Сердце Черного Льда [С иллюстрациями]

Среди этого великолепия там и тут были раскиданы игрушечные города и замки. Заботливая рука мастера раскрасила черепицу крохотных домов и серый камень донжонов. В Озере Хамон плавали королевские лилии, а в башнях Звенящего Валита блестели медью колокола.

Над воротами каждого города и замка был укреплен крохотный, но различимый герб. Вдоль серых лент дорог стояли межевые камни, на перекрестках железных путей возвышались семафоры. Границы земель были обозначены раскрашенными в цвета владельцев столбиками.

— Мой отец не мог научить меня одному. — Взгляд лорда Савина блуждал над игрушечным Акмеоном. — Терпению.

— Я провел возле этого стола пятнадцать лет. Каждый день, с трех до шести. Со мной были Мастера, нанятые отцом в Самане. Это были единственные люди в замке, кроме отца, чьи приказы я должен был исполнять беспрекословно. Им разрешалось все, даже бить меня палкой и оставлять без обеда. Не разрешалось только помогать мне.

Ладонь герцога прошла над черными развалинами Толоса, коснулась вершин Виноградных Холмов.

— Каждая гора, каждое дерево здесь сделаны моими руками. Каждый дом раскрашен мной. Надписи на указателях и девизы над гербами — это мой почерк. Я клеил ватные облака вокруг вершин Хребта и ездил в Саман, где срисовывал надвратные башни. Я неделю смешивал краски, чтобы придать Окрестному Тракту оттенок красной глины. Я создал этот мир до последнего камешка. За пятнадцать лет я много раз ломал его. Мой гнев был разрушительней, чем войны с Тарту и Ночной Ордой. Дважды он испепелил Акмеон дотла. Мои Мастера вскоре начали бояться меня. Тогда отец сказал, что за каждую намеренную поломку будет отрубать мне палец. Я ему не поверил.

Анже Савина вытянул перед собой левую руку. На указательном пальце сверкнул Глаз Мантикора, рубин в герцогской печатке.

Белин моргнул. У Лорда Юга не было левого мизинца. Только маленький обрубок.

— Ярость лордов Савина ужасна, — тихо сказал Лорд-Защитник.

— Особенно если испытать ее на себе, — согласился герцог. — После этого я перестал ломать и начал строить с утроенной силой. Отец дал мне лучший из возможных уроков.

Он сжал искалеченную руку в кулак.

— Я поклялся, что однажды достойно отблагодарю его за это. Мне исполнилось тридцать, когда отец снова позвал меня в ненавистную мне комнату. Он привел меня сюда и сказал: «Скоро это все будет твоим. По-настоящему. Надо только потерпеть». Долготерпение было его судьбой. Проклятием. В молодости он пытался действовать, как его предки, — в лоб, силой. Раз за разом он терпел неудачу. Знаешь, Якош, что портрет твоего отца висел на стене кабинета? Вон там, — лорд Савина указал пальцем.

Повернув голову, барон Белин увидел черный прямоугольник на деревянной панели стены. Словно огонь аккуратно слизнул портрет, пощадив все остальное.

— С возрастом он даже начал беседовать с ним. «В этом гнезде мерзавцев, тупиц и развратников лишь достойнейший из моих врагов может быть моим собеседником», — так он говорил.

— Мой отец уважал лорда Савина, — сказал Белин. — «В жилах герцога кровь древних героев мешается с ядом зверя, изображенного на его гербе», — он это часто повторял. Но что же случилось с портретом?

— Я спросил отца о том же самом. Аккурат в тот день, когда в обмен на терпение он пообещал мне власть над Акмеоном.

«Есть тайны, которые нельзя доверять живому человеку. Но и держать их в себе невозможно. Я придумал, как вернуть величие нашему роду. Единственно верный план завоевания Озерного Трона. Я вынашивал его девять лет и пять месяцев. Теперь я точно знаю, как надо действовать. Мой план я не решился поведать никому, кроме портрета моего врага. После я сжег портрет и скормил пепел четырем ветрам».

— Я говорил о судьбе, — Анже Савина подошел к юго-восточному краю стола. Здесь черную щель Провала обступали деревья Мирового Леса. — О злом роке. Не поддающейся разумению силе, которая превыше всех и всяческих планов. В год моего тридцатитрехлетия она настигла моего отца. Вдвоем со Стеваном Майра они отправились на охоту в Дубраву. Вместо ожидаемого медведя собаки подняли из логова одного из былых хозяев наших земель.

Рука герцога опустилась под крышку стола и чем-то щелкнула. Под тихое скрипение механизма на опушке Леса появилась фигурка чудовища размером с две ладони.

Львиная голова в обрамлении черной гривы, гладкое агатовое тело с перепончатыми крыльями и занесенный для удара скорпионий хвост.

— Моему отцу не посчастливилось встретить одного из последних, а может, и последнего мантикора на континенте.

ЯКОШ БЕЛИН, ЛОРД-ЗАЩИТНИК СЕРЕДИННЫХ ЗЕМЕЛЬ

6

Нагнувшись, лорд Белин увидел, что на жало чудовища нанизана крошечная человеческая фигурка. Изготовивший ее мастер не поленился раскрасить ее волосы в огненно-рыжий цвет, а мантию в красный.

Теперь красная мантия герцога лежала на плечах Анже Савина. Буйство рыжих кудрей сдерживал золотой обруч на лбу. Сейчас оба глаза Лорда Юга — зеленый и голубой — хранили одинаковое выражение.

Можно было заглянуть в них глубоко. Попытаться понять, о чем думал Савина сейчас и в тот день, когда перед ним на траву положили почерневший и раздувшийся от яда труп старого герцога. Коснуться души хозяина Рубиновой Оправы.

Якош Белин не стал рисковать. Душа лорда Савина, он был в этом уверен, могла обжечь не хуже флогистона. Который, как известно, в избыточном количестве плавит даже камень.

— Так я стал герцогом, не узнав, в чем состоял план моего отца, — голос Анже звучал почти весело. — Передо мной расстилались лишь обрывки картины, не желавшие складываться в единое целое. План, несомненно, был, и мой отец ему следовал. Мне потребовалось два года, чтобы понять ход его мыслей. И все равно, если бы не мой брат, князь Фалин, не его умение говорить с ветрами, развеявшими пепел, посвященный в тайну, для меня до сих пор оставалось бы загадкой, как мой отец собирался покорить неприступный Север.