Сент-Ив. Принц Отто

Чевеникс живо вскочил и, подойдя ко мне, произнес с жаром:

— Я скажу вам, в чем дело, и вы поможете свершиться правосудию. Каким образом — я еще не знаю, по-тому что, конечно, на вас лежит клятва, но так или иначе вы поможете мне. Запомните все, что я скажу вам.

В это мгновение он тяжело опустил руку на мое плечо и сжал его; не могу вам сказать, продолжал ли он говорить или сразу замолчал, потому что майор тронул меня как раз за то проклятое плечо, которое ранил Гогела. Рана была ничтожной царапиной, она заживала, но прикосновение Чевеникса причинило мне адские мучения. У меня закружилась голова, по лицу покатились капли пота, вероятно, я смертельно побледнел.

Чевеникс снял руку так же быстро, как положил ее.

— Что с вами? — спросил он.

— Пустяки, — ответил я. — Немножко дурно; теперь все прошло.

— Прошло ли? Вы бледны как полотно.

— Право же, все прошло. Теперь я снова вполне оправился, — уверял я, хотя едва мог принудить себя говорить.

— Значит, продолжать? — спросил Чевеникс. — В состоянии ли вы следить за мной?

— Конечно! — ответил я и отер рукавом свое влажное лицо (в это время моей жизни у меня не было носового платка!).

— Если вы уверены, что вы будете в состоянии следить за моими словами, то слушайте меня. Только, — прибавил он с сомнением, — у вас был очень внезапный и острый припадок! Однако если вы говорите, что все прошло, я начну: между вами, пленными, было бы трудно устроить вполне правильную дуэль. Между тем, несмотря на нарушение многих общепринятых форм, несмотря на необыкновенные условия, поединок мог совершиться достаточно честным образом. Вы понимаете меня? Ну, поступите же как джентльмен и солдат.

Рука Чевеникса снова поднялась и покачивалась над моим плечом. Я не выдержал и отшатнулся от него, вскрикнув:

— Только не кладите мне руки на плечо! Я не в силах выносить этого. У меня ревматизм, — поспешно прибавил я, — мое плечо воспалено и очень болит.

Чевеникс снова опустился на прежний стул и спокойно закурил сигару.

— Мне очень жаль, что у вас болит плечо, — наконец проговорил майор. — Не послать ли за доктором?

— Не нужно, — ответил я. — Это — безделица, я привык к боли, она не беспокоит меня; кроме того, я не верю докторам.

— Прекрасно, — заметил майор и стал молча курить.

Все на свете отдал бы я, чтобы только прервать это молчание. Наконец офицер заговорил:

— Ну, мне кажется, я знаю достаточно, полагаю даже, что мне известно решительно все.

— Насчет чего? — смело спросил я.

— Насчет Гогелы, — ответил он.

— Простите, но я не понимаю.

— О, — произнес майор, — этот человек ранен на дуэли и вашей рукой. Я ведь не младенец.

— Без сомнения. Но, мне кажется, вы увлекаетесь теориями.

— Желаете сделать проверку? — спросил Чевеникс. — Доктор недалеко. Если на вашем плече нет открытой раны — я ошибаюсь. Если рана есть… — он помахал рукой. — Но я советую вам подумать, — продолжал Чевеникс. — У этого опыта будет чертовски неприятная сторона для вас, а именно: все то, что осталось бы только между нами двоими, сделается тогда достоянием всех.

— Ну, хорошо, — со смехом произнес я. — Мне кажется, все лучше, нежели медицинский осмотр; я не выношу этой породы людей!

Последние слова Чевеникса сильно успокоили меня, но все же я далеко не чувствовал себя в безопасвости.

Майор курил, посматривая то на пепел своей сигары, то на меня.

— Я сам солдат, — заговорил он, — и в свое время сам пережил нечто подобное, ранив противника. Я не желаю ставить в безвыходное положение кого-нибудь из-за дуэли, хотя она, быть может, и не была необходимостью и совершалась не по всем правилам. В то же время мне крайне нужно знать решительно все, и я желаю, чтобы вы скрепили мои догадки вашим честным словом. В противном случае мне, к моему большому огорчению, придется послать за доктором.

— Я ничего не отрицаю и не утверждаю, — возразил я. — Однако, если вы удовольствуетесь моим заявлением, я вам скажу следующее: даю честное слово джентльмена и солдата, что между нами, пленниками, не произошло ничего такого, что не было бы вполне честно.

— Отлично, — сказал он. — Я только этого и желал. Теперь вы можете идти, Шамдивер.

Когда я подошел к двери, Чевеникс прибавил со смехом:

— Во всяком случае, мне следует извиниться перед вами: я и не подозревал, что подвергаю вас пытке.

В тот же день на наш двор пришел доктор с листом бумаги в руках. По-видимому, ему было очень жарко; он казался рассерженным и, очевидно, не заботился о том, чтобы говорить вежливым образом.

— Эй, — крикнул он, — кто из вас немного знает по-английски? О, — прибавил он, всматриваясь в меня, — вы — как бишь вас зовут — вы пригодитесь мне. Скажите этим молодцам, что тот умирает. Его песня спета, нечего и говорить; я ожидаю, что он умрет к вечеру. Скажите же им, что я не завидую тому из них, кто проколол его. Прежде всего переведите им это.

Я исполнил приказание доктора.

— Теперь, — продолжал маленький человек, — передайте им, что этот Гогель, или как там его зовут, желает повидаться с некоторыми из них перед отправлением на тот свет. Если я правильно понял его, то он стремится обнять своих ближайших друзей, словом, развел там всякую кислятину. Поняли? Вот список, который он написал; лучше всего, прочтите его вслух сами; я не в состоянии выговорить ни одного слога из ваших чертовских фамилий. Услышав свое имя, каждый должен ответить: «здесь» и отойти вот к этой стене.

С самыми разнообразными чувствами в душе прочел я первое имя списка. Мне очень не хотелось смотреть на страшное дело моих рук; при одной мысли об этом все мое существо содрогалось. А как еще Гогела примет меня? Я мог избавиться от этого свидания, пропустив первое имя в списке; доктор ничего не узнал бы, и я не пошел бы к Гогеле. Впоследствии я с удовольствием вспоминал, что, ни на мгновение не останавливаясь на этой мысли, я подошел к указанной стене, повернулся, прочел имя Шамдивер и сам же ответил: «здесь».