Сэндитон

Молодая леди на другом конце скамьи лезла из кожи вон – в этом не было сомнений. Разительная перемена в поведении мисс Денем, которая еще совсем недавно восседала с неприступным видом в гостиной миссис Паркер, еле цедя слова, а теперь, склонившись к леди Денем, говорила и слушала с льстивой предупредительностью и жадным вниманием, эта перемена была весьма забавной – или весьма прискорбной – в зависимости от того, как на нее посмотреть – с точки зрения сатиры или морали.

Шарлотте не составило труда определить характер мисс Денем. Что до сэра Эдварда, то его характер требовал дальнейшего изучения. Шарлотту изумило, когда вдруг, оставив Клару, он присоединился к их компании и, приняв приглашение прогуляться, стал оказывать исключительно ей все возможное внимание. Похоже, он намеревался, отделившись от остального общества, беседовать лишь с ней.

Начал он с рассуждений о море в том возвышенном тоне, который должен был свидетельствовать о его тонком вкусе и бурных переживаниях, и увлеченно произнес все положенные фразы, восхвалявшие величие водной стихии и рисовавшие неописуемые чувства, пробуждаемые ею в восприимчивом уме. Грозное великолепие океана в бурю, зеркальная гладь в затишье, чайки и водоросли, бездонные глубины, непостоянство, зловещие миражи, матросы, бороздящие волны в сиянии дня и застигнутые внезапной бурей, – обо всем этом говорилось с жаром и без запинки. В устах обворожительного сэра Эдварда банальности звучали великолепно, и Шарлотте ничего не оставалось, как счесть его человеком чувства, но тут он обрушил на нее поток цитат и путаных сентенций.

– Вы помните, – воскликнул он, – прекрасные строки о море сэра Вальтера Скотта? О, какая выразительность! Они постоянно приходят мне на ум, когда я здесь гуляю. У человека, способного читать их без волнения, нервы наемного убийцы! Я бы поостерегся встретиться с ним безоружный.

– Какие строки вы имеете в виду? – спросила Шарлотта. – Я что-то не припомню у Вальтера Скотта ни одного стихотворения о море.

– В самом деле? Я тоже не могу точно вспомнить начало. Но… вы, разумеется, помните его строки о женщинах…

О, женщины, в часы досуга…

Изумительно! Изумительно! Даже если бы он больше ничего не написал, то все равно остался бы в веках. А вот еще, несравненное, непревзойденное описание родительской любви:

Есть чувства, что в награду нам даны, Небесного в них больше, чем земного… —

и так далее. Но коль скоро мы рассуждаем о поэзии, каково ваше мнение, мисс Хейвуд, о стихах Бернса к Мэри? Какое вдохновение! Эти строки могут свести с ума! Никто не чувствовал так, как Бернс. В стихах Монтгомери – огонь поэзии, Вордсворт – ее сердце, Кэмпбелл в «Радостях надежды» [4] касается тончайших струн души. «Подобно редким ангельским визитам…» Можно ли представить себе что-либо более упоительное, более трогательное, более возвышенное, чем эти строки? Но Бернс, признаюсь, мисс Хейвуд, ему нет равных. Если у Вальтера Скотта все же можно найти изъян, так это недостаток страсти. Нежный, утонченный, выразительный – но пресный. Мужчина, неспособный воздать должное женской прелести, на мой взгляд, заслуживает презрения. Порой, не спорю, его поэзию озаряют проблески чувства, как в тех строках, о которых мы говорили: «О, женщины, в часы досуга…» Бернс пылает страстью всегда. Его душа – жертвенник, воздвигнутый, чтобы поклоняться прекрасной даме, а его поэзия поистине воскуряет фимиам в ее честь.

4

Кэмпбелл, Томас (1777–1844) – английский поэт, исповедовавший каноны классицизма в эпоху расцвета романтизма. В поэме «Радости надежды» (1799) преобладают героико-дидактические мотивы.

– Я с большим удовольствием прочла некоторые стихотворения Бернса, – сказала Шарлотта, как только сумела вставить слово, – но я не слишком романтична и не могу совершенно отделить стихи поэта от его характера, и не совсем достойное поведение Бернса в значительной степени мешало мне наслаждаться его стихами. Мне трудно поверить в искренность его любви. Я сомневаюсь в глубине его переживаний. Он что-то почувствовал, написал и забыл.

– Ах нет! – с жаром воскликнул сэр Эдвард. – Бернс – весь страсть и искренность! Возможно, его гений и впечатлительность явились причиной некоторых заблуждений. Но кто из нас без греха? Было бы слишком строго и умозрительно ожидать от пылкой души гения приземленности заурядного сознания. Возможно, страсти, которые разжигает в человеческой груди пламя таланта, несовместимы с прозаической благопристойностью, и ни вы, очаровательнейшая мисс Хейвуд, – это было произнесено с подчеркнутой галантностью, – и никакая другая женщина не можете справедливо судить о том, что говорит, пишет или совершает мужчина, неодолимо охваченный безграничной страстью.

Если Шарлотта правильно поняла смысл этих красивых слов, они не отличались благопристойностью, но все же она была польщена необычной формой, в которой был высказан комплимент, и сдержанно ответила:

– Я мало смыслю в таких вещах. Какой прекрасный день. Насколько мне представляется, дует южный ветер.

– Как счастлив ветер, что занимает мысли мисс Хейвуд!

Шарлотта вдруг подумала, что сэр Эдвард чрезвычайно глуп. А также поняла, зачем он за ней увязался, – в пику мисс Бриртон. Она догадалась об этом по нескольким его обеспокоенным взглядам, но зачем было ему говорить столько глупостей, так и осталось для нее загадкой. Ей показалось, что сэр Эдвард очень сентиментален, вечно охвачен каким-нибудь очередным порывом и в высшей степени привержен всем новомодным мудреным словечкам. Она решила, что мыслит он путано, а говорит, не слишком вникая в суть дела. Со временем она составит о нем более полное представление. Когда же сэр Эдвард предложил отправиться в библиотеку, Шарлотта почувствовала, что уже достаточно насладилась его обществом, и с искренней радостью приняла приглашение леди Денем погулять с ней по бульвару.

Когда все остальные их покинули – сэр Эдвард с притворным отчаянием, – они занялись приятной беседой, то есть леди Денем, как и полагается знатной даме, без умолку болтала только о себе, а Шарлотта слушала, с интересом отмечая, как не походят друг на друга тетушка и племянник. В речи леди Денем, разумеется, не было и следа неопределенных чувств или туманных фраз. Без лишних церемоний взяв Шарлотту за руку, как человек, полагающий, что любые знаки внимания с его стороны должны почитаться за честь, леди Денем с лукавой проницательностью и непосредственностью, проистекающими то ли из чувства собственной значительности, то ли из природной склонности к разговору, произнесла:

– Мисс Эстер хочет, чтобы я пригласила ее с братом погостить у меня неделю, как было прошлым летом. Но я этого не сделаю. Она изо всех сил старается подольститься ко мне, все время хвалит то одно, то другое, но я-то вижу ее насквозь. Меня не проведешь, моя милочка.

Шарлотта не знала, что на это ответить, никого не задев. И, не найдя ничего лучше, спросила:

– Вы имеете в виду сэра Эдварда и мисс Денем?

– Вот именно, дорогая. Свой молодняк, как я их иногда называю, потому что постоянно с ними нянчусь. Минувшим летом, примерно в это же время, они погостили у меня неделю, с понедельника по понедельник, и были очень довольны и признательны. Они очень славные молодые люди, моя милая. Мне не хотелось бы, чтобы вы подумали, что я уделяю им внимание только из-за покойного сэра Гарри. Вовсе нет, они весьма достойные люди, поверьте мне, иначе они не оказались бы в моем обществе. Я не из тех, кто покровительствует неизвестно кому. Мне непременно нужно знать, чего я хочу и с кем имею дело, иначе я и пальцем не пошевельну. Думаю, меня еще никому не удалось провести, а для женщины, дважды побывавшей замужем, это немало. Между нами говоря, бедный сэр Гарри поначалу меня недооценивал. Но, – с легким вздохом, – теперь он в могиле, а об умерших плохо не говорят. На свете не было парочки счастливей нас, он был почтенный человек, настоящий джентльмен, из старинного рода. Когда сэр Гарри умер, я отдала сэру Эдварду его золотые часы.

И леди Денем бросила на собеседницу многозначительный взгляд, по которому можно было заключить, что этими словами она рассчитывала произвести ошеломляющее впечатление; но, не заметив на лице Шарлотты восторженного изумления, поспешно добавила:

– Сэр Гарри не завещал их своему племяннику, моя дорогая. В завещании об этом не было ни слова. Просто как-то он при мне обронил, что хотел бы оставить часы племяннику. Но я вовсе не обязана была их отдавать, если б сама того не захотела.

– Это очень любезно с вашей стороны! Очень великодушно! – произнесла Шарлотта, с трудом изобразив восхищение.

– Да, моя милочка, и я сделала для него не только это. Я проявляю к сэру Эдварду дружескую щедрость. Бедный молодой человек так в ней нуждается. Хотя я всего лишь вдова, дорогая, а он наследник, у нас нет друг к другу никаких претензий, как это сплошь и рядом бывает в подобных случаях. Я не получаю с имущества Денемов ни шиллинга. Сэр Эдвард ничего мне не выплачивает. Я ничем ему не обязана, поверьте мне. Это я ему помогаю.

– В самом деле! Он очень приятный молодой человек с весьма изысканными манерами.

Это было сказано главным образом для того, чтобы не оставить слова леди Денем без ответа, однако Шарлотта заметила, что вызвала подозрение собеседницы, которая, устремив на нее проницательный взгляд, произнесла:

– Вот именно, он очень хорош собой, и надо надеяться, какая-нибудь леди, располагающая большим состоянием, придет к такому же убеждению. Мы с ним частенько говорим на эту тему. Красивый молодой человек вроде него может раздаривать девушкам улыбки и комплименты, зная при этом, что жениться он должен на деньгах. И в том, в главном, сэр Эдвард очень разумный молодой человек, с правильными представлениями.