Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы

Виляет за стаей подруг.

Кит-солнце, тресковые луны

И выводки звезд-осетров

Плывут в океанах, где шхуны

Иных, всемогущих ловцов.

Услышат Чикаго с Калугой

Предвечный полет гарпуна,

И в судоргах, воя белугой,

Померкнет на тверди луна.

Мережи с лесой осетровой

Протянут над бездной ловцы, —

На потрохи звездного лова

Сбежатся кометы-песцы.

Пожрут огневую вязигу,

Пуп солнечный, млечный гусак.

Творец в Голубиную книгу

Запишет: бысть воды и мрак.

И станет предвечность понятна,

Как озими мать-борозда.

В зрачках у провидца не пятна,

А солнечных камбал стада.

Между 1916 и 191

827

8Полуденный бес, как тюлень,

На отмели греет оплечья —

По тяге в сивушную лень

Узнаешь врага человечья.

Он в тундре оленем бежит,

Суглинком краснеет в овраге,

И след от кромешных копыт —

Болотные тряские ляги.

В пролетье, в селедочный лов,

В крикливые гагачьи токи

Шаман заклинает бесов,

Шепча на окуньи молоки:

«Эй, эй! Юксавель, ай-наши!»

(Сельдей, как бобровой запруды).

Пречистей лебяжьей души

Шамановы ярые уды.

Лобок — желтоглазая рысь,

А в ядрах — по огненной утке, —

Лишь с солнцевой бабой любись,

Считая лобзанья за сутки.

Чмок — сутки, чмок — пять, пятьдесят —

Конец самоедскому маю.

На солнцевой бабе заплат,

Как мхов по Печенгскому краю.

Шаману покорствует бес

В раю из оленьих закуток

И видит лишь чума навес —

Колдующих, огненных уток.

Между 1916 и 191

8279

Я уж больше не подрасту, —

Останусь лысым и робко сутулым,

И таким прибреду ко кресту, —

К гробовым, деревянным скулам.

В них завязну, как зуб гнилой,

Лязгнет пасть — поджарая яма...

А давно ли атласной водой

Меня мыла в корытце мама?

Не вчера ли я стал ходить,

Пугаясь бороды деда?

Или впрямь допрялась, как нить,

Жизнь моя и дьячка-соседа?

Под окном березка росла,

Ствол из воска, светлы побеги,

Глядь, в седую губу дупла

Ковыляют паучьи телеги —

Буквы Аз и Буки везут

Весь алфавит и год рожденья...

Кто же мозгу воздаст за труд,

Что тесал он стихи-каменья?

Где подрядчик — пузатый журнал?

В счете значатся: слава, гений...

Я недавно шутя хворал

От мальчишеской, пьяной лени,

Тосковал, что венчальный наряд

Не приглянется крошке-Мару се...

Караул! Ведь мне шестьдесят,

Я — закладка из Книжной Руси!

Бередит нафталинную плешь,

Как былое, колпак больничный...

Кто-то черный бормочет: «Съешь

Гору строк, свой обед обычный».

Видно я, как часы, захворал,

В мироздании став запятою,

И дочитанный Жизни журнал

Желтокожей прикрыл рукою.

280

«Я здесь»,— ответило мне тело, —

Ладони, бедра, голова, —

Моей страны осиротелой

Материки и острова.

И, парус солнечный завидя,

Возликовало Сердце-мыс:

«В моем лазоревом Мадриде

Цветут миндаль и кипарис!»

Аорты устьем красноводным

10 Плывет Владычная Ладья, —

Во мгле, по выступам бесплодным,

Мерцают мхи да ягеля.

Вот остров Печень. Небесами

Над ним раскинулся Крестец.

В долинах с жёлчными лугами

Отары пожранных овец.

На деревах тетёрки, куры

И души проса, пухлых реп,

Там солнце — пуп, и воздух бурый

20 К лучам бесчувственен и слеп.

Но дальше путь, за круг полярный,

В края Желудка и Кишок,

Где полыхает ад угарный

Из огнедышащих молок,

Где салотопни и толкуши,

Дубильни, свалки нечистот,

И населяет гребни суши

Крылатый, яростный народ.

О плотяные Печенеги,

30 Не ваш я гость! Плыви, ладья,

К материку любви и неги,

Чей берег — ладан и кутья!

Лобок — сжигающий Марокко,

Где под смоковницей фонтан