Сэр Невпопад из Ниоткуда

Вторым из числа важных и довольно неприятных событий последнего времени явился вызов, который бросил нашему королю военный диктатор соседней с Истерией области, некто Шенк. Последний вдруг взял да и выдвинулся со всеми своими вассалами к истерийским границам, словно решил проверить их на прочность. Рунсибел немедленно созвал своих рыцарей на совет и объявил им, что столь дерзостная вылазка должна получить немедленный и решительный отпор, вследствие чего он намерен отправить к северо-западным рубежам страны небольшую мобильную армию. Рыцари, коим выпадет честь командовать подразделениями этой армии, будут избраны посредством честной жеребьёвки.

Рунсибелу, оказывается, не впервой было доверять решение об участии рыцарей в войнах слепому случаю, то есть жребию. Происходило это вот каким образом: имена всех истерийских рыцарей записывались на кусочках пергамента, и последние затем помещались в круг, начертанный на мраморном полу в одном из залов крепости. В зале этом вечно гуляли сквозняки, и потому через минуту-другую лёгкий бриз подхватывал бумажки и принимался их кружить. Некоторые неизбежно выдувало за пределы круга. Их подбирали с пола и зачитывали значившиеся на них имена. Таким образом, кое-кому из рыцарей в буквальном смысле слова «выпадала» честь воевать за корону и отечество.

Кстати, согласно ритуалу, куски пергамента, очутившиеся вне круга, собирал с пола не кто иной, как придворный шут Одклей, сопровождая это занятие обычными своими ужимками и шуточками. Потом передавал их королю, и последний с нарочитой медлительностью разворачивал их один за другим и торжественно зачитывал имена счастливцев, каждого из которых тотчас же шумно приветствовала и поздравляла толпа придворных.

В тот злосчастный день, о котором я веду речь, в числе избранных посредством жеребьёвки оказался и сэр Умбреж. Стоило только королю громогласно, с чувством произнести его имя, как отовсюду послышался шепоток, который не смогли заглушить даже звуки осторожных рукоплесканий и приличествующих случаю поздравительных возгласов. Придворные были в явном замешательстве. Трудно было представить себе существо более нелепое и бесполезное на поле военных действий, чем старина Умбреж. Но высказать это вслух, разумеется, никто не решился. Многие исподтишка бросали в мою сторону сочувственные взгляды, иные покачивали головами и сокрушённо вздыхали. Даже Булат Морнингстар изволил обратить на мою персону своё милостивое внимание: он бочком подобрался ко мне, с деланным участием заглянул в лицо, легонько хлопнул по плечу и тихо произнёс своим проклятым музыкальным голосом:

– Рад был нашему знакомству. Жаль, право слово, что оно оказалось таким недолгим.

Слава богу, что к тому времени я получил возможность находить забвение в вине от всех своих многочисленных горестей и бед. Доступ к горячительным напиткам открыл мне, кстати, не раз уже мной упоминавшийся шут Одклей.

Случилось это вот как. Однажды, вычистив стойло Титана, моего любимца, ходить за которым вменялось мне в обязанность в качестве оруженосца сэра Умбрежа, я сидел, пригорюнившись, в дальнем уголке конюшни и размышлял о том, сколь немногое в моей жизни изменилось к лучшему с тех пор, как я покинул трактир Строкера. Тот же запах навоза, въевшийся в кожу, то же убежище от насмешек и жестокости окружающих – конюшня, те же безрадостные перспективы... Я так погрузился в эти мрачные раздумья, что и не заметил, как ко мне почти вплотную подкрался Одклей. Он меня здорово напугал, зазвенев перед самым моим носом своей дурацкой погремушкой с колокольчиками. Я чуть не подпрыгнул от неожиданности, а когда опомнился от испуга, крикнул ему довольно-таки грубо:

– Поди прочь от меня с этой своей дрянью, а не то я засуну её тебе в задницу, да так глубоко, что она станет звенеть всякий раз, как тебе вздумается почесать свою дурацкую башку!

Я выпалил всё это на одном дыхании, ожидая, что шут ответит на мою резкость каким-нибудь крепким словцом. Но он, однако, совсем на меня не обиделся. Взял да и расхохотался. И в звуках его смеха я отчётливо различил нотки сочувствия.

Вволю повеселившись, он скорчил серьёзную мину и заявил:

– Тебе выпить не помешает, вот что. – И снова он меня удивил, заговорив на сей раз без всяких своих ужимок, а вполне серьёзно, как мужчина с мужчиной.

Я уныло кивнул:

– Точно. Но где взять?

– Умеешь хранить тайны? – Он опустился на солому возле меня и заговорщически подмигнул.

Я вспомнил о своём происхождении, о тех обвинениях, которые мне так давно хотелось бросить в лицо всем этим благородным сэрам, и уверенно кивнул:

– Ещё как!

Шут поверил мне на слово.

– Тогда пошли!

Поднявшись на ноги, он засунул погремушку за пояс, чтобы колокольчики своим звоном не выдали его местонахождение. Сделав несколько шагов к выходу из конюшни, он приостановился, видя, что я по-прежнему не двигаюсь с места, и призывно махнул мне рукой. Я подумал, что ничего не потеряю, если немного пройдусь с Одклеем, куда бы тот меня ни привёл. Делать мне всё равно было нечего, а зла или какого-нибудь подвоха я от него не ждал. Шут никогда ещё лично меня не высмеивал и вообще никак не задевал. У ворот конюшни стояло ведро с водой. Я наспех ополоснул в нём руки, чтобы не так воняли навозом, вытер их о свою одежду и заторопился вслед за Одклеем.

Шут пересёк просторный двор и привёл меня к дальней стене крепости. Я с замешательством следил, как он вцепился обеими руками в один из камней прочной кладки и с силой потянул его на себя. Сколько раз я, ни о чём не подозревая, проходил мимо этого участка стены, мимо этого камня, который, если приглядеться, слегка выдавался из ряда! Небольшая секция стены бесшумно скользнула в сторону на смазанных маслом петлях, и Одклей устремился в образовавшийся проём. Он сделал мне знак следовать за собой, и я с готовностью повиновался. Тут привычка к кривлянью заговорила в Одклее в полную силу: он поднялся на цыпочки и скользнул в темноту, виляя бёдрами. К моему немалому изумлению, я почти точно сымитировал его движения.

Мы зашагали вниз по узкой и крутой винтовой лестнице. Тут было так пыльно, а воздух оказался таким сухим, что у меня запершило в горле. Дышать стало очень уж тяжело, и я было замешкался, но через секунду-другую привык к этой странной атмосфере и ускорил шаги. Спустившись по лестнице, мы оказались в помещении, где я никогда прежде не бывал, в винных подвалах королевского замка! Я просто глазам своим не верил! Ряды бочек невероятных размеров, колоссальные стеллажи с бутылками тянулись вдаль насколько хватал глаз, и все эти сокровища никто не охранял. Наверное, потому, решил я, что вряд ли кто-то дерзнул бы красть напитки у самого Рунсибела. Один лишь шут на это отважился. Шутам ведь многое дозволено, что запрещено другим. Ну а я... Человек без роду, без племени, без титулов и земель, числящийся в оруженосцах у старика, выжившего из ума... Мне решительно нечего было терять...

Одклей и я пили в глубоком молчании. Он явно был не расположен к разговору, я же, почитая себя до некоторой степени обязанным занимать его беседой из чувства благодарности за угощение, решительно не мог придумать, о чём с ним говорить. Он ведь всего только шут. Что мне с ним обсуждать? Шутки и кривляния? Так что мы молча наполняли свои кружки и с удовольствием их опорожняли, наслаждаясь наступавшим опьянением.

Но странное дело, Одклей, чем дольше я на него глядел, тем менее походил на себя самого, придворного шута, – таким он стал серьёзным и даже грустным. Я поймал себя на том, что испытываю к нему что-то вроде непонятной жалости.

Но вы ошибётесь, если решите, что Одклей сделался с тех самых пор моим неизменным собутыльником. Ничего подобного не произошло. После того единственного совместного посещения подвала я никогда больше не бывал там в его компании. Более того, шут ни разу даже вида не подал, что у нас с ним имелось нечто общее, что нас объединяет некая тайна. Зачастую, кривляясь, по своему обыкновению, перед королём и придворными, он меня и взглядом не удостаивал, а если попадался мне на пути, то приветствовал всего лишь равнодушным кивком, как любого другого из оруженосцев. Словом, вёл себя так, будто мы с ним никогда не вступали ни в какой тайный сговор.

Но ведь секрет, который нас с ним объединял, существовал в реальности! Я не позабыл тайный ход в винный погреб, который указал мне Одклей. Время от времени я совершал одиночные набеги на королевские запасы спиртного и наносил им некоторый урон. Так сказать, топил свою досаду и скуку в вине Рунсибела. Никто об этом не догадывался.

Осмелюсь вам напомнить, что ранние свои годы я провёл в трактире, где худо-бедно научился разбираться в достоинствах горячительного питья. Я мог без труда отличить хорошее вино от дурного, даже несмотря на то что качественные напитки были в заведении Строкера большой редкостью, посетителей там потчевали почти исключительно дрянным пойлом. Одним словом, я вполне отдавал себе отчёт, что исчезновение некоторых из бутылок, содержавших в себе редкостные вина многолетней выдержки, вызовет в среде королевских виночерпиев такую тревогу, что Истерия содрогнётся от южных своих рубежей до северных и виновник пропажи будет в самом скором времени изобличён.