Сербия о себе. Сборник
Шрифт:
Из-за нестыковок между государственным и гуманитарным подходами, из-за разочарования неудачей, постигшей принятые против СРЮ меры для прекращения войны в Боснии и Герцеговине, из-за постепенного осознания, что эта война является частью сербско-хорватского плана раздела Боснии и Герцеговины, из-за нарастания мусульмано-хорватского конфликта и поступавших сведений о преступлениях хорватской армии и ее отдельных частей по отношению к мусульманам и сербам, об этнических чистках Крайны, назрела необходимость отделить «моральный» подход к участникам югославской драмы от «прагматического». За неимением оснований для обвинения лишь одной из сторон в моральных нарушениях, а также в силу сложности определить в каком бы то ни было конфликте правых и виноватых, было принято решение привлекать виновных к индивидуальной уголовной ответственности, и с этой целью в мае 1993 г. начал свою работу Международный трибунал по бывшей Югославии (Гаагский трибунал) [62] . Перед этой судебной инстанцией обвиняемые предстают как индивидуумы, что позволяет избежать коллективного осуждения целой нации, представителями которой преступники являются [63] .
62
Полное
63
Судя по реакции общественности в Сербии и Хорватии на каждое обвинение, выдвигаемое против какого-либо серба либо хорвата, население этих стран придерживалось иного мнения.
Коллективное осуждение стало беспредметным, так как и несербские национализмы утратили репутацию «хороших» [64] . Единственный из связанных с Югославией национализмов, который встречает понимание на Западе как «хороший», это албанский.
Дипломаты и стратеги, считавшие моральное и правовое осуждение проявлением иллюзорной и немужской сентиментальности, предпочитали договариваться с теми, кто им обещал успех в прекращении войны и ликвидации ее последствий. Это прежде всего касалось лиц, в руках которых были сосредоточены власть и армия, без учета степени демократичности их взглядов и легитимности, а также выбора средств в достижении политических целей во внутренней и внешней политике. Сторонниками такого подхода стали сопредседатель Конференции по Югославии Торвальд Столтенберг (со стороны ООН) и лорд Оуэн (со стороны ЕС) [65] . Таким образом, процесс мирного урегулирования мог быть проведен по классическим канонам, как любое посредничество между двумя государствами, то есть исходя из предположения, что любой лидер легитимен, неважно, хорош он или плох, а критерием его компетентности является контроль над силовыми средствами. Для вящей уверенности в Статут Гаагского трибунала не включили преступления против мира (к примеру, развязывание агрессивной войны), что могло бы быть вменено и основным участникам мирного урегулирования.
64
Как правило, разочарование тем горше, чем сильнее питаемая иллюзия. Например, в последнее время в Австрии все чаще критикуется хорватский режим.
65
В этом смысле характерно одно заявление лорда Оуэна. На вопрос, что он думает о Милошевиче после выборов 1992 г. и смещения Панича, лорд Оуэн ответил, что при посещении Белграда он и Сайрус Вэнс (бывший представитель ООН) всегда встречались с Милошевичем, даже когда он не пользовался особой популярностью среди избирателей. Потому что еще тогда, по словам лорда Оуэна, было видно, что Милошевич харизматическая и сильная личность, возможно, самая значительная фигура во всем регионе. Ожидать от Милошевича помощи мирному процессу в декабре месяце казалось нереальным, поскольку это сыграло бы на руку правительству Милана Панича, однако от него надо было добиться содействия в принуждении боснийских сербов принять мирный план.
Применение силы против боснийских сербов было вызвано не моральным принципом, а прагматичным стремлением уравнять в военном отношении обе стороны и заставить более сильную соблюдать условия договора. Военная акция была направлена против политических вождей СДС и против ставших самостоятельными боснийско-герцеговинских подразделений ЮНА, продемонстрировавших неуязвимость перед моральными инвективами, однако тяжело переживавших изменчивость военного счастья и свои поражения. Тем самым был усилен единственный сербский фактор, который, хотя и с большим опозданием, начал вести себя рационально (относительно себя же) и считаться с ранее недооцененным «иноземным фактором». Президент Республики Сербии получил мандат для завершения «мирного процесса» по своему усмотрению и при соблюдении международных требований. Были сняты штрафные санкции за действия, изначально квалифицировавшиеся как агрессия, при условии, что эта агрессия, то есть присоединение Боснии и Герцеговины, не принесет Сербии ожидаемых плодов и последняя удовольствуется временным формальным существованием Боснии и Герцеговины как единого субъекта международного права.
А моральный подход? В известной мере он сохранился и был перенесен на уровень индивидуальной ответственности. Независимо от дальнейшей судьбы Гаагского трибунала, с которым согласно Дейтонским соглашениям должны сотрудничать все бывшие югославские республики и их «верхушки», его прокурор имел право вето на крупные политические фигуры на территории Боснии и Герцеговины. Чтобы забраковать чью-либо кандидатуру, не обязателен вердикт трибунала, достаточно того, что один из его судей поддержит обвинение против этого лица.
Известны причины, по которым вмешательство организованного мирового сообщества в югославские события считается провальным. Некоторые уже были изложены выше, а все в совокупности можно резюмировать так: неготовность, разобщенность и неспособность европейских организаций вникнуть в суть кризиса и понять его истинные предпосылки; постепенное принятие националистической аргументации; поддержка сторон, на словах считавшихся «прозападными»; неспособность рассудить сложный спор с более чем двумя участниками; легкомысленная вера в теорию о вековой вражде полудиких балканских народов; переоценка роли религии; недооценка экономических факторов и т. д. Такому положению дел благоприятствовало также «смутное время» в СССР и Восточном блоке, соперничество Европы и США, приведшее к временному отстранению от разрешения конфликта единственной оставшейся сверхдержавы, а также страх, что регион Юго-Восточной Европы вновь окажется в том же положении, что и перед 1914 г., и европейские государства опять вступят в борьбу интересов, чреватую новой мировой войной.
В дополнение к вышеизложенному стоит сделать еще несколько замечаний.
Несмотря на то, что в конце 1995 г. было найдено более или менее надежное решение, его нельзя назвать вполне
удачным, поскольку оно ведет к экономическому опустошению и криминализации обществ, государств и полугосударств, наивно полагающих, что вскоре они станут правовыми и демократическими.Метание между двумя противоположными подходами – аморально-дипломатическим, с одной стороны, и моральным – с другой, осложнило все благие начинания, смутило большинство населения на территории Югославии и в некоторых ее частях, усилило как недоверие к международным организациям, так и чувство покорности участи вечных мировых задворков.
Заключение Дейтонского соглашения. 1995 год
Отсутствие интереса к человеческому фактору в предлагавшихся и принятых решениях, предпочтение, отдаваемое тем, за кем сила и власть, – усилили авторитарные тенденции во всех постюгославских государствах, а особенно в тех из них, которые чаще всего становятся участниками вооруженных конфликтов. Контакты зарубежья с демократическими и антивоенными силами осуществлялись в основном через неправительственные организации и отдельных представителей, с официальной же стороны коммуникация была поверхностной, вялой и незаинтересованной. Демократическая оппозиция повсюду оказывалась в еще более сложном положении с политической точки зрения: хотя оппозиционеров и считали предателями из-за их связей с заграницей, именно в этой сфере они потерпели фиаско, поскольку Запад не проявил к ним интереса.
Конфликт в Югославии вдвойне иррационален. Во-первых, для конца ХХ века иррациональна большая часть целей, которые ставили перед собой националистические элиты. Это касается не только очевидного обскурантизма, попыток вернуться в далекое прошлое и изоляции от мира, но и прежде всего стремления к захвату территорий, не обоснованного никакими экономическими предпосылками. Во-вторых, большинство участников событий шло за иррациональными личностями (даже если скромно определить рациональность как склонность к выбору целесообразных, доступных и не запрещенных средств достижения целей, пусть эти цели сами по себе аморальны и иррациональны). У всех у них проявилась тяга к насилию как во внешней, так и во внутренней политике.
Зарубежные участники урегулирования кризиса в Югославии стали подмечать иррациональность вождей и ответственных лиц государств, о чем все явственнее свидетельствуют записи тех, кто вел с ними переговоры, делая вид, что имеет дело со вполне рациональными личностями. Тем не менее многие зарубежные представители, а также специалисты, занимавшиеся Югославией, не смогли уловить иррациональность целей, особенно территориальных притязаний. Они или соглашались с этими целями, постепенно свыкаясь с мыслью, что конфликт на территории Югославии извечен и начало ему положено еще во времена раздела Римской империи, или же использовали критерии, столь близкие «реалистам», стратегам и геополитикам (имеющим большое влияние на профессиональных дипломатов), согласно которым то, что считалось рациональным в XVI или XIX веке, остается таковым и по сей день, а именно захват территорий и (военный) контроль над ними. Не стоит и говорить, насколько это отличается от действительности, где благосостояние людей преимущественно зависит от уровня развития экономики, хорошей организации и возможности применения демократических принципов во благо человека. Парадоксально, что все это происходит в период европейской интеграции и под эгидой ЕС, возникшего для сглаживания тяги к территориальным притязаниям и связанных с ними конфликтов в Европе.
Перевод Евгении Потехиной
Несмотря на сравнительно небольшую временную протяженность (всего 10 лет), период, отмеченный насильственным распадом Югославии и образованием новых мелких государств на ее руинах, снискал себе нелестное реноме одной из самых трагических фаз в новейшей истории этой области на мировой карте. Мрачный смысл этого реноме, оправданный силой обстоятельств, в значительной мере усугублен манерой, в которой преподносились трагические события. Интенсивная политизация всех тем, связанных с конфликтом в бывшей Югославии как на региональном, так и на глобальном уровне, привела к тому, что большинство СМИ (или, лучше сказать, создателей общественного мнения) представили сложнейшие локальные процессы слишком упрощенно и черно-бело, что вряд ли можно расценить как положительный вклад в попытки пролить свет на истинную суть происходящего. Еще более пагубные последствия были вызваны переносом в область научных исследований откровенно пристрастного подхода, первоначально принятого определенным числом политических активистов и журналистов. Подкрепленный антинаучными и моралистическими тенденциями, ставшими столь модными в общественных науках, этот пристрастный подход не мог не перерасти в ряде случаев в грубую пропаганду под личиной научного знания.
66
Нова српска политичка мисао (Новая сербская политическая мысль).VI (1999), № 1–2. С. 57–77. Статья поступила в редакцию 23.12.1999. Данный очерк политической антропологии представляет собой переработанный отрывок крупного исследования, написанного на английском языке.
Задачей данного эссе является выявление некоторых из «мифов и заблуждений» (myths and misconceptions, – Brubaker) в публицистических и научных работах о югославском кризисе, а также указание на ряд важных вопросов, случайно или намеренно упущенных из виду в вышеупомянутых трудах. Возможно, тем самым мы немного продвинемся в понимании сложной природы трагических событий на территории Югославии. Я бы хотел подчеркнуть, что я не столько заинтересован в подробном анализе самих работ, в которых можно найти отдельные мифы и заблуждения (ряд таких книг и текстов приведен в списке литературы), сколько в осмыслении кумулятивной логики, в рамках которой взаимная схожесть перекликающихся фактических сведений и выразительных художественных приемов, преподносимых общественности, приводит к постепенному выстраиванию всеобъемлющей и, на первый взгляд, убедительной «истины дня». Формируя общественное мнение сообразно чаяниям определенного числа предприимчивых политических деятелей, подобные «истины» начинают все существеннее влиять на серьезную и неполитизированную научную мысль и, что хуже всего, на политику заинтересованных государств и организаций.