота перед победителем. 19 марта Надир ступил во дворец Мухаммед-шаха Лал Кила*. Там, ещё до бунта, поднятого жителями и небывалой по жесткости расправе, которой были подвергнуты и стар, и млад, он нашел время ознакомиться с привезенным сводом общих положений и законов. Сказал, что, в общем, доволен, однако есть некоторые замечания, которые необходимо исправить после его возвращения в Исфахан.

– Особенно спорен вопрос, - он нашел в кипе бумаг соответствующий раздел, - о праве гяуров посещать мечети и разрешении правоверным справлять намаз в христианских храмах.

– Повелитель, это дело отдаленнейшей перспективы. Должно смениться много поколений прежде, чем святые места могут быть общими для всех. В нынешних условиях я всего лишь указываю на возможность разрешения всем верующим, придерживающимся христианских толков, а также последователям Моисея, проходить мимо мечетей, ведь шариат требует наказания гяура, оказавшегося ближе, чем в пятидесяти шагах от мечети.

– Даже на это я пока не могу пойти. Хотя...

У меня перехватило дыхание.

Шах пристально, чуть усмехаясь, посмотрел на меня и добавил, что, впрочем, он готов признать работу законченной и что не прочь уже сейчас вознаградить меня.

Мы направились в обширную сокровищницу Великих Моголов, правителей Индии. Это был сводчатый зал, разделенный на отдельные помещения. Густой полумрак не давал возможности заглянуть в дальние углы - масляные лампы горели тускло - но то, что открылась моим глазам, что лежало под ногами, на расстоянии протянутой руки, в пределах нескольких шагов, ошеломляло. Золото - слитками, монетами в сундуках, в виде различных фигур и статуэток, смотрелось тусклым, густовато-желтым изобилием. Холодно поблескивало лучшее в мире оружие. Его здесь было горы: сабли, пики, невиданные доселе мечи с двойными лезвиями, колющие трезубцы, секиры, бердыши, щиты, на которых кровавыми зрачками посверкивали рубины, шлемы, шишаки, кольчуги. Всего не перечесть... И груды самоцветов в сандаловых ларцах. Возле их ряда, выставленного на полках, мы и стояли.

В сумраке горки бриллиантов в ларцах казались хранилищами потайного света. Сияние копилось внутри камней, разобранных по величине и формам. Возле нас, в резном сундучке, были собраны удивительно крупные экземпляры. У меня рука дрогнула, когда после слов шаха я решился взять лежавший сверху, исторгающий слабый свет камень размером со зрелую сливу.

– Что ж, - хрипло сказал Надир-шах, - мое слово твердо. Я не стану возражать. Ты можешь взять с собой столько, сколько в состоянии унести. Бери любые.

– Благодарю, светоч мира, - ответил я и, неожиданно взмокнув, безмолвно взмолился. Скорее потребовал милосердия Божьего. В эту минуту меня нельзя было лишать разума. Пусть небо позаботится обо мне. Это зрелище вокруг не для человеческих очей! Надели силой, спаси и сохрани!..

Настроившись подобным образом, я принялся отбирать совершенные, безукоризненно ограненные бриллианты а также необработанные алмазы, чья форма наиболее подходила для огранки, из них пара дюжин была с фалангу указательного пальца взрослого мужчины, остальная груда состояла из самоцветов величиной, не превышающих размеров ногтя ребенка.

– Что так робко?
– усмехнулся Надир-шах.

– Государь, я не хочу ставить свою жизнь в зависимость от величины камня. Мелкие и средние тоже имеют хорошую цену. Камни-великаны, как свидетельствует история, всегда приносят гибель своим владельцам.

– Если они не в состоянии себя защитить, - усмехнулся Надир.
– Ты рассудил здраво, я подумаю о судьбе грузинской "тигрицы". Пусть только она не совершает необдуманных поступков. Что, если я возьму её в свой гарем? он неожиданно тихо рассмеялся, потом похлопал меня по плечу.
– Не беспокойся, я человек простой. Если захочу, не буду мучить тебя, возьму её сразу. Ты же получишь фирман о свободном отъезде из Персии.

В ту пору Надир уже отдал распоряжения о подготовке похода в Среднюю Азию. Видно, Хорезм неудержимо притягивал его к себе. Неужели ему так хотелось заглянуть в колодец зиндана, в котором он когда-то сидел, посмотреть в глаза тюремщикам и своего бывшего хозяина?.. До сих пор я не замечал, чтобы сердце Надир-шаха было склонно к бессмысленной мести.

Согласно древнему пророчеству только тот правитель, который завладеет Индией, способен покорить весь мир. Эти слова свежи и сегодня... Какого рода тоска поселилась в сердце Надир-шаха в завоеванном Дели? Несбыточность мечты об идеальном государстве? О грани, через которую не способен переступить ни один владыка? В его силах провести реформы, успокоить страну, упорядочить управление, но посягнуть на образ мыслей, создать миф, разом направить народы в сторону добра и справедливости, не дано никому. Даже великому Чингиз-хану!.. Все его потомки склонились кто перед величием Аллаха, кто Христа, а кто нашел успокоение в вере Просветленного Будды. Не знаю, просто не могу сказать, что наводило на Надир-шаха зудящую, обессиливающую тоску, но ведь не мелочная же месть в конце концов! Он был человеком острого, прозорливого ума, всегда смотрел в корень... О нем легенды ходили. Я сам был свидетелем, как в Мешхеде Надир одной только силой разума излечил слепых, клянчивших милостыню на пороге мечети. Один из них осмелился подойти поближе и потребовать подаяния. Повелитель Персии спросил, сколько лет несчастный живет во мраке. Тот, всхлипывая признался, что пошел уже двенадцатый год, как Аллах лишил его зрения. Надир-шах кивнул и добавил, чтобы к вечеру несчастный прозрел, иначе не сносить ему головы. И точно - чудо свершилось! Слепец вмиг обрел способность видеть и дал деру.

Вот ещё настораживающее обстоятельство - в Дели Надир-шах издал указ, освобождающий всех своих подданных от налогов. На три года... Потакание глупцам опасно, но подачки народу таят смертельную угрозу как самим простолюдинам, так и правителю.

Не я один замечал, что с шахом в ту пору происходило что-то странное. Временами он начинал странно подшучивать над приближенными. Особенное озлобление вызывало у него упоминание о младшем брате, год назад погибшем в Дагестане.

Брата он любил преданно, всегда заботился о нем, особенно с той поры, когда им удалось вырваться из Хорезма. Он полагал, как однажды признался мне Мирзо Мехди-хан, что гибель Ибрагима являлась вопиющей несправедливостью, незаслуженным наказанием, хуже того - ошибкой, допущенной провидением. Зачем судьбе отнимать у него брата? Узнав о смерти Ибрагима, Надир-шах поклялся, что дикие горцы, все это быдло, попрятавшееся в горах Дагестана, жестоко поплатятся за совершенное злодеяние.

Мирзо неожиданно замолчал, лицо его побледнело. Он огладил небольшую бородку и добавил странную, эхом отозвавшуюся у меня в ушах, фразу.

– Народы Персии тоже, - тихо выговорил он.

"Я тоже..." - добавил я про себя.

Только через год года Надир-шах с войском вернулся в Исфахан. Пробыл в столице недолго. Меня не принял и все разговоры о моем отъезде отложил до возвращения из Дагестана, куда он отправлялся, чтобы усмирить мятежных лезгинов. Мирзо Мехди-хан посоветовал мне не настаивать на аудиенции.

– Талани, ты только навредишь себе, - в минуту откровенности признался секретарь шаха. Он замолчал, поджал губы, принялся покачивать головой, словно желая, чтобы я сам все додумал. Наконец решился договорить...

– Помнишь знаменитый Кохинур - величайший в мире алмаз, украшение короны Мухаммед-шаха?

Я кивнул.

– По дороге в Исфахан, - продолжил Мехди-хан, - в Пенджабе, его отбили сикхи. Теперь он украшает венец пенджабских магараджей.

– Это потеря очень огорчила повелителя?
– спросил я.

– Очень. Казни были преданы все воины отряда, охранявшие алмаз, - он искоса глянул на меня.
– Казна пуста. Надир-шах собирается собрать все недоимки и те налоги, которые народ не платил три года.

– Спасибо, Мирзо, ты - настоящий друг. Я не желаю тебе богатств, власти, сокровищ. Даже здоровья не желаю... Буду молить Святую Марьям*, чтобы Аллах был милостив к тебе в лихую годину.

Так мы простились.

Поражение, которое Надир-шах потерпел от горцев Дагестана, вконец озлобило правителя. По городам и весям покатились казни. С трепетом ждали в Исфахане возвращения повелителя. За неделю до прихода войска, я в компании Тинатин и Шамсоллой по поддельным документам отправился с купеческим караваном в сторону Багдада. Мне точно известно, что нас искали, однако нам удалось благополучно пересечь границу Персии. Здесь караван свернул в сторону Иерусалима, затем должен был следовать в порт Алеппо*, что в Сирии. Ради безопасности мне пришлось согласиться на такой замысловатый крюк - не дай Аллах, если кто-нибудь из местных проведает, что Тинатин - женщина. В караване всем управлял старшина, и только он был в курсе дела.