Сердце красавицы склонно к измене

Видя изо всех окон наглядное напоминание о том, что жизнь не вечна, все бренно, а мы смертны, даже самый заядлый шутник передумает шутить со своим здоровьем.

Сама больница была выстроена из красного кирпича, обожженного в печах еще во времена царя Гороха. Выстроенное примерно в те же годы здание было сейчас в удручающем состоянии. И в то, что в этих разваливающихся от старости стенах кто-то может еще лечить и спасать людей, верилось с трудом.

Но персонал тут был душевный. В справочной девушек приняли как родных. Утешили, успокоили. Старушка, по виду ровесница прошлого века, убежденно говорила подругам о состоянии Горшкова, даже не прибегая к помощи телефона:

– Жив ваш Горшков! Жив! А чего ему не выжить? Вот, я помню, в войну к нам раненых привозили, вот тогда да – было дело. Ни бинтов, ни хлороформа. Ампутации под сто граммов спирта на живую делали. Дадут пациенту выпить, он чуток забалдеет, да и вперед – доктор ему ногу пилить. Потом отнесем парня в палату, а что с ним дальше делать, и не знаем. Антибиотиков нет, а гангрена – штука страшная. Сгорали ребята за пару дней, словно свечки. А ваш-то чего!

И бабка пренебрежительно махнула рукой:

– Выживет! Врач у нас сегодня хороший. Оборудование город нам в прошлом году новое подарил. Лекарств полный ассортимент. Чего же ему не выжить? Кровь перелить надо – пожалуйста, целый холодильник этой крови-то. А если какой группы нету, так подвезут из городского банка крови. Только трубочку сними, и звони. Вот нам бы на войне так! Не было у нас крови, чтобы раненым перелить. Последнюю врачи отдавали иной раз. А вокруг голод, блокада. Люди едва ноги от недоедания и истощения передвигали. А все равно приходили, последние капли сцеживали. А вы все жалуетесь! Все недовольны чем-то! Вам бы в наше время пожить, небось по-другому бы запели!

– Бабуля, мы же ваших подвигов не умаляем, – взмолилась Леся. – Кто спорит? Вы – герой. И все ваши ровесники тоже герои. Мы по сравнению с вами просто избалованные дети.

– Вы нам узнайте точно про нашего больного, и мы уйдем!

– Выживет, я сказала! – сверкнула на них совсем не старческим глазом санитарка. – Даже и не смейте ни о чем плохом думать.

– Бабуля, понимаю, вы в прошлом веке застряли. Но вот же телефон! Узнайте у сестры в реанимации, какое у него состояние?

– Операция еще идет! Рано звонить!

Вот оно в чем дело! Горшков еще на операционном столе. Долго же с ним возятся. Видать, состояние совсем тяжелое. Но подруги не ушли. Они присели на скамеечку, смиренно дожидаясь результата. Бабка покосилась на них раз, покосилась другой, а потом, сменив гнев на милость, не выдержала и поинтересовалась:

– А кем же вы ему будете, больному-то вашему? Али сестры?

– Нет, просто знакомые.

– Ну-ну… знакомые, – закивала бабка. – А вот в мое время все сестрами любили представляться. Как ни придет иная к больному, а все сестра. И столько к некоторым ребятам сестер этих ходило, прямо героини у них матери!

И бабушка тихонько захихикала. Присоединившись к ней, подруги подумали, что, может, в бабкиной молодости лекарства были и другими, зато мужчины были все те же. Ничто не меняется под луной, разве что декорации немного другие. А пьесы, которые разыгрываются на сцене, все те же.

Подруги просидели в ожидании почти два часа. За это время успели подружиться с героической бабулькой, попить с ней чаю и съесть бисквитный тортик с конфетами. За покупками подруги смотались в ближайший магазин. Не потому, что им самим так захотелось сладкого, просто они хотели хоть как-то поддержать и порадовать героическую бабушку, которой довелось пережить такие страшные годы. И не просто пережить, а выжить в них. И не просто выжить, а сохранить ясный рассудок до самой глубокой старости.

Тоже своего рода подвиг, но бабка совсем своей жизнью не гордилась. Она лишь повторяла, что верить надо в лучшее. Так и в песне поется. И даже напевала подругам несколько строк из какой-то далекой советской песни, где воспевалась вера человечества в светлое коммунистическое будущее. Тот факт, что будущее это так и не наступило, несмотря на веру сотен тысяч и даже миллионов человек, бабку почему-то не смущало.

– Все будет хорошо, – оптимистично твердила она. – Уж коли мы войну выиграли, изверга рода человеческого погубили, теперь Русь-матушка не пропадет. Весь мир может в тартарары отправляться, а у нас все живы будут!

Горшков выжил. Из операционной он выехал головой вперед. В его положении это было лучшее, на что он мог рассчитывать.

После рассказа подруг следователю Померанцеву по-прежнему очень хотелось пообщаться с Горшковым лично, поэтому он внимательно выслушал рассказ подруг и заявил:

– Немедленно у палаты Горшкова будет выставлен наряд. Преступник ни в коем случае не должен сбежать!

– Но виноват ли он? Мало ли что он в тот вечер проходил возле дома Светы! Марина даже толком и не видела, заходил ли Горшков в ее дом!

Следователь ответил туманно:

– Помимо показаний этой свидетельницы, имеются еще и другие основания, чтобы заподозрить господина Горшкова в убийстве его соседа.

И отчалил. Расшифровывать его слова пришлось уже Таракану.

– У судмедэкспертов возникло сомнение во времени смерти Курилкина, – объяснил он подругам.

– Какие тут могут быть сомнения? Он был еще теплый, когда мы его нашли.

– Но, помимо температуры тела, есть и другие показатели. И вот они не совпадают. У экспертов есть предположение, что убийство могло быть совершено на несколько часов раньше. Затем убийца поместил тело в чрезвычайно теплое, даже жаркое помещение, в котором оно и пролежало вплоть до прихода хозяйки в дом.

– Но когда мы вошли в холл, там было скорее прохладно, чем жарко.

– Точно?

– Совершенно точно. И дверь была закрыта.

– Тогда можно предположить, что незадолго до возвращения хозяйки преступник перетащил тело в холл.

– А потом открыл окно и сбежал через него из дома?

– Совершенно правильно!

– Но где тут указание на бедного Горшкова?

– Ребята из органов просмотрели список входящих вызовов на телефон покойного. Так вот, последний звонок, принятый им, был как раз от господина Горшкова.

Вот это было уже серьезно. Горшков позвонил Курилкину, вызвал его поговорить. Разговор принял нежелательный для Горшкова оборот, и он убил несговорчивого оппонента.

– И в котором часу был сделан этот звонок?

– В восемь сорок пять.

– Другими словами, вы хотите сказать, что Горшков позвонил своему соседу и предложил тому прогуляться к Свете домой? Но как он объяснил Курилкину то, почему встреча состоится именно у Светы дома? Почему не у него или вообще где-нибудь на нейтральной территории?