Сердце бога

Аркаша, очень немногословный и деловой человек, просмотрел перечень имен. Потом попросил оставить его до завтра. «Как тебя отблагодарить?» – «Предпочитаю сорокаградусную», – лапидарно ответил Касимский.

Шли времена горбачевской борьбы с алкоголизмом, и напиток с градусами, неважно какой крепости и качества, становился желанным подарком: если человек сам не выпьет – расплатится с сантехником или трактористом. Или по случаю передарит.

Назавтра, когда я появилась в его кабинетике с бутылью «Московской», Аркадий Казимирович мотнул головой в отношении водяры:

– Поставь в шкаф, – а потом постучал пальцем по списку: – Знаю только одного. – Сердце у меня забилось в предвкушении. – Старостин, Федор Кузьмич. Был освобожденным секретарем парткома одного крупного «ящика» в Москве – авиамоторного завода. В начале семидесятых вышел на пенсию, а году в восемьдесят третьем или четвертом скончался.

– А мог он быть генералом? – спросила я.

– В отставке – разумеется.

– А иметь пятикомнатную квартиру на Кутузовском?

– Как нечего делать.

– Спасибо тебе, Аркаша! – с чувством проговорила я.

– Выпьешь со мной?

– Не трать на меня время, – улыбнулась я (за что меня еще ценили коллеги – за прямоту), – лучше пригласи учетчицу новенькую.

Касимский улыбнулся своими тонкими губами и молвил:

– Заходи еще, даже без всякого дела. Всегда рад тебе, Валентина.

Затем я отправилась в отдел проверки – в каждой редакции в ту пору имелась подобная институция. У нас, в кабинетике-закутке, царила востроглазая Инга в больших очках. Она прочитывала все сдаваемые материалы и сверяла в них имена собственные и всякую официальную информацию. К примеру, серьезной ошибкой было, если о каком-нибудь Задрищенском леспромхозе напишут, что он награжден орденом Трудового Красного Знамени – а он на деле имеет орден Октябрьской революции. Аналогично и по людям: все депутаты, министры, орденоносцы, члены ЦК, академики и прочая элита Страны Советов значилась на каталожных карточках в шкафах быстроглазой Инги. Я пришла к ней – она быстренько прошерстила списки и дала мне ответ: никого из моих разыскиваемых не значится. Узнав это, я испытала злорадство и надежду. Значит, судьба у этих типчиков сложилась не блестяще. Они не достигли золотых высот – и посему вряд ли смогут особо мешать мне в установлении истины. Правда, кто-то из них – особенно учитывая род их занятий – мог быть засекречен. Но вряд ли все, вместе взятые.

В те далекие доинтернетовские времена (продолжала свой рассказ мама) существовали другие способы поиска информации. К примеру, Московская адресная справочная. В людных местах стояли киоски, где за умеренную плату можно было узнать адрес и телефон любого жителя столицы. Одна из подобных будок размещалась неподалеку от редакции, в грязном переулке, ведущем от площади Свердлова к улице 25-го Октября [18] . Заплатив за всех рубля два, я подала список имен (Кудимовы Вилен и Валерия, Иноземцевы Галина и Владислав, Рыжов Радий и Флоринский Юрий Васильевич). Как звали жену генерала Старостина, я не ведала, а прислуги даже фамилии не знала, поэтому про них спрашивать не стала. Ответ, за которым я зашла пару часов спустя, меня ошеломил. НИ ОДИН ИЗ ЗАПРОШЕННЫХ В СПИСКАХ НЕ ЗНАЧИЛСЯ. Это могло означать три вещи. Во-первых, все они умерли. Но если с Флоринским это было неудивительно – мужчине к восемьдесят восьмому явно перевалило за восемьдесят, то пятеро остальных разменяли лишь «полтинник». Уходить в мир иной в пятьдесят по нынешним временам явно рановато. Однако имелись и другие варианты, почему они отсутствовали в базе Московской справочной. Например, все они проживали не в Москве (а может, выбыли и из страны). В конце концов, как рассказывала бабка Лиза, Иноземцевы в пятьдесят девятом ютились в подмосковном Болшеве. Может, они так и не прописались в столице, продолжали жить в подмосковном Калининграде. Мои клиенты также могли поменять фамилии – однако последнее было естественным для женщин, но никак не для представителей сильного пола.

18

Ныне, соответственно, Манежная и Никольская.

У меня оставалась еще одна зацепка: адрес генерала в отставке Старостина на Кутузовском проспекте, где, собственно, и случилась трагедия. Самого генерала, если верить Касимскому, на свете больше нет, однако его супруга вполне могла скрипеть: лет ей в 88-м было около восьмидесяти. Вдобавок Валерия Кудимова – родная дочь Старостина, и, если верить бабуле, на момент происшествия в пятьдесят девятом она была прописана на Кутузовском. А таким жильем, пятикомнатным, на правительственной трассе, не разбрасываются. Вряд ли ее по доброй воле разменивали. (Напомню тебе, дочь, что тогда, в советские времена, даже речи не могло идти о том, чтобы квартиру продать.) Поэтому было очень вероятно, что Валерия Кудимова с мужем Виленом (если, конечно, они не развелись) продолжают проживать в той же квартире. И я отправилась в дом номер ***, неподалеку от метро «Кутузовская». Как представиться хозяевам, что сказать – я предпочла заранее не придумывать, положиться на вдохновение.

И вот я оказалась в том самом дворе, куда моя юная мать пришла, на свою беду, в осенний день пятьдесят девятого, где наша бабушка Елизавета пыталась найти правду после ее убийства. С тех пор саженцы превратились в громадные тополя и клены; появились лавочки у подъездов; гораздо больше стало припаркованных машин, изменились их марки, появились «Жигули» и новые «Москвичи» и даже один гордый «Мерседес». К тому моменту эпоха консьержей, стальных дверей и домофонов еще не наступила, поэтому я без труда проникла в нужный мне подъезд. Дело было в воскресенье, под вечер – я рассудила, что к этому времени Кудимовы переделают все свои воскресные дела или вернутся с дачи (если таковая у семьи имеется). Я позвонила. В ту пору в жилищах не обзавелись еще глазками – максимум, что имелось из средств охраны, это дверные цепочки. Но в тот раз никто не воспользовался даже ею. Дверь распахнулась, и на пороге возник человек того же возраста, что и твой отец Шервинский, – лет пятидесяти с небольшим. Он был столь же ухожен, как наш «француз», хорошо одет. Хорошо одеваться в те времена означало наряжаться в импортное, однако лишь очень немногие советские люди имели в восемьдесят восьмом подобную возможность. В данном случае представший предо мной товарищ щеголял в спортивном костюме марки «Адидас». Был он мощен головой и торсом, седоват, имел очевидное брюшко, и я почему-то сразу подумала, что зверь прибежал на ловца и предо мною не кто иной, как Вилен Кудимов, соучастник трагедии в пятьдесят девятом.

Мило улыбаясь, я вытащила из сумочки журналистское удостоверение – золотые буквы ПРЕССА на красной книжице тогда на всех производили сильное впечатление.

– Здравствуйте, я из газеты «Советская промышленность», и мы проводим блиц-опрос (на ходу придумывала я) об отношении москвичей к визиту Рональда Рейгана в Москву и его переговорам с Михаилом Сергеевичем Горбачевым.

– Что ж! – произнес хозяин и радушно распахнул дверь. – Мы уважаем прессу, и потому – добро пожаловать! – Я была хороша в свои тридцать пять и пользовалась этим. И именно оттого, мне показалось, хозяин был со мной столь любезен. Я прошла в переднюю, и мне почудилось, что в квартире больше никого нет. И я подумала, что запросто может начаться то, что теперь, вслед за Западом, называют «сексуал хэррасмент», а тогда звали просто «приставаниями». Впрочем, девочка я была уже взрослая, прошедшая со своей журналистской работой хорошую школу того, как отбривать мужчин. Или – использовать в своих целях их похоть.

– Обувь не снимайте ни в коем случае, – прогудел радушный хозяин, – и пойдемте на кухню, я угощу вас кофе, у меня настоящая «Арабика», только что друзья привезли с Острова свободы.

Мы проследовали на кухню, он впереди, я сзади, и я увидела на кухонном столе, рядом с чашкой из-под чая, письмецо в конвертике, и конверт подписан: «Москва, Кутузовский проспект, дом ***, квартира ***», а фамилия адресата: Кудимов В.В. И хоть хозяин почти мгновенно, ловким движением руки, смахнул письмо со стола, я возликовала: все сошлось, он тот, кто мне нужен, он Вилен Кудимов! Хозяин подвинул мне стул, и я, чтобы успокоиться, принялась оглядывать помещение.

Кухня здесь превосходила по размерам гостиную в той квартирке, что я снимала в Медведкове, и вдобавок имела высоченный потолок, роскошные шторы и вид из окна на Кутузовский проспект. «Хорошо живут нынче убийцы, – невольно мелькнуло у меня в голове. – Хотя кто знает, может, виноват не лично он?» Я села куда сказали и изобразила из себя послушную школьницу, умную Машу: раскрыла блокнот, навострила ручку. А хозяин и впрямь сварил кофе, разлил по чашкам, достал вазочку с конфетами и, разумеется, коньяк – французский. И рюмки. И без спросу разлил.

– Кофе без коньяка, как говорится, деньги на ветер, – прогудел он. – Давайте выпьем за судьбу, что привела на мой порог такую прекрасную особу, как вы.

Никогда не надо напрямки ни от чего отказываться, я давно постигла это мудрое правило, а потому чокнулась и чуть пригубила коньяк. Он оказался прекрасным. «До дна, до дна», – стал настаивать мужик, но я сказала:

– Спасибо вам за гостеприимство, но я на работе, мне сегодня еще писать в номер, поэтому разрешите задать вам вопрос.

– Слушаю вас внимательно.

– Итак, как вы относитесь к визиту в советскую столицу президента США Рональда Рейгана, его переговорам с генеральным секретарем Михаилом Сергеевичем Горбачевым и подписанию соглашения о сокращении ракет средней дальности?

Хозяин, почти не думая, начал отвечать. Округло, взвешенно – так, что хоть без правки в газете печатай. Мое стило только успевало летать по страницам блокнота.

– Прекрасно! – с чувством молвила я, закончив. И спросила про самое для меня важное: – А как нам подписать этот отклик? Ваши фамилия, имя, отчество? Кем вы работаете?