Сердца под октябрьским дождём

Только тут Хорь понял, что его зовут. Пошевелившись, он осознал также, что промок насквозь.

Все, кто смотрел из окон, глазел из-под козырька крыльца, теперь тоже были под дождём. Запыхавшись, они окружили его и тянули руки, хотя Хорь не чувствовал ни единого прикосновения. Перед внутренним взором всё ещё стояли серые глаза, вокруг которых, кажется, вот-вот проступит родное лицо.

– Юрий Федорович! Хорь! – даже Василина Васильевна утирала слёзы. – Где же Паша?

– Ушёл.

– Как ушёл? Как же вы его отпустили?

Юрий ощупал языком дальние уголки пересохшего рта.

– Сбежал от меня, – выдавил он.

Вертевшуюся на языке фразу: «Туда ему и дорога, этот парень как хренова гадалка», – он благоразумно проглотил. Мальчик будто залез на ящики и коробки и смотрит через забор на будущее и настоящее разом. С таким лучше не иметь дела вовсе. Доведёт до греха и исчезнет – поминай, как звали.

Василина Васильевна побледнела.

– Какой кошмар! Где же нам его теперь искать?

– Он вернётся, – поражаясь своей уверенности, сказал Юра. – Обязательно вернётся, как только почувствует себя лучше.

Но он не вернулся. Спустя полторы недели тело паренька выплыло в Бумажном канале, в котором к тому времени стало на три с половиной литра жидкости больше. У него было перерезано горло, и утки, что уже несколько дней сидели на берегу, опасаясь заходить в воду (такому их поведению работники Екатерининского парка не видели объяснения), провожали его похоронным кряканьем. Если бы Юра знал об этом, он бы сделал для себя вывод: у людей, которые видят сквозь стены, самые большие шансы сломать себе нос, в эту самую стену врезавшись. Они могут свалиться с лестницы, упасть с балкона, и даже в полёте с восьмого этажа будут отвергать чужую помощь. Потому что знают, насколько хрупки человеческие жизни.

Но к тому времени Юрий Хорь был за сотни километров отсюда.

– Мне нужно домой, – сказал Юра, стряхнув со своего запястья руку Юлии Сергеевны. Проводил ничего не выражающим взглядом широкую спину Олега, который перелез через забор и, никого там не обнаружив, махнул остальным, чтобы помогли прочесать окрестности.

– Вы меня расстраиваете, – сказала Василина Васильевна. – Производили впечатление хорошего парламентёра, и вот тебе на… Я редко ошибаюсь в людях, но когда такое случается, знаете, это втройне неприятно.

Полное лицо завуча медленно каменело. Вкупе с покрасневшей шеей, сделавшейся необычно дряблой, с резко обозначившейся над верхней губой полоской усов, оно выглядело как карандашный чертёж, на который поплескали водой.

Юру кольнула злость. Он сказал громче, чем хотел:

– По крайней мере я не стал шарахаться от него как от прокажённого.

Учителя переглянулись. Рядом отиралось несколько старшеклассников, достаточно убедительно совмещающих на лицах скорбь с оживлённым любопытством и даже радостью по случаю задержки занятий. Они переглянулись тоже.

– И тем не менее, – сказала Василина Васильевна, ладонью защищая глаза от крупных капель. Она раздулась, как сердитая жаба. – Вы обязаны были его задержать. Сопроводить до дома. Куда, по-вашему, бедный мальчик отправится теперь?

– У него есть ключи? – спросил кто-то.

– Конечно, – ответила Юлия Сергеевна, дрожащей рукой держа над Юрой и Василиной Васильевной зонт и, кажется, очень переживая насчёт того, что не может простереть чёрный брезент над всеми нуждающимися. – Мальчишка ведь совсем взрослый.

– Хорь, пойдёте с Юлечкой к нему домой, – решила Василина Васильевна. – Василеостровская, десять.

Юрий знал, что шансы обнаружить Пашку в собственной квартире примерно равны шансам найти в учительском портфеле бутылку тридцатилетнего Ай-Петри. Он отвернулся.

– Вот-вот случится беда. Мне позвонили из дома, и… в общем, я всё равно не смог бы сопровождать мальчика.

И никто не сможет: Юру не покидала странная уверенность, что Паша, просочившись сквозь ограду, просто-напросто перестал существовать. Стал крупицей тумана, каплей в водной взвеси, одной из миллиардов себе подобных. Подумал он и о том, что если каждая из оседающих на листьях хилого вяза у школьной ограды капель – чья-то слеза, этот мир должен сгореть в адском пламени. А потом, не оглядываясь и ни с кем не прощаясь, оставив за собой потерявшую дар речи Василину Васильевну, и Юлечку, дрожащую как травинка, и Олега, шарящего по кустам и орущего дурным голосом: «Эй! Эй!», поспешил домой.

Блог на livejournal.com. 15 апреля, 16:10. Пятно под ковром и прочие прелести.

…Ощущение, что вскрыл нарыв.

Сегодня двигал мебель – сам не знаю для чего. Наверное, чтобы удостовериться, что стены за шкафом – действительно стены. Что здесь нет скрытых камер. Ну и, может, чтобы найти какое-нибудь чтиво, завалившееся за мебель. Так получилось, что на полке остались лишь рассказы Шукшина, которые я перечитывал не один раз – всё остальное я отнёс на книжный развал, заручившись благословением старика Матвея брать всё, что захочу, да так ничего себе в тот день не присмотрел.

Наверное, когда я выйду отсюда, старик уже забудет, как я выгляжу. Придётся скупать у него литературу по пятьдесят рублей за экземпляр, как простые смертные.

Но вернёмся к текущим проблемам. Я нашёл за шкафом… нечто вроде кладбища. Настоящего кладбища для запертых в квартире бедняг вроде меня, которые прощупали каждую пядь стены, проверили на прочность каждый миллиметр стекла, обдумали, наверное, миллион мыслей. Мушиные трупики. Но в отличие от меня, эти мухи не страдали от одиночества, могли использовать свой хитрый жужжащий язык для обмена мнениями о сущности бытия, ссор, склок и жалоб друг другу на несправедливую жизнь. Они выглядели в полутьме пасмурного полдня как пузырьки крови. Крылышки ближайших шевелились от моего дыхания. Их здесь добрая сотня. А скольких вымели до моего прихода? Это место следовало сжечь, а не продавать доверчивым одиноким мужчинам.

Это насекомые из той породы, что появляются, когда к тебе под кухонный гарнитур забрела и издохла большущая крыса. Они откладывают яйца в мертвечину. Сейчас личинки, что могли бы из них вылупиться, доедали у меня в голове образ счастливой семьи, за который я отчаянно цеплялся все эти годы.

Если есть стервятники – значит должен быть и труп. Не тело, окружённое почётом и оплакиваемое родственниками, а именно труп, из тех, что находят на болотах и в канализационных колодцах. Просто, как день и ночь. Конечно, его давно здесь нет, но страшная правда рано или поздно всплывёт и предстанет передо мной во всей своей чудовищной красе. Нет ничего тайного, что рано или поздно не стало бы известным – хоть кому-нибудь.

Да, обнаружил ещё кое-что интересное, здесь же, в зале, под ковром. После первой за сегодня страшной находки я одержим манией срыва покровов. Настроение ни к чёрту, но я больше не могу сидеть сложа руки.

Это овальное тёмное пятно на досках пола, перед тем местом, где стояло кресло. Краска облезла, но в дерево впиталось что-то куда более едкое. На этом месте изошёл слезами какой-то бедняга, выплакав следом за солёной водой воду красную, воду горькую, а потом и все остальные жидкости своего тела. Остался на этом самом месте пустой оболочкой, кожурой от яблока. Прикасаясь к пятну, я ощущаю тепло. На пальцах остаётся что-то бурое. Не рискую пробовать на вкус, хотя любой сыщик непременно так бы и поступил.