Сердце Черной Мадонны

– Правда.

– Я мельком видел фотографию и не понимаю, как с такой внешностью парень не попался на глаза представителю какого-нибудь модельного агентства.

– У нас в Ольгино агентств нет.

– Здесь его быстро заприметят. Могу поспособствовать.

– Вы бы лучше мне найти его помогли.

– Помогу.

Ирка надивиться не могла. Ку, который не обмолвился с ней и парой слов, не касающихся работы, теперь треплется с большим удовольствием и даже грозится помочь. Чудеса!

– Не пойму я вас, Алан. Я целый месяц с вами сдружиться пыталась, а вы – как улитка из раковины не высовывались. Что с вами теперь?

– У меня замедленная реакция. Только теперь понял, что вы это искренне делали.

– Вы что же, никому не доверяете?

– Почему никому? Только женщинам.

Алан почти не соврал. Женщинам он не только не доверял – он их боялся. Именно о своем страхе перед ними он думал, когда вышел из квартиры Ирки и сел в свой «Мерседес» с шофером…

Родился Алан двадцать семь лет назад в маленькой грязной комнатенке, именуемой дворницкой. Мать его, намахавшись метлой и «хряпнув с устатка» водочки, задремала, а когда проснулась от сильной боли, поняла, что рожает. Помочь было некому (жильцы дома либо спят, либо на работе, а мужа у нее отродясь не было), поэтому, «хряпнув» еще стаканчик, она решила справляться сама. И справилась. Роды прошли без осложнений, пуповину она перерезала ножом, которым только что строгала колбасу, сыночка завернула в тряпку. Затем допила оставшуюся водку, кое-как помылась из чайника, а уж потом пошла к телефону-автомату вызывать «Скорую».

Ребенка она назвала Леней, в честь Брежнева. Фамилию дала свою – Кукушкин. Жили они бедно, но весело. Каждый месяц у Лени был новый папа, а еще были песни среди ночи и батарея бутылок для игр. Когда мальчику исполнилось шесть, мама родила ему братика. Назвала его Мишей, как Боярского, и дала тоже свою фамилию. С той поры в дворницкой общей площадью восемнадцать метров проживала семья из четырех человек – мальчики с мамой и сменяющие друг друга папы.

В школу Леня пошел нехотя. Букв он не знал, надеть было нечего, за завтраки заплатить тем более нечем. Мальчик чувствовал себя изгоем, стыдился матери, посещавшей собрания в подпитии, и от стеснения не отвечал на учительские вопросы, хотя урок знал наизусть.

Единственной его радостью был Мишук. Ленька был ему и папа, и мама, и брат. Из своего скудного обеда, который школа выделяла бесплатно, он выкраивал кусочек – то котлетку, то сосиску – и нес Мишке. Брал для него у сердобольных жильцов одежонку, а потом подшивал и украшал помпонами. Один раз поучаствовал в каком-то конкурсе чтецов и выиграл плюшевого медведя, вот и подарок на пятилетие брата.

Младшенький любил Леню безмерно. Вообще, он был удивительным ребенком, на редкость красивым (уж неизвестно в кого, наверняка в анонимного папу, мать-то красотой не блистала), милым, смышленым. Поэтому известие о том, что у Мишука порок сердца, вызвало жалость не только у Леньки, но и у жильцов дома, и у начальника жэка, и даже у собственной матери. Последняя никогда воспитанием своих детей не занималась, считала так: что вырастет, то и вырастет, но болезнь сына ее потрясла. Пить она перестала, ухажеров отвадила и с удивительной энергией начала искать деньги на операцию – хотя в те времена медицина была еще бесплатная, но везти мальчика надо было аж в Ригу, к лучшему специалисту. Собрали приличную сумму, спасибо сочувствующим. Леня тоже принимал участие – ходил по домам своих одноклассников и, сгорая от стыда, клянчил деньги у их родителей. Ради брата он был готов на все!

Леня очень хорошо запомнил тот день, когда нужная сумма лежала перед ними на столе. Мишки дома не было (его забрал в гости сосед, пенсионер Михалыч), мать радостная, розовощекая, похорошевшая без вина, все щебетала, как они вылечат мальчика и он здоровеньким пойдет в школу, скоро ведь уже, и как заживут дружной семьей. Леня ей верил. Впервые он почувствовал к матери любовь. И уважение к ее силе воли, характеру. Он забрал Мишука из гостей, прихватил немного денег и решил устроить брату перед отъездом праздник. Были и карусели, и зоопарк, и кафе-мороженое. Мальчишка захлебывался от смеха весь день, а Ленька не мог нарадоваться, что доставил Мишуку такое удовольствие.

Возвратились они домой вечером. Дверь в их комнатенку оказалась не заперта. Леня вошел, включил свет, хотел было поругать мать за халатность – в доме такие деньги, а она не запирает! – и замер с открытым ртом. На полу, раскинув руки и ноги, валялась их мать. Изо рта вытекала тонкая струйка слюны, поодаль валялись бутылки и ее несвежие трусы. На заголившемся бедре красовался огромный фиолетовый синяк. Деньги исчезли.

Лене тогда было тринадцать лет. Именно с того дня он возненавидел всех женщин на свете.

Мишук умер через год. Ленька, окончив восемь классов, пошел учиться в ПТУ. Впоследствии он не мог вспомнить, на кого, но это было и неважно. Главное – уйти из дома, не видеть мать, не слышать ее фальшивых пьяных всхлипов. Через полгода его выгнали за прогулы, и юноша уехал в деревню, где у соседа Михалыча был пустующий зимой дом. Там дождался лета, а с наступлеинем тепла начал скитаться по ближайшим селам, подрабатывая по мелочи – кому дров нарубить, кому воды наносить. Так и перебивался. Осенью вернулся в дом соседа, где снова перезимовал. Именно в тот год в жизни парня случились две вещи, перевернувшие ее: первая – он «подсел на кино», вторая – в нем проснулась чувственность, причем последнее событие свершилось благодаря первому, так что Леня понял, что в мире все взаимосвязано.

Шел 1990-й – год телевизионного беспредела. Многочисленные каналы демонстрировали с утра до вечера американские и европейские фильмы, неудосужившись обзавестись лицензией. Среди массы дешевых боевиков попадались и прекрасные высокохудожественные фильмы, снятые такими мастерами, как Коппола, Бертолуччи, Феллини, именно они заворожили парня, приковали к экрану старенького черно-белого телевизора «Рекорд». Раньше он и не предполагал, что существует такой удивительный киношный мир – дома у них было только радио, а в кино он ходил разве что с классом, смотреть патриотические фильмы. И вот в семнадцать лет он прозрел, почувствовал вкус к жизни и понял наконец, чем хочет заниматься. Он станет режиссером!

Картина будущего сложилась в Ленькином воображении мгновенно – он дождется весны, вернется в столицу, быстренько получит аттестат о среднем образовании, поступит во ВГИК, поразит уже на первом курсе преподавателей своим талантом, к окончанию института обзаведется денежными покровителями и снимет свой дебютный фильм, который незамедлительно получит «Оскара». Таким мечтам он предавался, лежа на старом диване в теплой комнате, когда за окном завывал ветер, и томился в ожидании весны. И дозимовал бы спокойно, если бы не «Эммануэль». Фильм его потряс, но не своей идеей, не режиссерским мастерством, а эротизмом и красотой девичьих тел на экране. Он не замечал раньше, что женщины бывают такими гибкими, изящными, а не только пьяными, дряблыми и пускающими слюну. В нем проснулась чувственность! И это шокировало его прежде всего. Теперь ночами ему снились горячие объятия, поцелуи, утонченные ласки, он просыпался с вечной эрекцией. Но когда начинал мечтать о сексе наяву, перед глазами сразу всплывала мать, лежащая враскорячку на полу, и ее сероватые трусы. Желание тут же пропадало… Но ночью возвращалось вновь!

Когда наступила долгожданная весна и Ленька вернулся в Москву, у него возникло еще одно желание (кроме того, как стать режиссером) – завести себе милую, нежную, невинную подружку.

Комнатенка, в которой он появился на свет и где не был уже два года, не сильно изменилась, разве что стала еще более грязной и убогой. Мать же изменилась гораздо сильнее – выглядела лет на шестьдесят, хотя, по Ленькиным подсчетам, не достигла еще сорокалетия. Пила она по-прежнему, правда, мужиков больше не водила, а жила на правах жены с какой-то бабой – здоровенной, жилистой, в синих наколках. «Молодожены» появлению нового жильца не сильно обрадовались, но решили, что за него грех не выпить, поэтому к вечеру надрались, повалились на грязный пол и захрапели. Чтобы не возненавидеть окончательно всю слабую половину человечества, Леня решил в родном доме больше не появляться.

Лето он снова батрачил, а по осени вернулся в ПТУ, дабы за год осилить оставшуюся непройденной школьную программу. Устроился неподалеку дворником, получил комнатенку в коммуналке и зажил почти счастливо. Дни летели за днями, вечера он коротал в видеосалонах, вставал в четыре утра и жил мечтами. А вскоре встретил ЕЕ!

ОНА училась в том же ПТУ, что и он. Приехала из-под Рязани, жила в общежитии. Звали девушку Любой, и имя ей удивительно шло. Хрупкая, с нежным личиком, пухлым маленьким ртом, невинными серо-зелеными глазами, точеным носиком и с румянцем во всю щеку. Открытый взгляд, тихий голос с едва уловимым говорком. Ангелочек, а не девушка!