Сентиментальная лирика о любви

Назначенье – художник.

Среди прочих его укажите,

средь ученых, дотошных:

утешитель, шаман, небожитель.

Ничего не разрушив,

не нарушив, не злясь, не бастуя,

только делает души

аккуратно, как делают стулья.

Как хлебы выпекают,

как, забыв о нажимах, наживах,

за порог выбегают

в луч рассвета, под нежность снежинок.

Нам, художникам, просто.

Где сломает мозги кто угодно,

нам неймется, поется

и в пространстве, и в клетке

свободно.

На спасительный дождик

откликается сущее наше.

И шагает художник,

воротник, как подросток, поднявши.

Не дрожит и не тужит,

никому не грозит, не карает,

запускает по лужам

свой бессмертный бумажный кораблик.

Свои

Памяти Володи Корнилова

1

Простите все, кого люблю,

с кем я бывала невнимательна, –

свои! – то ласково, то матерно,

то – до небес, а то – к нулю.

Когда я буду в дальнем, том,

где судит только Бог повинного,

откроете – потом, потом! –

на все любовь меня подвигнула.

И если опыт мой ценим,

не вслед, рыданьями напрасными –

при жизни именно к своим

вы будьте бережны и ласковы!

2

Отчего этот воздух так горек и кисл,

отчего сквозь прикрытые веки

открывается суть, открывается смысл –

для того, чтоб закрыться навеки?

Но шумит надо мной, за спиной пара крыл,

отвергая опоры, перила,

для того, чтобы то, что ты мне приоткрыл,

для себя до конца я открыла.

«Я не согласна с нею…»

Памяти Ю.Д.

Я не согласна с нею.

Зачем она ушла?

Она была сложнее,

нежней, чем я, была.

Сама за край предела,

хоть это и грешно,

ушла, не захотела

досматривать кино.

А для меня – не пытка,

что время бьёт и злит,

Я больше любопытна,

чем опыт мне велит.

Нескладно и накладно…

Но я в который раз

прошу судьбу: «Ну, ладно, –

ещё один сеанс!»

И шаг несу упруго

к неясной цели той…

Прости меня, подруга,

под вечною плитой.

«У вдов друзей…»

У вдов друзей

печальное житье.

От этой доли некуда деваться:

век помнить назначение свое –

писательской женою оставаться.

Она тогда сияла и цвела –

особая порода, племя, раса.

При старом муже девочкой была,

теперь сама стара и седовласа.

Когда их соберется больше двух,

неважно, что мы их героев хаем,

они стихи мужей читают вслух,

их прозу поминают с придыханьем.

Восходят позабытые слова.

Вдова больных и светлых слез не прячет!

И я – вдова,

и я еще жива.

А обо мне хоть кто-нибудь заплачет?

Защищаюсь

Р. Рудашевскому

С пестротой своей жанровой

время нас не голубит,

век упрямо не жалует…

А сосед меня любит!

То есть, как и желаемо,

нет добрей и верней.

И ключи я дала ему

от квартиры моей.

А еще продавщица

из отдела молочного

о концерт причаститься

жаждет так озабоченно.

Я ей выдам билетик,

подарю свою книжку

и ничем не унижу

в барахолке столетья.

А еще эти птицы –

на балконном перильце.

Да и небо: до мига –

неоткрытая книга.

В общем, Бог с ним, и с веком,

и со временем тоже.

Ведь себя человеком

ощущаю я все же.

И в карман опустевший

день червонцев нарубит.

И земля еще держит.

И сосед меня любит!

«Погода измениться может…»

Погода измениться может,

пока же небу мой привет

за то, что и дождём не мочит,

и снегопада тоже нет,

за то, что не смиренный норов

покуда быть собою рад

и – ни заслуженных наград,

ни незаслуженных укоров…

«Хоть зла судьба к поэту…»

Хоть зла судьба к поэту,

хоть добра,

его душа –

не перекати-поле.

Поэту подобает худоба:

сгорают углеводы в топках боли.

Пылая, душит дымом материк

взволнованных вопросов без ответов…

Я не про тех, кто рифмы мастерит,

я не про стихотворцев –

про поэтов.

А слов, как дров, мир наготовил впрок.

Но за чертой, где на шкале:

«Довольно!» –

ты в прежнем платье,

в маскхалате строк.

Поймут ли,

что тебе и вправду больно!

«Слова звучат, но больше, чем слышны…»

Слова звучат, но больше, чем слышны.

И все же каковы – гадаю снова –

пропорции, в которых сведены

в необходимый сплав судьба и слово?

Не убедят, втоптавши слово в грязь,

принизив непреложностью событий…

Судьба и слово – связанность, не связь,