Сердца трех

— Флер, почему ты ничего не ела? Так тебя отсюда точно не выпустят, — в его голосе было столько заботы и участия, что Флер наконец дала волю слезам. Она не собиралась громко рыдать, истерить, но накопившееся за много месяцев напряжение наконец вырвалось. Она поспешно вытирала их, но слезы текли слишком быстро. Сколько Флер не плакала, год, два? Ей казалось, что слезы — это только трата энергии. Но сейчас эта энергия требовала выхода.

— Я надеюсь, это не мой приход так тебя огорчил, — Люпин присел на край кровати рядом с ней. Флер улыбнулась, но слезы было просто не остановить. — Расскажешь? — она глубоко вздохнула. Как объяснить? Сказать правду? Попытаться придумать другое объяснение? — Можешь не рассказывать, только не ври, я этого терпеть не могу, — спокойно сказал Ремус. Он протянул руку, чтобы оказать жест поддержки, но Флер не очень владела собой. После слов Фрэнсис все окружающее, казалось, было настроено против нее, и только профессор хотеть ей помочь. Она чувствовала себя обиженным, но по заслугам наказанным ребенком, но ей невероятно хотелось, чтобы кто-нибудь ее пожалел. Она без слов склонилась к профессору и обняла его, не понимая, откуда в нем столько внутреннего спокойствия и тепла, если он был оборотнем.

— Я вообще-то не мастер на советы, но послушать могу, — сказал он тихо. Он не возражал против того, что Флер поливает слезами воротник его пиджака, и от этого Флер стало еще и стыдно.

Она вздохнула. Дальше хуже уже не будет. Она рассказала Люпину, а точнее, его воротнику, все, что случилось с ней с первого же момента выхода из кареты. Ей казалось, что признаться будет трудно, но слова вырывались так же, как и слезы — безо всякого контроля. Люпин не прервал ее ни разу. Когда она дошла до того, что сказала ей Фрэнсис, то заревела второй раз, на этот раз — от бессильного гнева. Ей было так плохо, так одиноко все это время, так что даже Тонкс она никогда не рассказывала ничего до конца. До всего, что ее пугало в Блэке. Но Люпин казался ей врачом, у которого не было пола, и которому можно было рассказать все, даже то, что ее останавливает от попыток завладеть вниманием Сириуса, теперь абсолютно бесплодных. Наконец она остановилась, не представляя, сколько времени сидит так, уткнувшись лицом в пиджак Люпина. Когда она закончила изливать ему душу, она поняла, что Люпин глубоко задумался. В задумчивости он гладил Флер успокаивающе по волосам, и от этого ей хотелось зареветь в третий раз.

— Если бы Тонкс увидела, она бы меня убила безо всяких вопросов, — вдруг усмехнулась Флер. Люпин ее, казалось, вообще не услышал. Флер отстранилась, чувствуя себя ужасно неловко.

— Я думаю только одно: если Снейп мог тебе помочь, то он сделал все, чтобы сделать это по максимуму, — Люпин наконец словно очнулся. — Но тебе нужно самой сказать Сириусу правду. И лучше было бы, если бы ты так ревела не мне, — он улыбнулся. — Вот сохранила бы все это до его прихода, было бы в три раза больше эффекта.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — призналась Флер. Она смущенно вытирала лицо полотенцем,, не зная, как посмотреть в лицо Люпину.

— Если Сириус и делал что-то здесь, в Хогвартсе, то только на спор. Используй это, слова Фрэнсис и его желание утереть нос Снейпу, и у тебя все получится, — уверенно произнес Люпин. — Но говорить правду до конца или нет, это только твое решение. Тут я тебе помочь не могу.

— А если бы могли сказать, как он.. воспримет? Вы ведь так давно его знаете, — наконец Флер смогла взглянуть на профессора после своей истерики. Ей стало еще более неловко от того, что профессор, похоже, снова неважно себя чувствует.

— Я понятия не имею, что творится в голове Сириуса Блэка, — признался Ремус. Однако Флер казалось, что он не до конца честен с ней. — Но вряд ли ваш разговор отложиться до завтра.

— О боже, — Флер закрыла руками лицо. Она совершенно не была готова к тому, чтобы разговаривать с Сириусом сегодня. Да и вообще в ближайшее время. — Спасибо вам, профессор, — выговорила Флер, не зная, как выразить всю свою благодарность к Люпину, фактически выслушавшему все, что так долго копилось в ней. Он не был обязан это делать, но все же остался.

— Мне пора, Флер, но я постараюсь сделать все, чтобы не случилось ничего непоправимого, — Люпин встал и попрощался с ней, после чего вышел из палаты.

Флер натянула на голову одеяло, впадая в настоящую панику. Искать Сириуса уже не хотелось, она знала, что он придет сам. И хотя Люпин не сказал ей об этом прямо, ощущение предстоящего разговора витало в воздухе. Оставалось только ждать.

**

Гарри зашел в библиотеку для того, чтобы выписать источник для своей работы по травологии. Он совершенно забыл об этом вчера и еще надеялся успеть на занятие. Он без труда нашел нужную книгу и переписал на ближайшем столе фамилию автора, название, год выпуска и магическое издательство. Он случайно глянул в сторону дальнего края библиотеки, где возле большого окна стояли два больших дивана. Гарри поставил книгу на полку. Он видел кого-то на диване, и, присмотревшись, обнаружил, что это Гермиона. Но ведь до занятия оставалось всего пять минут, сам Гарри опаздывал, но Гермиона никогда не опаздывала. Гарри направился в ее сторону.

Гермиона обнаружила его и поспешно отвернулась к окну. Ему показалось, что она плачет, так как она определенно вытирала щеки, однако ни единого звука не доносилось с ее стороны.

— Гермиона! Что случилось? — Гарри поставил свою сумку на второй диван. Гермиона сидела на другом диване, обняв колени. Она смотрела в окно и больше не пыталась вытереть слезы, теперь спокойно и беззвучно стекавшие по ее щекам. Гарри был беспомощен перед чужими слезами, а особенно — Гермионы, которая на его памяти вообще никогда не плакала. Он не знал, что еще сказать, так как на его вопросы Гермиона не отвечала. — Это Рон, да? — Гермиона помедлила, но все же кивнула. Она снова вытерла щеку, отказываясь смотреть на Гарри. — Он что-то сделал? — Гермиона покачала головой. — Сказал? — внутри Гарри закипал гнев. Ему хотелось открутить голову рыжему уроду, который, видимо, не понял с первого раза. Как Флер предугадала его поведение? Гарри никогда бы не догадался сам, что Уизли способен на такое.

— Эй, хочешь, я его убью? — в отчаянии спросил Гарри, аккуратно садясь на край дивана.

— Господи, нет, Гарри, — наконец ответила Гермиона. Она улыбнулась сквозь слезы. Ее щеки были растерты до ярко-красного оттенка, словно она плакала уже очень давно. — Он не прямо мне сказал, это все другие девочки, — и она уткнулась лицом в колени. В ней было столько бессильного отчаяние, что Гарри не знал, куда себя деть от желания помочь ей. Он никогда не думал о том, что Гермиона могла быть социализирована еще хуже него.

— Ну их всех я убить не смогу, — вырвалось у Гарри, хотя он смутно представлял, как девочки могут друг друга до слез доводить без драки.

— Да все в порядке, правда, — она всхлипнула и снова улыбнулась. — Я не пойду на Травологию. Не хочу им такая показываться.

— Ну уж нет, пошли, — Гарри протянул ей руку с твердым намерением привести ее туда и… черт знает, что он сделает с тем, кто вообще посмотрит на Гермиону как-то не так. — И еще ты идешь на Святочный бал со мной, — он даже не спрашивал, просто утверждал. Гермиона посмотрела на него с безмерным удивлением. Она настолько этого не ожидала, что безмолвно встала и взяла его за руку. Она не стала отказываться идти на занятие и спорить с Гарри. В ней вообще ничего не было от той Гермионы, которую Гарри когда-то знал.

И если бы он знал, что ей на этом факультете еще хуже, чем ему, изменило бы это его отношение к ней на младших курсах.

— Спасибо, но мне не нужна твоя жалость, — тихо ответила ему Гермиона, но все же послушно шла рядом с ним. — Я просто не пойду на этот бал, и все. Можно посидеть где угодно.

— Нет выхода легче, чем спрятаться, — он остановился перед Гермионой. — Послушай, я знаю, что раньше не всегда хорошо себя вел с тобой, иногда даже грубо, но сейчас я очень жалею об этом. Так что считай, что я иду с тобой на бал, потому что хочу извиниться перед тобой за все предыдущие года. Ты примешь мое извинение?

— Конечно, — едва слышно выговорила Гермиона. До самой оранжереи они шли молча, и перед самой дверью она отняла свою руку, в очередной раз демонстрируя, что способна справиться сама. Ее лицо уже не было красным, лишь немного опухли глаза, но выражение ее лица явно демонстрировало, что ей все равно, что о ней подумают. Однако Гарри больше не хотелось, чтобы она справлялась со всем этим самостоятельно. Через стекло оранжереи он видел, что профессор Стебель еще не появилась, и гриффиндорцы сходили с ума. Слизеринцы вели себя спокойнее и презрительно смотрели в сторону гриффиндорцев. Так что возможность была просто отличная.