Сент-Экзюпери

Так или иначе, был ли Антуан уволен или ушел сам, имеет для нас второстепенное значение. Нам хорошо известно мнение о нем Дора. А Дора понимал толк в людях и знал, что в трудных условиях полета, в непогоду Сент-Экс — один из лучших его пилотов. В тихое безветрие, над ровной местностью он мог быть рассеянным, так как на свободе много размышлял о вещах, не имеющих отношения к его профессии. Зато он был неплохим организатором, и Дидье Дора сумел его использовать сообразно с его особыми качествами, не закрывая глаз на его недостатки. Новая, временная администрация не сумела или не захотела этого сделать, да и сам Антуан своим поведением давал повод для обвинения его в некоторой неустойчивости, в некоторой неуравновешенности характера.

«Деньги сами по себе» его «не интересуют». Но они нужны, ох, как нужны! Как раз в этом отношении намечается проблеск. Американская фирма ставит фильм «Ночной полет». Однако права автора оказались плохо защищены, и Сент-Экзюпери почти никакой материальной выгоды из этого не извлек.

Дора, не утерявший связи с Латекоэром, помогает Сент-Экзюпери устроиться летчиком-испытателем на авиазаводе. Погруженный в свои заботы, в подавленном состоянии Сент-Экс приступает к этой опасной работе, требующей от летчика особенной собранности.

От этого времени сохранилось одно его письмо:

«Возвратился с базы гидросамолетов, где проводил испытания. В ушах стоит шум, руки перепачканы маслом. Пью на террасе маленького кафе, вокруг постепенно темнеет, а у меня нет желания даже пойти пообедать... Живу здесь один, потому что мотаюсь между Тулузой, Перпиньяном и Сен-Рафаэлем. Дни провожу на лимане — это не море и не озеро, просто безжизненная гладь, я ее не люблю. Соленые воды, если это только не море, всегда тоскливы, не знаю почему. Защищенные воды! Пресные воды называют „мягкой“ водой — это так верно. Настоящее озеро, с домами, стоящими вокруг и глядящими друг на друга, представляется мне образом любви. Когда любишь девушку с другого берега, она кажется недоступной и близкой — заманчивое приключение. Кажется, что лодки в этой вечной гавани достигли, наконец, берега желания. А в Сен-Лоране де ля Саланк, где я провожу дни, дышишь гниющими водорослями. И это тупик, даже внутренний тупик. Здесь я не чувствую себя счастливым. То же происходит и вечерами, когда я возвращаюсь в Перпиньян, — вечера вроде нынешнего бесконечны. Ни с кем здесь не познакомился и не стремлюсь к этому. Обрывки фраз и смех, доносящиеся до моего угла, причиняют мне боль. Эти звуки напоминают бульканье закипающей похлебки. Эти люди булькают в своей кастрюльке до самой смерти. Зачем тогда жить? Меня, правда, навестила чета друзей — молодое семейство, уверенное в своем благополучии, конечно, счастливое, но мне его счастье показалось затхлым. Знаешь, в нем чувствовалось брюзжание слишком благополучных людей. Необоснованная озлобленность счастья. Когда они ушли, я свободно вздохнул. Правда, я их очень люблю, но я ненавижу такую успокоенность. Есть же, наверное, люди, похожие на ветер с моря!»

Да, сам он мечется, как ветер с моря. Консуэло в Париже. Он нигде не находит себе места, он то здесь, то там. И сам не вполне знает, чего хочет.

Андре Дюбурдье, который часто видал его в это время, говорит, что он не мог вполне сосредоточиться на своей работе, а это особенно необходимо летчику-испытателю.

Однажды Сент-Экзюпери должен был испытать новую модель трех моторного самолета. Еще на колодках левый мотор стреляет. Это его не останавливает. Он подымается в воздух. Естественно, в полете мотор забарахлил еще больше, и из него пошел дым. Сделав разворот, Сент-Экс пошел на посадку. Наблюдавшие за ним с земли с ужасом заметили, что от самолета что-то отделилось — не то часть крыла, не то оторвавшийся от фюзеляжа лист обшивки. Между тем самолет продолжал спуск вполне нормально. На земле выяснилось: оторвавшийся Предмет был дверцей кабины, которую Сент-Экс забыл закрыть при взлете.

Другой случай еще более характерен. Сент-Экзюпери принимает партию самолетов «Лате-28», запроданных Венесуэле. После обязательных в таких случаях испытаний — подъем на три тысячи метров, полет на ограниченном отрезке с максимальной скоростью — Сент-Экс совершает посадку. Подошедший инженер спрашивает его, все ли в порядке.

— О нет! — восклицает Сент-Экзюпери. — Этот самолет на большом газу очень сильно кренит, его едва можно выровнять.

— В какую сторону крен? — спрашивает инженер.

Сент-Экзюпери задумывается: он уже не помнит. Сколько он ни поворачивался лицом к аэродрому, как ни старался представить себе дорогу в Мюре, проходившую слева, положение по отношению к солнцу, садившемуся напротив, он не был в состоянии сказать, в какую сторону кренился самолет. Ему пришлось снова подняться в воздух, чтобы ответить на вопрос инженера.

Товарищи забавлялись подобными происшествиями. Но для инженеров в этом не было ничего смешного.

В ноябре при испытании гидроплана Сент-Экзюпери чуть не гибнет в бухте Сен-Рафаэля. Это единственный случай в его карьере летчика, когда авария произошла по его вине, все остальные россказни — легенда. Но в этом случае неправильная посадка на воду привела к тому, что самолет зарылся и начал тонуть. Своим спасением Сент-Экс поистине обязан чуду. Это чудо — «купание в Сен-Рафаэле» — он описал в «Земле людей».

Следствием этой аварии явился временный вынужденный отдых. Сент-Экзюпери закончил сценарий фильма «Анн-Мари», начатый еще в Буэнос-Айресе, и написал либретто сценария фильма «Игорь». Русскому читателю будет небезынтересно узнать, что в основу сценария «Игоря» положен эпизод возвращения на родину революционера, за которым охотится царская полиция. Два его товарища жертвуют собой, чтобы дать ему благополучно сойти с корабля на берег. Основное в сценарии — это разработка столь милой сердцу Сент-Экса темы товарищеской взаимовыручки. Острые драматические коллизии, выявляющие благородство человеческих чувств, коллизии, для которых сюжетной канвой служит революционная деятельность, не привлекли к себе должного внимания и интереса продюсеров. Ни к каким практическим результатам попытки Сент-Экзюпери писать специально для кино не привели. При его «негибкости» поползновения продюсеров и режиссеров расправляться с творением писателя по своему усмотрению, корежить его произведение как им заблагорассудится в угоду так называемым вкусам широко» публики или своим собственным наталкивались со стороны Сент-Экзюпери на резкий отпор. Антуан очень разочарован своей деятельностью киносценариста. Он пишет другу:

«Я никогда не рассматривал фильм как свое детище. По существу, фильм всегда коллективное творение, он всегда результат лучших или худших компромиссов, которые никогда не удовлетворяют автора. Я тщательно избегаю чересчур связывать такую работу со своей точкой зрения и пытаюсь приобщить свои усилия к усилиям моих соавторов».

Как видно, совместная работа с режиссером пришлась Сент-Экзюпери не по душе, и он отказался от дальнейших попыток в этой области. Он хотел бы иметь возможность одновременно писать сценарии и самому ставить фильм, но это ему не удалась.

Сент-Экзюпери возвращается на работу у Латекоэра. У него появляется некоторый досуг, и, когда к нему обращаются с просьбой написать предисловие к книге Мориса Бурде «Величие и кабала авиации», он с радостью ухватывается за эту соломинку. В этом предисловии он снова изливает всю свою душу, подводит итог своим размышлениям над чудом, каким была для него Линия, раскрывает самое ценное, что давал ему повседневный труд небесного пахаря. В этом небольшом стихотворении в прозе много грусти, навеянной воспоминаниями, но и много подлинной радости.

Величие и кабала авиации

Около двух часов ночи, когда самолет с почтой вылетает обратным рейсом из Дакара в Касабланку, темный капот мотора утверждается среди звезд, имени которых я не знаю, немного правее ковша Большой Медведицы. По мере восхождения звезд меняешь ориентиры. Меняешь советников. И мало-помалу, закончив большую стирку видимого мира, оставив от него лишь проступающие на черном песке звезды, ночь с тем же рвением затевает большую стирку в сердце. Ничтожные тревоги, казавшиеся столь значительными, раздражения, невнятные желания, ревность стираются, и проступают лишь важные заботы. И тогда, час за часом спускаясь по лестнице звезд к рассвету, чувствуешь себя чистым.

Величие и кабала ремесла летчика! Морис Бурде пытается в этой книге со всем своим талантам, со всей душой дать их почувствовать. Хотел бы сказать здесь несколько слов о том, что мне кажется самым главным.

Да, есть величие ремесла: радость возвращения, когда преодолел бурю; скольжение к залитому солнцем Аликанте или Сант-Яго, когда выбрался из Мрака ИЛИ грозы, могучее чувство, что возвращаешься к своему месту в жизни, в чудесный сад, где есть деревья, женщины и маленькие портовые кафе. Какой пилот Линии не пел, когда, оставив позади давившие его грозные массивы, сбавив обороты и склонясь к земле, он вел самолет на посадку?