Сердце огня и льда. Леди

Впереди трон под алым бархатом. Две чёрные фигуры – Катаринна и Рейнхарт, стоящий подле императрицы. Фрейлины и гвардейцы в парадных мундирах чуть в стороне. Среди дам Катаринны я замечаю Веледу с улыбкой ещё более застывшей, вымученной, нежели у меня. Мятущийся, встревоженный взгляд её возвращает вдруг в прошлое, напоминает о юной наследнице, что смотрела когда-то на подданных, кланяющихся своим монархам, искала и не находила того, кто был дорог тогда её сердцу. Как и Валерия три года назад, Веледа всматривается в каждого гостя, подходящего к трону, и отводит торопливо взгляд, убедившись, что это не тот, кого она ждёт, кого ищет глазами. Веледа видит нас, осматривает быстро. Присутствие Нордана, кажется, даже не удивляет девушку. Вопрос в глазах, и, получив немой ответ, Веледа отворачивается, прячет разочарование и страх под опущенными ресницами, за нарочито непринуждённой беседой со стоящей рядом фрейлиной.

Красная фигура. Её императорское высочество. На первый взгляд Валерия не изменилась. Похожее алое платье с открытыми плечами, впрочем, на девушке двадцати лет броский наряд смотрится уже уместнее, нежели на семнадцатилетней. Загорелое лицо с по-детски пухлыми щёчками, каштановые волосы, убранные в причёску. Но в зелёных глазах больше не отражается юная взволнованная девушка, в тревоге и страхе ждущая своего возлюбленного, опасающаяся гнева родителей, случись им узнать о порочащей связи, недостойной леди её положения. Напротив, Валерия спокойна, собрана, кивает, приветствуя гостей, улыбается лёгкой доброжелательной улыбкой. Девушка мила, очаровательна, элегантна, истинная роза Эллорийской империи, дитя своих родителей, скрывающая за маской утончённой прелестной принцессы настоящие чувства. И я отмечаю, с каким почтением склоняются пред наследницей придворные, как улыбаются в ответ чуть искреннее обычного, бросают украдкой полные надежды взоры.

Подле Валерии, как и прежде, никого, лежащий на ступеньках тронного возвышения верный Пушок заменяет хозяйке и фрейлин, и охрану. Пёс поднимает обе головы, принюхивается, правая оглядывается вопросительно на Валерию.

Перед троном Дрэйк и Лиссет выходят вперёд, заслоняя нас с Норданом от цепких взглядов людей, собравшихся возле императорской семьи. Я отпускаю руку Нордана, готовясь присесть в реверансе, но мужчина перехватывает её за запястье, привлекает меня ближе к себе.

– Позже поговорим, – произнёс едва слышно.

– Ты не обязан мне ничего объяснять, – прошептала я.

Что бы ни случилось, я должна вести себя сдержанно, с достоинством. Не устраивать скандалов на публике, не демонстрировать ревность всем и каждому, не требовать от мужчины оправданий за его прошлое. Я сама должна справиться с собственными глупыми мыслями.

– Это не тот случай, когда разумно оставаться в блаженном неведении.

Я видела его прежних женщин раньше, я знакома с двумя из них. Мимолётная интрижка с суккубой Дамаллой, подругой Лиссет. Хейзел, пытавшаяся соблазнить Нордана на спор. И я не ревновала к ним, не считала нужным предъявлять какие-либо претензии или требовать не приближаться к Нордану. Да они и сами явно не строили воздушных замков, не питали иллюзий относительно возможного совместного будущего с членом братства.

Но взгляд Регины был иным. Столько отчаянной мольбы, искренней надежды, тайной радости от встречи, непонимания причин холодности.

– Это было… серьёзно? – почему я спрашиваю? Хочу ли знать, было ли Нордану хорошо с ламией, испытывал ли он к ней что-то ещё, кроме плотского интереса?

Дрэйк назвал нас герольду и тот вернулся на своё место.

– Как верно заметил Дрэйк, у каждого участника той истории своя точка зрения и они могут несколько различаться, – уклончивый, дипломатический ответ.

Действительно, почему я спросила? Почему он ответил?

Ответил так, а не иначе?

Наверное, было бы проще принять простое «да», чем расплывчатую эту фразу, призванную прикрыть правду, смягчить ещё неведомые мне обстоятельства.

Герольд объявил наши имена, всех четверых. Мы с Норданом поравнялись вновь с Лиссет и Дрэйком. Я присела в глубоком реверансе, отметив краем глаза, что Нордан верен себе – его поклон вызывающе небрежен, насмешлив. Ещё немного, и мужчина мог бы ограничиться снисходительным кивком, словно он правитель этой страны и хозяин этого дворца.

Голоса вокруг стихли, даже музыка стала звучать словно издалека, взгляды же, удивлённые, недоверчивые, настороженные, уплотнились, сосредоточившись лишь на нас. По знаку императрицы мы выпрямились, и я посмотрела наконец в глаза Рейнхарту. На прошлом балу я видела старшего собрата и женщин императорской семьи только издалека и теперь, оказавшись лицом к лицу с теми, кто три года назад пытался избавиться от меня, я с трудом сдержала зябкую дрожь. Но Рейнхарт, подобно Регине, едва удостоил меня взглядом. Всё его внимание отдано бывшим ученикам, младшим собратьям, в которых он вкладывал время, силы и знания, которых лепил сообразно своим желаниям. И я вдруг лишь сейчас поняла, что голубые глаза старшего не меняли ни цвета, ни оттенка, не несли в себе отпечаток стихии. Холодные сапфиры, жёсткие, бездушные камни, ярко сверкавшие на испещрённом морщинами обветренном лице.

– Нордан, какой сюрприз! – воскликнула Катаринна нарочито радостно. Фальшь в голосе её, натянутая улыбка, хлёсткий взгляд сочились ядом презрения, скрываемой тщательно ярости. Несомненно, императрице известно о происходящем в рядах ордена, об истинных причинах поджога дворцового корпуса, о Нордане, ещё недавно считавшемся только телом, запертом в ящике, заключённом в ледяной комнате. – Не припоминаю, правда, твоего имени в списке гостей…

– Что поделать, Ваше императорское величество, время никого из нас не щадит, – парировал Нордан и с любезностью неожиданной, почтительной улыбнулся Валерии. – А Ваше императорское высочество, как погляжу, с каждым годом расцветает всё больше и ярче, хорошеет день ото дня. Вашему императорскому величеству не кажется, что обворожительная Валерия похожа на свою двоюродную бабушку в молодости, великую императрицу Анну?

– Благодарю за комплимент, – наследница чуть склонила голову. – В ваших устах он особенно ценен.

Тень в зелёных глазах Катаринны мимолётна, едва уловима, но я вижу, как отражается она в недовольно поджатых губах, в пересекшей лоб хмурой линии. Словно Нордан сделал комплимент не её дочери, а посторонней девушке, сопернице, чья юная прелесть и свежесть лишь подчёркивает, усугубляет признаки собственного неумолимого старения, отвлекает всеобщее внимание и восхищение от главной признанной королевы двора и страны.

– Вам ли сетовать на время? Разве оно властно над вами, бессмертными членами братства Двенадцати? – насмешка в невинном, казалось бы, вопросе.

– Время, Ваше императорское величество, такой же господин над нами, как и над всеми.

– И всякий, кто не глуп и видит дальше собственной вытянутой руки, понимает, что прежние времена давно прошли и их не вернуть, – Дрэйк говорил, глядя на Катаринну, но реплики его адресованы Рейнхарту. – Разумнее принять новое неизбежное будущее, чем сражаться за то, что уже недееспособно и доживает свой век.

Однако лицо старшего осталось бесстрастным, неподвижным. Не проронив ни слова, Рейнхарт коснулся руки императрицы, покоящейся на подлокотнике кресла, и Катаринна кивнула небрежно, отпуская нас. Правая голова пса вновь оглянулась на хозяйку, пока левая, вывалив язык, наблюдала за мной. Валерия наклонилась вперёд, почесала правую голову за ухом, бросив быстрый взгляд на Дрэйка. Мы медленно отступили на несколько шагов назад и лишь затем развернулись и пошли прочь от трона, от вкрадчивых шепотков за нашими спинами.