Сердце друга

– Где вы тут питаетесь?
– спросил Акимов.

– Везде, - улыбнулся Летягин.

– А может, нигде? Переходите ко мне на довольствие.

– Спасибо, - сказал Летягин и обернулся: - Вот комендант сюда идет.

Комендант, седой армейский полковник, подошел в сопровождении старшего лейтенанта, с минуту поглядел на обедавших норвежцев и спросил у Акимова:

– Вы командир части?

– Я.

– Хорошо сделали.

Он представил Акимову старшего лейтенанта:

– Переводчик Логинов.

Переводчик был очень молодой человек в роговых очках, с живым и красивым лицом. Он сразу преисполнился симпатии к моряку, особенно когда узнал, что тот проявил такую хорошую инициативу. Полковник, снова с минуту внимательно поглядев на обедавших норвежцев так, словно впервые видел, как люди едят, отдал приказание, чтобы все воинские части, расположенные в поселке и вокруг, покормили местных жителей до подхода вторых эшелонов, когда можно будет наладить плановое снабжение продовольствием.

Логинов вскоре привел бургомистра, такого же высокого и белесого, как все остальные норвежцы. Бургомистр робел. Он прятался где-то в развалинах и не знал, что происходит в Киркенесе и вокруг города. Логинов с трудом разыскал его и не без торжественности передал ему, как представителю союзной администрации, гражданскую власть.

Летягин предложил коменданту и бургомистру зайти к местным жителям в шахты. Разведчик проявлял необычайную заботу о норвежцах и как бы в оправдание себе бормотал:

– Они славный народ, эти норвеги. Мне много раз помогали.

Снова поглядев на озябших детей, бедных женщин и мрачных мужчин, Акимов сказал, вздохнув:

– Придется уступить им дома, черт побери!
– словно устыдившись своей мягкости, он досадливо добавил: - Опять солдатам жить в пещерах да землянках. А что поделаешь?

Полковник хмуро возразил:

– Нашим солдатам отдохнуть надо. Они тоже люди.
– Минуту погодя он развел руками, его квадратное злое лицо вдруг приобрело выражение беспомощности и грусти, и он сказал: - А в общем, вы правы, майор. Как-то неудобно, нехорошо. Дети. Да, да, Логинов. Пишите распоряжение освободить все уцелевшие дома. Ладно.

Логинов тут же сообщил о решении коменданта бургомистру, который при всей своей сдержанности не мог не выразить удовольствия, смешанного с некоторым удивлением.

Акимов пошел к себе в батальон. Во всех домах и в бывшей бане спали его люди. Они лежали в разнообразнейших позах и тяжело дышали. Дневальный дремал у топившейся круглой железной печки. Один только Егоров услышал, как вошел комбат. Он открыл глаза, приподнялся с места и укоризненно произнес:

– Вы бы легли, поспали бы, товарищ капитан третьего ранга.

Акимов рассеянно сказал:

– Скоро лягу.

Егоров показал на свою тельняшку и, улыбаясь, проговорил:

– Разделся. Пожалуй, что в первый раз за два года в одном белье. Хорошо.

Акимов побагровел и отвернулся.

– Может, тебе перину и грелку дать?
– сказал он хмуро и растолкал дневального: - Поднимай всех.

Все вскочили со своих мест и начали быстро одеваться.

Объяснив в кратких словах, зачем их будили, Акимов закурил и собрался уходить, но все не уходил, все медлил. Он настороженно вглядывался в лица моряков, молча надевающих шинели и скатывающих одеяла. Он искал в их лицах выражения неудовольствия, но, к своей радости, не находил ничего похожего, ни тени досады, ни намека на ропот. Они, несомненно, восприняли приказ как нечто само собой разумеющееся.

2

Акимов оставил за батальоном только помещение бани, где разместились кухня, столовая, нечто вроде клуба и батальонная канцелярия. Остальные дома были очищены, и в них вселились женщины, дети и старики.

– Вот мы и в подходящем для нас помещении, - усмехнулся Акимов, насмешливо оглядывая землянку, куда он перебрался вместе с другими офицерами.
– Матюхин, наводи порядок.

Дерябин принес офицерам жареной рыбы.

– Свеженькая, - сказал он, улыбаясь.
– Только что наловили.

Поели и улеглись спать. Кругом все стало тихо - матросы тоже спали. Только Матюхин не лег, он ушел куда-то, принес столик, несколько стульев, карбидную лампу, таз для умывания и даже полуобгоревщую ковровую дорожку, которую постелил у входа. Вскоре землянка приняла приличный вид упорядоченного фронтового жилья. Удовлетворенно улыбнувшись, вестовой тоже собрался лечь, но ему помешали: пришел переводчик Логинов в сопровождении пожилого норвежца.

Матюхин угрожающе зашептал:

– Тише. Спит комбат. Не спал целую неделю.

– Как же быть?
– виновато сказал Логинов.
– Нужно. Честное слово, нужно.

Пожилой норвежец оказался местным пастором и просил разрешения прочитать проповедь в помещении бани, поскольку это помещение являлось наиболее вместительным из всех оставшихся в поселке, уже не говоря о городе.

Акимов потер лоб и посмотрел мутными глазами на Логинова и норвежца, не понимая, где находится и что от него хотят.

Наконец он все вспомнил.

– Да мы же в Норвегии, - сказал он.
– Значит, вы говорите, проповедь?

Мартынов, услыхав разговор, открыл глаза и вскочил на ноги.

– Нет, нет, нет, - сказал он, негодуя.
– У меня там все украшено, портретами и лозунгами. Как же так - религиозная проповедь!

Акимов рассмеялся. Было действительно смешно смотреть, какие сердитые, почти ненавидящие взгляды бросал политработник на смущенно мнущегося в углу лютеранского священника.

– Нет, ты не смейся, - рассердился Мартынов.
– Я не могу разрешить в краснофлотском клубе исполнение религиозных обрядов.

На этот счет завязалась короткая дискуссия, в ней живейшее участие принял и вестовой Матюхин, который высказался в том смысле, что "пусть молятся, у нас-де молиться никому не запрещают, кто хочет тот молится..."

– Глас народа - глас божий, - засмеялся Акимов.

Не прошло и часу, как в клуб начали собираться норвежцы с женами. Они чинно уселись на скамьи с молитвенниками в руках, а так как скамеек было мало, то многие стояли. Пастор пришел в длинном сюртуке. Его узкое и обветренное, как у рыбака, лицо было торжественно и несколько печально, как у всех духовных лиц на всем земном шаре во время богослужения, в том числе у ковровского попа, отца Василия, которого Акимов помнил с детства.