Сень

— Это… как вы это сделали?

— В войну весила меньше сорока килограммов и работала санитаркой в госпитале. А раненые — он и за центнер попадались, причем их не в рывке поднимать нужно было, а аккуратно на руках пронести от вокзала до госпиталя. У нас в городе почти любая санитарка так же может. Я вам честно скажу: вы все для меня — просто тупое мясо, которое страна решила показать миру в нужном для страны свете. Все ваши достижения — умение себя красиво показать, а так называемые спортивные результаты — уровень, который легко превзойдет любой любитель спорта, который этого захочет и будет готов с полгода у меня подвергаться всяческим унижениям. Физическим унижениям: делать с виду бессмысленные упражнения, жрать всякое… невкусное месиво. Но у нас всего полтора месяца до Олимпиады, так что у вас появился последний шанс блеснуть на мировой спортивной арене. А так как вы действительно люди физически развитые, то в дальнейшем сможете и дальше блистать — но работать для этого придется уже по-настоящему. Так, отдельно обращаюсь к футболистам: в воскресенье, то есть послезавтра, состоится показательный матч между сборной Советского Союза и занявшей третье место в городском турнире командой профессионально-технических училищ. И если вы умудритесь им не проиграть, я очень удивлюсь…

Матч между сборной СССР и командой с громким названием «Фрезер» состоялся в полдень воскресенья. Кроме Андрианова посмотреть на футбол приехал и Лаврентий Павлович — сам большой любитель попинать мячик. А когда матч закончился, состоялось небольшое совещание, на котором три человека обсудили увиденный результат:

— Таня, я, откровенно говоря, даже представить не мог, какие в Коврове команды! — выразил свое восхищение игрой ПТУшников товарищ Берия. — А что касается нашей сборной… с ними можно что-то сделать?

— Можно их расстрелять, — хмыкнула Таня, — но делу это не поможет. Олимпиаду они проиграют с треском.

— А этих парней из ПТУ отправить?

— Вы смеетесь? Это же дети, по пятнадцать-шестнадцать лет! МОК на дерьмо изойдет, если мы их туда отправим.

— Но они же в городе третье место заняли…

— Второе — рабочие второго завода, а первое — врачи из моих госпиталей и горбольниц. Единственное, что я могу предложить — так это вратарем поставить Мишу Шувалова, он директор механического. В качестве вратаря он уступает разве что Байрамали Эльшановичу, но доктор точно не согласится, да и возраст у него, по нынешним временам…

— Ну… да. А этот Шувалов?

— Я его уговорю, постоит несколько раз в воротах. Заодно подарков привезет жене и детям… только вы уж не скупитесь на командировочные в финской валюте. То есть много не надо, но чтобы на простые подарки хватило. Сами понимаете, директор такого завода ни в чем особо-то не нуждается, но вот всякой экзотики поднабрать на радость семье…

— Хорошо, я этот вопрос возьму на контроль. Ты понял, Константин Александрович?

— Понял…

— А чтобы не слишком потратиться, всяких тренеров и спортивных врачей брать не будем. Врачей я своих пошлю, а тренерам там вообще делать нечего. Ну, кроме гимнастов.

— А с ними что?

— Понятия не имею. Физическую форму я им поставлю, а за остальное пусть у тренеров голова болит.

— Что по другим видам?

— За плаванье можно не беспокоиться: все медали не обещаю, но народ там на результат нацелен. В легкой атлетике… женщины, думаю, дадут буржуям про… покажут буржуям, где раки зимуют. Мужчины… я бы с удовольствием попинала тех, кто этих мужчин выбрал: они по конституции для рекордов не годятся.

— А при чем тут Конституция? — крайне удивился Лаврентий Павлович.

— Я имею в виду по телосложению. Нужны худые и длинноногие, с ростом под два метра — таких под рекорды и подготовить недолго. А эти… смотреть противно. Да, вернусь к футболу: я могу предложить двоих ребят с экскаваторного завода. Мячик они пинают с удовольствием, Мишу знают… чудес от них, конечно, ждать не стоит, но шанс хоть какую-то медальку получить возрастет.

— Вы так думаете? — грустно поинтересовался Андрианов.

— Ну, по крайней мере они единственные, кто смог забить голы Байрамали Эльшановичу в последнем городском чемпионате. Причем они это именно вдвоем проделывают, так что брать стоит или обоих, или вообще ни одного…

— Берите, — скомандовал Берия, — и будем надеяться, что они не посрамят…

— Моего высокого доверия, — рассмеялась Таня. — Но на этом с футболом закончим, и я удаляюсь.

— Куда? — глуповато спросил Константин Александрович.

— Готовить товарища Совушкину. У нее — особая программа…

— Ну да, конечно, я и забыл… с расстройства, — произнес Лаврентий Павлович. — А этих кто тренировать будет?

— Я уже им все расписала, им не тренироваться нужно, а нарабатывать мышечные рефлексы и силушку молодецкую, а за этим врачи из третьего госпиталя внимательно присмотрят. И да, я на соревнования не поеду, да и Совушкину… хотя знаете что? А давайте ее знаменосцем назначим на открытии Олимпиады? Есть у меня идея как еще до начала соревнований всех противников морально в дерьмо втоптать.

— Вот любишь ты, Татьяна Васильевна, всяких во всякое втаптывать… Константин Александрович, на открытии Олимпиады наше советское знамя понесет товарищ Совушкина.

— А кто это вообще? Я ее ведь даже не видел. Знаю, что продавщица откуда-то из Сибири…

— Увидишь, — ухмыльнулся Берия. — Тебе понравится…

Полковник Еремина сидела в кабине новенького самолета едва скрывая раздражение. К ней в Молотовск прилетел лично товарищ Голованов и буквально выдрал ее из законного (и вполне заслуженного) декретного отпуска:

— Товарищ полковник, для вас у партии и правительства есть срочное боевое задание.

— Какое на хрен задание, да еще боевое? Я в декрете! У меня дочке шесть месяцев еще не исполнилось!

— Партия и правительство все понимают. Но это задание кроме вас никто выполнить не сможет.

— Это почему? Я все-таки даже не лучший пилот транспортной авиации, меня любой летчик заменить сможет. Ну, почти любой.

— Нет, не сможет. Вам нужно будет изобразить пилота самолета…

— Что значит «изобразить»?

— А то и значит. Фея отправляется на Олимпиаду, но никто в мире… то есть почти никто, кроме четырех человек в правительстве, включая меня, и теперь вас, не знает, что отправляется именно Фея. Она сама самолет поведет, но даже об этом никто знать не должен. Поэтому на борту должен быть пилот… которому она полностью доверяет. А Смолянинова — она сейчас глубоко беременна, ее не то что за штурвал сажать, даже в воздух поднимать нельзя. А вы — вы ее как бы доставите в Хельсинки, вечером с ней же вернетесь в Ленинград, и если хотите, то домой вас лично верну. Так что дочка без вас всего полтора суток пробудет… я, между прочим, даже кормилицу для нее привез.

— Ну, если Фея… ладно, где эта кормилица?

Поддалась на уговоры маршала — а теперь в левом кресле сидела какая-то дылда то ли бурятской, то ли казахской внешности. По крайней мере глаза раскосые и узкие, а морда широкая… правда волосы и брови цвета ржаной соломы, да и самолетом она управляла уверенно. Очень уверенно, а когда она посадила самолет на новеньком аэродроме возле Хельсинки, Ирину прорвало:

— Вот если бы я не сидела в правом кресле когда ты садишься, то в жисть бы не поверила, что люди там измениться внешне могут.