Сердце океана

Не сводя зачарованного взгляда с трех арок, мерцающих в голубом небе, Тревор остановил машину прямо посреди дороги.

Дарси гораздо интереснее было наблюдать за ним. Будто спала маска и исчез крутой парень, искушенный, деловой человек. Тревор смотрел на игру света и воды с такой детской восторженностью и таким неподдельным изумлением, что Дарси была потрясена до глубины души. Ни в чем подобном она никогда бы его не заподозрила.

Когда Тревор повернул голову и улыбнулся во весь рот, Дарси, поддавшись порыву, перегнулась к нему, обхватила его лицо ладонями и наградила дружеским поцелуем.

— На удачу, — объяснила она, отстраняясь. — Радуги, поцелуи и удача как-то связаны.

— А если нет, то должны. Посмотрим, куда заведут нас радуги? — предложил Тревор и пояснил, заметив ее вопросительно поднятые брови: — Куда ведут поцелуи, надеюсь, я знаю и на удачу в последнее время не жалуюсь.

Тревор свернул на узкую, едва приметную дорогу, которая не вела ни на побережье, ни к горам, а змеилась по залитым дождем холмам. Зеленые поля, пересеченные серыми каменными стенами и темными полосами низкорослых деревьев, были так красивы, что любой легко забыл бы о цели путешествия.

Промелькнул домик с бежевыми стенами и соломенной крышей, очень похожий на тот, что стоял на Эльфийском холме, проплыло бледными пятнами стадо овец, и над всем этим в бледном небе висели три чуть размытые радуги.

Тревор открыл люк в крыше автомобиля, окатив и себя, и Дарси холодной водой, рассмеялся, услышав проклятья. Свежий, ароматный, невообразимо чистый воздух ворвался в салон, придав коже Дарси какой-то первобытный пьянящий аромат.

Дорога вскарабкалась на вершину холма, и Тревор испытал шок. Три стены на фоне перламутрового неба, четвертая, похоже обрушившаяся давно, лежала невдалеке грудой камней. Однако то, что осталось, не нуждалось в сожалении, а дерзко возвышалось над тихими полями, как монумент пролитой крови, власти, прошлому.

Тревор свернул с дороги, остановил машину.

— Подойдем поближе, посмотрим.

— На что посмотрим? Тревор, это всего лишь руины. В Ирландии их можно увидеть чуть ли не за каждым поворотом. Если вас интересуют древние памятники, только поблизости найдутся гораздо более интересные. Например, собор в Ардморе или часовня на старом кладбище.

— Но этот здесь, как и мы. — Тревор перегнулся через ее колени и открыл дверцу. — И, уверяю вас, как раз такие руины и притягивают сюда людей.

— Кому не хватает мозгов провести отпуск там, где есть хороший бассейн и пятизвездочные рестораны. — Ворча себе под нос, Дарси вылезла из машины и, вздыхая, поплелась за Тревором. — Подумаешь, один из множества развалившихся замков или крепостей. И англичане руку приложили. Похоже, войска Кромвеля только тем и занимались, что осаждали крепости и сжигали замки.

Ступая по мокрой траве, Дарси радовалась, что надела сапоги, но, помня о свободно пасущихся коровах и овцах, внимательно смотрела под ноги, чтобы не вляпаться.

— Ни таблички, ни указателя — ничего. Просто стоит здесь.

Дарси вскинула голову, решив, что, раз деваться некуда, лучше развлекаться, чем дуться.

— А что еще ему здесь делать?

Тревор уперся ладонью в каменную стену, поднял глаза.

— Интересно, сколько согнали народу, чтобы построить такую громадину? Сколько времени понадобилось? Кто приказал выстроить здесь этот оплот и убежище?

Он вошел внутрь, и, к его тайному удовольствию, Дарси последовала за ним.

Между камнями росла высокая трава. Стены, открытые стихии, сочились влагой недавних бурь. Как строитель, Тревор видел следы перекрытий и изумлялся одному лишь размеру обрушившихся деревянных балок.

— Со сквозняками и вонью, — съязвила Дарси.

Свет снова изменился, стал ярче, но радуги над головой не померкли.

— Где же ваша романтичность?

— Ха! Сомневаюсь, что женщины, которым приходилось готовить здесь еду, убирать грязь и рожать детей, думали о романтике. Скорее исключительно о выживании.

— Значит, они достигли своей цели. Эти стены выжили, народ выжил, страна выжила. И это волшебство притягивает сюда людей, волшебство, которое вы не замечаете, потому что оно повсюду вокруг вас.

— История, не волшебство.

— И то и другое. Это то, что я строю здесь и почему сюда приехал.

— Вы честолюбивы.

— А зачем мелочиться?

— Вот с этим я могу согласиться. И с тем, что ваши амбиции включают Галлахеров. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам осуществить ваш честолюбивый замысел.

— И об этом я хочу поговорить с вами. В другой раз.

— Чем плох нынешний?

— Сейчас мне понадобится чуть больше удачи. — Тревор взял ее за руки, сплел их пальцы, но не притянул к себе, а шагнул к ней. — В древнем замке под тремя радугами, я думаю, это стоит горшка с сокровищами.

— Вы все перепутали. Горшок с сокровищами зарыт под концом радуги.

— Я испытаю удачу здесь. — Тревор коснулся губами ее губ, легко, по-дружески, как она недавно. Ему понравился веселый блеск в ее глазах, и он поцеловал ее снова, на этот раз смелее. — Я также слышал, что третий раз — талисман. — Прошептав эти слова, он впился в ее губы, столь резкой переменой настроения испытывая и ее, и себя. Он услышал — или ему показалось, — как громко забилось ее сердце, и его сердце отозвалось мгновенно.

Она ответила ему с той же пылкостью и жадностью, словно только этого и ждала. Ее губы раскрылись, не капитулируя — требуя. На равных. Сплетенные пальцы сжались в кулаки, словно сдерживая, словно каждый из них знал, что стоит ослабить хватку, и ничто уже их не остановит.

Ей казалось, она знала, чего ждать, а потому разразившаяся в ней буря ошеломила ее. Впервые в жизни ей захотелось уступить головокружительной страсти, рискнуть, и плевать, если, утихнув, эта буря оставит ее жалким обломком кораблекрушения.

Какая разница, кто они, где они и почему все происходящее кажется поразительно естественным?

Его губы скользнули к ее виску, прижались к ее волосам, и нежность этого жеста после отчаянной страсти оставила Дарси потрясенной и обессиленной… и вернула осторожность.

— Если поцелуи под радугами приносят удачу, — как можно спокойнее произнесла она, — нам обоим удача не изменит до конца жизни.

Тревор не рассмеялся, не отделался ответной шуткой. Что-то бурлило в нем, что-то сложное, коварно прикрывшееся простым желанием.