Серафим Саровский

Целую книгу можно составить из известных случаев, которые подтвердили слово прозорливого старца. Но невозможно не сказать и о его другом, не менее чудодейственном даре исцеления.

Старец имел обычай приходящих к нему больных мазать маслом от лампады, горевшей перед его любимой иконой Богоматери «Умиление», которую он называл «Радость всех радостей». Когда недоверчивые люди хотели испытать его, отчего он так лечит, отец Серафим ответил: «Мы читаем в Писании, что апостолы мазали маслом и многие больные от сего исцелялось. Кому же следовать нам, как не апостолам?»

Об источнике, названном Серафимовым, старец говорил: «Я молился, чтобы вода сия была целительной от болезней». Многих отправлял к нему, чтобы через омовение получить исцеление.

Четыре столба — четверо мощей

Известно имя первого человека, которого исцелил отец Серафим. Это Михаил Васильевич Мантуров, помещик Ардатовского уезда Нижегородской губернии. После своего исцеления он стал вернейшим, преданнейшим соработником в деле святого старца, устроителем земных судеб Дивеевской общины, предназначенной стать четвертым жребием Богородицы, первой женской лаврой. Он стал истинным доверенным лицом отца Серафима, и подобных ему не было. Оттого имя Михаила Мантурова навеки связано с житием Саровского чудотворца Серафима, который называл его ласково «Мишенька».

Мантуров был из дворянского сословия, много лет служил в Лифляндии, там женился на лютеранке А. М. Эрнц. И затем так сильно заболел, что вынужден был оставить службу и переехать в свое имение-село Нуча, недалеко от Сарова. Болел он в высшей степени странно и необъяснимо. Лучшие доктора не могли ни понять, ни объяснить болезнь. Когда начали выпадать кусочки костей из ног, он, движимый последней надеждой, решился ехать к отцу Серафиму. С огромными усилиями его привезли в Саров и дотащили до кельи затворника. Старец вышел к нему и ласково спросил:

— Что пожаловал? Посмотреть на убогого Серафима?

Мантуров рухнул прямо ему под ноги и стал слезно просить исцелить его. Отец Серафим трижды спросил болящего, верует ли тот в Бога, и трижды получил горячее уверение в совершенной пламенной вере. Тогда старец сказал:

— Радость моя! Если ты так веруешь, то верь же и в то, что верующему все возможно от Бога. А потому веруй, что и тебя исцелит Господь. А я, убогий, помолюсь.

Посадив Мантурова в сенях у гроба, отец Серафим удалился для молитвы к себе в келью, через некоторое время вернулся, неся освященное масло. Он приказал Мантурову обнажить ноги и, приготовившись помазать их маслом, произнес: «По данной мне от Господа благодати я первого тебя врачую!» Помазав больные ноги и надев на них чулки из посконного холста, старец вынес из кельи большое количество сухариков, всыпал их в фалды сюртука Мантурова и велел идти так с ношею в монастырь. С сомнением попробовал исполнить Мантуров приказание отца Серафима. Но внезапно почувствовал в ногах силу и крепко, смело встал на ноги. Удостоверившись в совершенном с ним чуде, пришел в невыразимую радость и какой-то благоговейный ужас, бросился в ноги исцелителю, стал их целовать. Но отец Серафим приподнял Мантурова и строго сказал:

— Разве Серафимово дело живит и мертвит? Что ты, батюшка! Это дело Единого Бога, Который творит волю боящихся Его и молитву их слушает. Господу Всемогущему да Пречистой Его Матери даждь благодарение!

Прошло некоторое время, Мантуров чувствовал себя столь хорошо, что начал забывать о недавней, так мучившей его болезни. Он решил еще раз съездить к старцу. По дороге стал раздумывать над его словами о благодарении Господа. Только он приехал в Саров и дошел до отца Серафима, как тот сам вышел ему навстречу и сказал:

— Радость моя, а ведь мы обещались поблагодарить Господа, что он возвратил нам жизнь.

— Я не знаю, батюшка, чем и как прикажете, — отвечал Мантуров, удивляясь тому, что отец Серафим читал все его мысли.

Взглянув на исцеленного, он сказал:

— Вот, радость моя, все, что ни имеешь, отдай Господу и возьми на себя самопроизвольную нищету!

Мантуров смутился — он никак не ожидал такого предложения со стороны старца. Ему вспомнился евангельский юноша, которому Христос предложил также добровольную нищету ради Царствия Небесного, и тот не смог на это решиться. У него, Мантурова, есть молодая жена, и, отдав все, нечем будет жить, а ведь он дворянин.

Зная его мысли, старец сказал:

— Не пекись, о чем думаешь! Господь не оставит тебя ни в сей жизни, ни в будущей. Богат не будешь, но хлеб насущный у тебя будет.

Всего второй раз видел Мантуров отца Серафима, но он уже завладел всецело благородным, чистым, привязчивым сердцем Михаила Васильевича. Слово старца было уже для него святыней. Он сказал:

— Согласен, батюшка… Что же благословите мне сделать?

В тот раз мудрый отец Серафим не дал Мантурову определенного указания и отпустил его с благословением приехать позже.

Впоследствии, по слову старца, Мантуров отпустил своих крепостных на волю, продал имение и, сохраняя пока капитал, купил в селе Дивееве на указанном отцом Серафимом месте пятнадцать десятин земли. Старец велел ему хранить землю, никому не отдавать и не продавать и завещать ее после своей смерти Дивеевской общине. На этой земле и поселился пока Михаил Васильевич и стал терпеть недостатки, насмешки от знакомых и друзей и горькие упреки от лютеранки-жены, совершенно не подготовленной к духовным подвигам. Но он переносил все безропотно, молча, терпеливо, смиренно, с благодушием по любви и необычайной своей вере к святому старцу, во всем беспрекословно его слушаясь, не делая ни шагу без его благословения, предав себя и всю свою жизнь в его волю. «Мишенька» стал наиближайшим, наилюбимейшим другом отца Серафима и все, касающееся устройства Дивеева, поручал только ему одному. Все знали это и чтили Мантурова, повинуясь ему беспрекословно, как распорядителю самого батюшки.

До чего доходила нужда и что переживали Мантуровы, неся крест добровольной нищеты, можно судить по рассказу самой Анны Михайловны, жены «Мишеньки», который она записала, будучи уже вдовой и сделавшись тайной монахиней. «Часто и почти непрестанно я роптала и негодовала на покойного мужа за произвольную нищету его. Говорю, бывало: ну можно почитать старца, можно любить и верить ему, но не до такой же степени… Михаил Васильевич все слушает, вздыхает и молчит. Меня это еще больше раздражало. Один раз, когда мы до того дошли зимою, что нечем было осветить комнату, а вечера длинные, тоскливые, холодные, темные, я разворчалась, расплакалась без удержу, сперва вознегодовала на Михаила Васильевича, потом на самого батюшку Серафима, стала жаловаться на горькую судьбу свою… Вдруг слышу треск. Смотрю… Господи! Страх и ужас напал на меня. Боюсь смотреть и глазам своим не верю. Пустая, без масла лампада у образов вдруг осветилась белым огоньком и оказалась полною елея. Тогда я залилась слезами, рыдала и все повторяла: батюшка Серафим, угодник Божий, прости меня, Христа ради, роптунью, недостойную, окаянную, никогда более не буду! И сейчас без страха не могу вспомнить это. С тех пор я никогда не позволяла себе роптать, а все терпела».

Надо сказать, что отец Серафим за всю свою жизнь только единожды побывал в Дивееве, когда ездили с отцом Пахомием соборовать умирающую матушку Александру, основательницу Дивеевской общины. Все последующее устроение четвертого удела Богородицы отец Серафим делал заглазно, никогда не бывал в Дивееве. По этому поводу он всегда говорил, что своей воли никогда не творил, а был исполнителем воли Царицы Небесной, которую

Она возвещала ему во время частых Своих явлений. Всех явлений за жизнь старца было двенадцать.

В 1823 году, когда отец Серафим ослабил свой затвор, он вызвал к себе Мантурова и, взяв колышек, перекрестился, поцеловал его и, поклонившись своему Мишеньке, сказал: «Ступай ты, батюшка, в Дивеево, стань там напротив среднего алтарного окна Казанской церкви, отсчитай столько-то шагов, и, как отсчитаешь их, батюшка, тут будет межа. От нее ты отсчитай еще столько-то шагов, и будет пахотная земля, потом еще столько-то шагов — будет луговина. Тут уже по своему глазомеру рассчитай, батюшка, где будет самая середина, да в срединке-то этой и поставь колышек и вбей. И чтоб хоть немного, а видно было его».