Сэндитон
Шрифт:
— Вы помните, — сказал он, — прекрасные строки Скотта о море? О, какую картину они рисуют! Они всегда в моей памяти, когда я прогуливаюсь здесь. Человек, способный прочесть их равнодушно, должен обладать нервами наемного убийцы! Небо да защитит меня встретиться безоружным с подобным человеком!
— О каком описании вы говорите? — спросила Шарлотта. — Я что-то не помню такого упоминания моря ни в той, ни в другой поэме Скотта.
— Неужели? Да и я сейчас запамятовал начало. Но вы не могли забыть его описания Женщины. «О! Женщина в досужий час...» Восхитительно! Восхитительно! Он был бы обессмертен, даже не написав ничего больше. А затем это, не имеющее равных, не имеющее соперников: «Дан смертным дар великих чувств таких! Не столь земля, сколь небо скрыто в них!» и так далее. Но раз уж мы коснулись темы поэзии, что, мисс Хейвуд, вы думаете о Бернсе? Строки к его Мэри? О! Страсть, способная свести с ума! Если когда-либо жил человек, способный на нее, то только Бернс! Монтгомери обладает всем пламенем
— Некоторые стихи Бернса я читала с восторгом, — сказала Шарлотта, едва получила возможность открыть рот, — но я недостаточно поэтична, чтобы полностью отделять поэзию автора от его характера, а известные проступки бедного Бернса сильно мешают мне получать наслаждение от его строк. Мне трудно положиться на искренность его чувств как влюбленного. Я не верю в правдивость чувств человека с его характером. Он чувствовал, он писал, и он забывал.Ах, нет-нет! — вскричал сэр Эдвард в экстазе. — Он был одно пылание и правда! Его гений и чувствительность могли ввергать его в некоторые аберрации... Но кто совершенен? Было бы гиперкритично, было бы псевдофилософично ожидать от души тонко настроенного гения пресмыкания обычных умов. Яркие вспышки таланта, рожденные страстным чувством в груди мужчины, быть может, и несовместимы с некоторыми из прозаических требований приличий. И вы, прелестнейшая мисс Хейвуд (сказано с видом глубочайшей прочувствованности), не можете, как и любая другая женщина, быть справедливой судьей того, что может сказать, написать или сделать мужчина под неодолимой властью безграничной пылкости.
Все это было очень мило, но, если Шарлотта хоть чуточку поняла, не слишком соответствовало морали. К тому же, вовсе не польщенная экстраординарностью стиля его комплиментов, она ответила сухо:
— Я, право, ничего об этом не знаю. Ветер, по-моему, дует с юга.
— Счастливый, счастливый ветер, привлекший мысли мисс Хейвуд!
Она уже начинала считать его попросту глупым. Она успела понять, почему для этой прогулки он избрал в спутницы именно ее. Чтобы уязвить мисс Бреретон. Она прочла это в двух-трех его встревоженных взглядах. Но почему ему потребовалось болтать такой вздор, оставалось непостижимым. Он казался очень сентиментальным, переполненным избытком чувств и крайне приверженным к употреблению всяких новейших и модных зубодробительных словечек. Не обладая ясным умом, сделала она вывод, он декламировал их, не вникая в смысл. Будущее могло объяснить его глубже, но, когда он предложил зайти в библиотеку, она почувствовала, что на одно утро сэра Эдварда Денхема ей более чем достаточно, и с радостью приняла приглашение леди Денхем остаться на Террасе с ней.
Все остальные их покинули — сэр Эдвард с выражением весьма галантного сожаления на лице, что вынужден расстаться с ними, — и они занялись приятной беседой. То есть леди Денхем, как истинная главная леди, говорила и говорила исключительно о своих заботах, а Шарлотта слушала, про себя забавляясь контрастом между ее недавним собеседником и этой собеседницей. Бесспорно, в монологе леди Денхем не было никаких намеков на сомнительные чувства и никаких неудобопонятных фраз. Взяв Шарлотту за локоть с безмятежностью уверенности, что всякий знак ее внимания — великая честь, и обстоятельная из-за того же осознания своей важности (или из-за врожденной болтливости), она незамедлительно сказала тоном величайшего удовлетворения с лукаво-умудренным взглядом:
— Мисс Эстер хочет, чтобы я пригласила их с братом погостить неделю у меня в Сэндитон-Хаусе, как прошлым летом. Но я и не подумаю. Пыталась обвести меня вокруг пальца своими похвалами тому или этому. Только я ее насквозь видела. Меня не провести, дорогая моя.
Шарлотта не нашла сказать ничего более безобидного, чем задать простой вопрос:
— Сэр Денхем и мисс Денхем?
— Да, дорогая моя. Моя молодежь, как я их иногда называю. Они же как бы под моей опекой. Прошлым летом примерно в это же время они гостили у меня неделю с понедельника по понедельник и были в восторге, и уж так благодарны! Они очень хорошие, дорогая моя. Мне не хотелось бы, чтобы вы думали, будто я обращаю на них внимание только ради бедного дорогого сэра Гарри. Нет-нет. Они очень достойны сами по себе, не то бы, уж поверьте, они не бывали бы столь часто в моем обществе. Я не та женщина, чтобы помогать кому-либо вслепую. Прежде чем пальцем пошевелить, я всегда позабочусь узнать, что и как и с кем я имею дело. Не думаю, чтобы я
когда-нибудь допустила промашку, а это не так уж мало для женщины, которая побывала замужем два раза. Бедный дорогой сэр Гарри, между нами говоря, поначалу думал загрести побольше. Но — (с легким вздохом) — его более нет с нами, а мы не должны упоминать недостатки покойников. Никто не мог бы жить счастливее, чем мы. И он был очень благородный человек, истинный джентльмен из древнего рода. А когда он скончался, я отдала сэру Эдварду его золотые часы.При этих словах она бросила на свою собеседницу выжидающий взгляд, а когда лицо Шарлотты не выразило благоговейного изумления, поспешила добавить:
— Он их не завещал своему племяннику, дорогая моя. Они не были завещаны. Не упоминались в завещании. Он просто сказал мне, причем всего один раз, что хотел бы, чтобы у племянника были его часы. Но это ни к чему не обязывало, не реши я сама.
— Такая доброта, такая щедрость! — сказала Шарлотта, абсолютно вынужденная выразить восхищение.
— Да, дорогая моя, и это не единственная из моих добрых услуг ему. Я была очень щедрым другом сэру Эдварду. Бедный молодой человек, ему это очень нужно. Ведь хотя я всего лишь вдова, дорогая моя, а он — наследник, отношения между нами совсем иные, чем обычно для подобных случаев. Из имущества Денхемов я не получила ни единого шиллинга. Сэр Эдвард ничего не выплачивает мне. Он не главенствует, уж поверьте. Это я помогаю ему.
— Неужели? Он прекрасный молодой человек, такой учтивый и галантный!
Сказано это было главным образом, чтобы что-то сказать, но Шарлотта сразу увидела, что навлекла на себя подозрения: леди Денхем смерила ее проницательным взглядом и ответила:
— Да-да, он выглядит очень приятно, и надо надеяться, что какая-нибудь леди с большим состоянием согласится с этим. Ведь сэру Эдварду необходимо жениться на деньгах. Мы с ним часто разговариваем об этом. Красавец вроде него будет расхаживать, улыбаясь и ухмыляясь, и рассыпаться в комплиментах перед девушками, но он знает, что должен жениться на деньгах. А сэр Эдвард в целом очень надежный молодой человек, и понятия у него самые лучшие.
— Сэр Эдвард Денхем, — сказала Шарлотта, — с его достоинствами, может почти не сомневаться, что обворожит богатую женщину, если пожелает.
Это великолепное пожелание словно бы рассеяло подозрения.
— Да, дорогая моя, сказано очень разумно! — вскричала леди Денхем. — Если бы нам только удалось заполучить в Сэндитон молодую наследницу! Да только наследницы чудовищно редки! Не думаю, чтобы у нас тут побывала наследница или хотя бы графиня с тех пор, как Сэндитон стал морским курортом. Семьи приезжают за семьями, но, насколько я узнала, ни единая на сотню не владеет солидной собственностью. Быть может рента, но не собственность земельная или денежная. Ну, там священники, или стряпчие из Лондона, или офицеры на половинном жалованье, или вдовы, ничего, кроме своей доли наследства, не имеющие. Какую пользу могут принести подобные люди? Разве что снимают наши пустые дома. Между нами говоря, по-моему, они дураки, что не остались дома. Вот если бы сюда привезли молодую наследницу для поправления здоровья! (И если бы ей прописали пить ослиное молоко, так я бы могла снабжать ее). А она, когда поздоровела, влюбилась бы в сэра Эдварда!
— Да, это поистине было бы великой удачей!
— И мисс Эстер тоже должна выйти за человека с состоянием. Должна заполучить богатого мужа. Ах, барышень, у которых нет денег, можно только жалеть! Но, — после краткой паузы, — если мисс Эстер думает уговорить меня предложить им погостить в Сэндитон-Хаусе, то она очень ошибается. С прошлого лета, знаете ли, у меня многое переменилось. У меня теперь есть мисс Клара, а это большая разница.
Она сказала это столь серьезно, что Шарлотта мгновенно уловила тут намек на подлинную откровенность и приготовилась к более полным пояснениям, но не услышала ничего, кроме:
— У меня нет желания, чтобы мой дом был переполнен, будто отель. Я не желаю, чтобы две мои младшие горничные все утро были заняты уборкой спален. Они ведь должны каждый день приводить в порядок комнату мисс Клары, а не только мою. Если им прибавится работы, они захотят прибавки.
К жалобам подобного рода Шарлотта готова не была, выразить даже притворное сочувствие было невозможно, и она не нашлась, что сказать. А леди Денхем вскоре добавила с большим злорадством:
— Помимо всего прочего, дорогая моя, с какой стати мне заполнять свой дом в ущерб Сэндитону? Если кому- то хочется дожить у моря, так почему бы им не снять жилье? Много домов стоят пустыми. На этой самой Террасе в эту самую минуту мы видим три плакатика в окнах. Номера третий, четвертый и восьмой. Ну, номер восьмой Угловой Корнер-Хаус может быть для них великоват, но два остальных — уютные маленькие домики, вполне подходят для молодого джентльмена с сестрой. А потому, дорогая моя, когда мисс Эстер снова заговорит о сырости Денхем-Парка и о пользе, которую ей всегда приносят морские купания, я порекомендую им снять на две недели тот или другой. Вы согласны, что это по-честному? Своя рубашка ближе к телу, знаете ли.