Сердце Мириаля

Да зачем же я беспокоюсь ? Пускай буран сделает свое дело. По губам Блейда вдруг пробежала улыбка. Ну конечно же! Если даже этот неведомый чародей не погиб в оползне, вряд ли ему, чужаку, удастся пережить в горах чудовищную снежную бурю. Еще не все потеряно — пока.

Его размышления прервал внезапно пронзительный вопль, доносившийся снизу. Похоже, Заваль все никак не угомонится. И так, вероятно, будет продолжаться до тех пор, пока его не поглотит жертвенное пламя. Блейд уже хотел спуститься вниз по шаткой и ветхой лестнице, но передумал. Его давно уже занимало странное преображение иерарха, случившееся на Змеином Перевале, но лишь сейчас его осенила занятная идея…

Поглядим-ка, подумал Блейд, как он ведет себя, когда считает, что за ним никто не наблюдает? Взяв с собой одеяло и лампу, он перебрался в дальний конец чердака и пристроился как раз над комнатой, в которую поместили Заваля. Опустившись на колени, Блейд внимательно обследовал пол и обнаружил-таки зазор между досками. Увы, в комнате внизу было слишком темно, чтобы ясно видеть, что там происходит, но если Заваль вновь начнет бесноваться, вдруг да услышишь что-нибудь интересное? Блейд положил на пол рядом со щелью сложенное одеяло, задул лампу и, устроившись поудобнее, приготовился ждать.

Нет, нет, нет! Оно здесь, у меня в голове! Уберите это, уберите, УБЕРИТЕ!

Внутри Заваля было чудовище. Всем своим сознанием он чуял его пугающе чуждое присутствие, затмевавшее, словно тень, все его мысли и поступки. Там, на вершине горы, мир обрушился на Заваля с беспощадной, убийственной мощью оползня, который поглотил дракона. Мириаль покинул своего слугу, и он сделался беззащитен перед силами ада. Им овладело некое неназываемое зло, переместившееся в него прямиком из мертвого дракона — там, на горе. Заваль ощущал, как присутствие чужака распирает его голову, и так уже готовую лопнуть от обилия мыслей — и своих, и совсем непонятных, непостижимых. Они то возникали в его сознании, то исчезали снова, словно чудовищные рыбы, резвящиеся во мрачных глубинах смятения и страха. Голова нестерпимо болела от обилия мыслей, образов, воспоминаний, насильно втиснутых в хрупкий сосуд его мозга — все равно что втиснуться в сапоги лилипута.

Во мраке своей временной темницы иерарх снова и снова пытался избавиться от стянувших тело веревок, хотя, по правде говоря, он и сам не знал, зачем это делает. Сопротивляться нет смысла — теперь он уже должен был бы это понять. Всякий раз, когда он пытался побороть судьбу, дело оборачивалось новым его поражением. К чему же тогда мучиться? Воистину он проклят Мириалем и на сей раз ему не избежать уготованного конца. Завтра вечером все будет кончено — и это, быть может, к лучшему. Как он смог бы жить дальше, если в голове у него сидит демон?

Заваля пробрала дрожь. Будучи иерархом, он всегда отрицал существование демонов, утверждая, что это лишь глупые сказки и суеверные бредни простонародья. И вот он опять ошибся — уже в который раз. Опять бурный поток событий подточил скалу его веры. Многое из того, в чем Заваль был непреклонно уверен, уже сточила и бесследно унесла прочь эта беспощадная река.

И что хуже всего — никто в этом не виноват, кроме самого Заваля. Это он подошел к неведомой, чужестранной твари так же легкомысленно, как трехлетний ребенок подходит к дворовой собаке. Как мог он быть настолько глуп? Неужели тяжкие испытания последних дней лишили его всегдашней осторожности? Ведь он иерарх и не его дело рисковать собой перед ликом неведомого. С чего бы еще он взял с собой Блейда и отряд его вооруженных скотов? Но нет же — ему так не терпелось осмотреть проклятую тварь, он был так слепо уверен, что она мертва, — и напрочь позабыл о благоразумии! В тот миг Заваль был ослеплен отчаянием. Он ведь так рассчитывал на то, что дракон окажется жив! От этого зависела его собственная жизнь. Притом же его манило и обыкновенное человеческое любопытство — даже мертвый, облепленный грязью, дракон представлял собой невероятное, восхитительное зрелище.

Заваль подошел — и тут нечто прыгнуло из мертвого чудовища прямо в него. Мир вокруг поблек, затмился слепящей вспышкой… и в этот миг чужая, враждебная сущность взорвалась в его мозгу фонтаном боли. Удар, пускай и бесплотный, был так силен, что Заваль рухнул на колени.

Как найду я силы перенести это ? Пойман, заперт в темнице чужого тела — до самой смерти этого существа…

Что это было? Заваль оцепенел, от страха у него перехватило дыхание. Это не его мысль! О Мириаль благой, что же с ним происходит? Демон овладевает его мыслями!

Лучше бы я умер!

Чья это была мысль — его или чужака? Заваль вдруг осознал, что это не важно. Откуда бы ни пришла эта мысль, она была совершенно, абсолютно истинна. Иерарх отлично помнил тот миг, когда он подошел к дракону и им завладело зло. Как же быстро воспользовался Блейд его несчастьем! Как если бы только и ждал подобной возможности. Заваль тогда был слишком охвачен ужасом, чтобы вслушиваться в предательские речи командира Мечей Божьих, — но сейчас, в миг страданий и беспомощности, они прозвучали в его мыслях как наяву.

Иерарх не выдержал напряжения последних месяцев… Зверь испустил дух в то самое мгновение, когда Заваль возложил на него руку… Мириаль отвернулся от иерарха… Заваль должен принести себя в жертву, дабы Мириаль снова стал милостив к нам…

К горлу Заваля волной прихлынула горечь. Блейд! Хитрый, коварный, ненавистный предатель! Он давно уже приговорил меня к смерти, и не случись тот кошмар на горе — нашел бы иной способ бросить меня в жертвенный огонь. Как бы ни пытался я избежать своей судьбы — гибель моя уже предрешена.

Что ж, пусть будет так. С чувством, весьма похожим на облегчение, Заваль смирился с неизбежным. По крайней мере его смерть покончит и с чудовищем, которое затаилось в его голове. Если Мириаль и его подданные желают, чтобы Заваль пожертвовал своей жизнью — что ж, он сделает это без уверток и без сожалений. Почти без сожалений. Жалеет он лишь об одном — ох как жалеет! — что не сможет прихватить с собой Блейда.

Человеческое зрение оказалось досадно плоским и ограниченным. Человеческое тело было хрупким, слабым, неуравновешенным творением плоти, жалким и уязвимым. А уж человеческий разум!.. Путаный, недоразвитый, явно малоиспользуемый — мутный водоворот мыслей и эмоций без малейших признаков какой-либо системы…

Неудивительно, что Этон захлебывался в этом водовороте.

Знай он, что ему предстоит, уж верно предпочел бы умереть, чем перенестись в этот чудовищно чуждый разум. Его гигантский интеллект и громадная, накопленная всей расой память попросту не умещались в этом примитивном, ограниченном сознании, которое от перегрузки так и трещало по швам. Боль была необычайной и непереносимой

Все равно что втиснуться в сапоги лилипута.

Как могло проникнуть в его разум это чуждое сравнение? Этон закричал от ужаса, но ночную тишину разорвал лишь пронзительный человеческий вопль Неужели это — взаимопроникновение? Неужели мысли человека смешиваются с его мыслями? Этон внезапно застыл, потрясенный до глубины души Как только мог он решить, что его идея окажется успешной? Разве могут сознания двоих столь разных существ ужиться в одном мозгу?

Призвав всю свою решимость, дракон преодолел жгучую боль и попытался оценить свое в высшей степени необычное положение. Мучительно осваиваясь в хаосе чужого разума, он совершенно выпустил из виду окружающий, телесный мир, а потому прежде всего следовало изучить, что его окружает. Новое тело Этона было куда слабей и уязвимей драконьего, и физические опасности представляли для него нешуточную угрозу.

К удивлению Этона, он больше не был под открытым небом, на горном перевале. Его человеческое тело, ноющее и онемевшее, лежало на чем-то мягком, комковатом, пахнущем пылью и сыростью. Он попытался подняться — и не смог: руки и ноги были крепко связаны. Тьма окружала его — итак, он слеп и беспомощен!