Серафита

— Как, — воскликнул в отчаянии Вильфрид, — богатства искусства, богатства мира, прелести двора...

Серафита остановила его одним лишь движением губ:

— Существа, гораздо могущественнее вас, предлагали мне больше.

— Да у тебя просто души нет, тебя не соблазняет перспектива утешить великого человека, готового всем пожертвовать ради тебя, чтобы жить с тобой в домике на берегу какого-нибудь озера! [32]

— Но, — возразила она, — меня и так любят безгранично.

32

Внимательный читатель заметит, что по воле автора Вильфрид и Серафита переходят на «ты».

— Кто? — вскричал Вильфрид, приближаясь нервным шагом к Серафите, словно хотел бросить ее в пенистые каскады Зига.

Но взгляд Серафиты, жест ее руки охладили его; Серафита указала Вильфриду на Минну, которая бежала к ним, светлая и розовая, красивая, как цветы, которые она держала в руках.

— Дитя! — сказал Серафитус и пошел ей навстречу.

Вильфрид остался на вершине скалы, застыв как статуя, погрузившись в свои мысли; в этот миг ему хотелось, чтобы потоки Зига подхватили его, как одно из этих деревьев, что проносились перед его глазами и исчезали в заливе,

— Я собрала их для вас, — сказала Минна, вручая букет своему обожаемому существу. — Один из этих цветков, вот этот, — показала она, — похож на тот, что мы нашли на Фалберге.

Серафитус смотрел то на цветок, то на Минну.

— В твоих глазах вопрос [33] . Ты еще сомневаешься во мне?

— Нет, — ответила девушка, — мое доверие к вам безгранично. Вы для меня прекраснее этой необыкновенной природы и мудрее всего человечества. Когда я увидела вас, мне показалось, что Бог услышал мою молитву, я хотела...

33

В оригинале: «К чему этот допрос?»

— Что? — прервал ее Серафитус, и во взгляде его, обращенном к ней, девушка узрела разделявшую их непреодолимую пропасть.

— Я хотела бы принять на себя ваши муки...

«Она самое опасное из всех созданий, — подумал Серафитус, — не преступно ли было пожелать представить ее Тебе, Боже!»

Затем, обращаясь к девушке и указывая ей на вершину Боннэ-де-Глас, как отрезал:

— Вижу, ты забыла, что я сказал тебе там, наверху?

«Он снова становится ужасным», — отметила про себя Минна, трясясь от страха.

Гул Зига сопровождал мысли этих трех существ, соединенных на какое-то время на выступающей скальной площадке, но разделенных пропастями Духовного Мира.

— Ну что же, Серафитус, просветите меня, — сказала Минна голосом серебристым, как жемчуг, и нежным, как аромат мимозы. — Скажите, как же мне избавиться от любви к вам? И кто бы не восхищался вами? Ведь любовь — неутомимое восхищение.

— Бедное дитя! — Серафитус побледнел. — Так любить можно только одно существо.

— Кого? — спросила Минна.

— Ты узнаешь это, — ответил он слабеющим голосом человека, распростертого на земле перед смертью.

— На помощь, он умирает! — вскричала Минна.

Прибежал Вильфрид, увидел тело, изящно лежавшее на гнейсовом камне, на который время набросило свой бархатный плащ из лощеных лишайников и диких мхов, сверкающих под солнцем.

— Как она прекрасна!

— Теперь я могу бросить последний взгляд на возрождающуюся природу, — сказала Серафита, собрав все силы, чтобы подняться.

Она подошла к краю скалы, откуда могла охватить взглядом цветущие, зеленеющие, оживленные картины этого величественного и уникального пейзажа, лишь недавно скрытого под снежной туникой.

— Прощай, — сказала она, — очаг горячей любви, где все усердно движется от центра к краям, а те собираются в пучок, как волосы женщины, сплетаются в неведомую косу, которая связывает тебя через неуловимый эфир с божественной мыслью!

Видите ли вы того, кто, склонившись над политой потом нивой, на какое-то мгновение поднимает голову, вопрошая небо; ту, что собирает детей, чтобы накормить их своим молоком; того, кто вяжет узлы на снастях в разгар бури; ту, что затаилась в углублении скалы в ожидании Отца? Видите вы всех тех, кто нищенствует после жизни, заполненной неблагодарными трудами? Всем им желаю мира и отваги, всем говорю — прощайте!

Слышите ли вы смертный крик неизвестного солдата, ропот обманутого человека, плачущего в пустыне? Всем им — мира и отваги, всем им — прощайте. Прощайте и те, кто умирает за земных царей. Прощай и народ без родины; прощайте, земли без населения, вы так нуждаетесь друг в друге. Главное, прощай, Ты, не знающий, где преклонить голову, Ты — одинокий изгнанник. Прощайте, дорогие невинные, которых волокут за волосы — слишком любили! Прощайте, матери у изголовья умирающих сыновей! Прощайте, раненые святые женщины! Прощайте, Бедные! Прощайте, Малые, Слабые и Страждущие, все вы, чьи страдания я зачастую разделяла. Прощайте, все те, кто вращается в сфере Инстинкта, страдая в ней за других.

Прощайте, мореплаватели, разыскивающие Восток в густых потемках своих абстракций, необъятных, как принципы. Прощайте, жертвы мысли, которых она ведет к подлинному свету! Прощайте, сферы любознательности, в которых мне слышатся жалоба оскорбленного гения, вздох слишком поздно прозревшего ученого.

А вот ангельский хор, аромат духов, фимиам сердца, исходящий от тех, кто молится, утешает, распространяет божественный свет и небесный бальзам в опечаленных душах. Смелее, хор любви! Вам, к кому вопиют народы: «Утешьте нас, защитите нас!», говорю: дерзайте и прощайте!

Прощай, гранит, ты станешь цветком; прощай, цветок, ты станешь голубем; прощай, голубь, ты станешь женщиной; прощай, женщина, ты станешь болью; прощай, мужчина, ты станешь верой; прощайте все, вы станете любовью и молитвой!

Сраженное усталостью, это необъяснимое существо впервые оперлось на Вильфрида и Минну, чтобы с их помощью вернуться в свое жилище. Вильфрид и Минна ощутили на себе влияние неведомой силы. Едва они сделали несколько шагов, как появился плачущий Давид: «Она вот-вот умрет, зачем вы затащили ее сюда?»

Вновь обретя силы молодости, старик подхватил Серафиту и полетел к воротам «шведского замка», подобно орлу, уносящему белую овцу в свое гнездо.

VI. Дорога к небу

На следующий день после того, как Серафита, предчувствуя конец, распрощалась с Землей, подобно пленнику, бросающему последний взгляд на камеру, готовясь навсегда покинуть ее, она почувствовала невыносимую боль, полностью парализовавшую ее. Когда Вильфрид и Минна пришли навестить Серафиту, то застали ее лежащей на меховом диване. Душа Серафиты, еще прикрытая плотью, светилась через покровы, изо дня в день обесцвечивая их. Прогресс Духа, истончивший последний барьер, которым он был отделен от бесконечности, назывался болезнью, час жизни был назван Смертью. Давид рыдал, видя, как страдает его хозяйка, и не хотел слушать ее утешения, старик, как дитя, не поддавался увещеваниям. Господин Беккер хотел, чтобы Серафита приняла лекарства, но все было бесполезно.