Сердце Пармы

— А чего ж, князь, хоть на Обве-то татар пощипать не дашь? — сипло, с одышкой спросил Вострово.

— Далеко. Вернуться не успеете.

— Так мы, кого надо будет, сможем и поторопить, — сказал Вострово.

Они глядели друг на друга в упор — боярин и князь. Невысокий, сухонький князь походил на секиру: большущая голова, плоская с боков, с выступающим затылком, длинное и узкое лицо — в пятнах, за что и прозвали Пестрым. Бледные глаза под тяжело набрякшими веками казались усталыми, но воевода знал, какая сила в них таится. Знал это и боярин, но смотрел с вызовом, чуть сощурясь. Одет боярин был, несмотря на майское тепло, в длиннополую шубу. Огромному, грузному телу под стать и лицо с тяжелыми, жирными, грубыми складками, обросшее нечесаной бородищей. Нелидов понял, как боярин люто ненавидит князя — заморыша, худородного нахала, московского прихвостня. Но воеводе неприятны были раздоры и страсти вокруг бранной славы и московских милостей. Домой бы, в свои хоромы, к бабе и детям, к гусям, к наливке, к былому покою.

— Ну что ж, попробуйте добраться до татар, — насмешливо согласился Пестрый. — А войско ваше ставлю под начало Гаврилы Нелидова.

Боярин яростно засопел, а воевода тайком ухмыльнулся.

На следующий день дружины Нелидова и Вострово погрузились в барки и поплыли от Бондюга вниз. Пестрый дал им две пищали и пушчонку. Боярин держался в стороне от воеводы. Барки ушли за поворот, и великие леса обступили великую реку.

Плыли не торопясь. К вечеру первого дня встали в устье Сумыча. На второй день для ночевки выбрали большую луговину, на окраине которой оказалось кладбище пермяков-рыбарей: огромный кедр держал на ветвях, как люльки, долбленые лодки, в которых под обрывками бересты, все в плесени, догнивали кости. Несколько низеньких идолов оберегали покой мертвецов. На третий день, проплыв правый приток Урол, по левому берегу увидели большое городище — Пянтег.

Стоящий в излучине, он был обнесен ветхим тыном, хотя по многочисленным крышам и крепким срубам было видно, что город богат. Значит, не боялись врага пянтежцы, имели, чем оборониться. Воины на барках зазвякали железом, надевая кольчуги и опоясываясь мечами.

Из ворот городища высыпала толпа пермяков, вооруженных чем попало. Барки ткнулись в берег. От толпы отделились несколько человек во главе со стариком-князем. Они стали спускаться с кручи навстречу пришельцам. Нелидов сошел к ним без меча, без шлема. От своей барки уже ехал на коне Вострово.

Пермяки и русские остановились, разглядывая друг друга. Пянтежский князь был сутул, длинноволос, сед, но умные, светлые глаза его глядели спокойно, без старческой слепоты и усталости. За спиной воеводы в боевые порядки строились ратники, выставляли щиты, укладывали на тетивы длинные стрелы.

— Это Пемдан, князь Пянтега, уважа…— зашептал Нелидову подоспевший толмач.

— Надо, воевода, хрыча в полон брать, и сразу на приступ. — перебивая толмача, громко заговорил Вострово. — Пока очухаются, мы уже ворота выбьем, стену повалим, в городище ворвемся… Побегут нехристи, как ошпареные.

— Не хвались, на рать едучи, боярин, — усмехнувшись, вдруг негромко заговорил по-русски Пемдан. — Здравствуй, воевода Гаврила.

— И ты, князь Пемдан, здравствуй, — немного опешив, поклонился Нелидов.

— Глянь-ко, идол по-нашему болбочет!.. — деланно захохотал Вострово, торчавший на коне среди пеших, как пень на вырубке.

— Помолчи, боярин! — зло одернул его Нелидов. Пемдан даже не глянул на Вострово.

— Если вы к нам с миром пришли, то мы рады принять вас гостями, — продолжал Пемдан, и Нелидову вдруг стало неловко.

— Пока я и сам не знаю, кем мы пришли — друзьями или врагами, — сказал Нелидов. — Коли покоритесь…— он замолчал, почувствовав нелепость этих слов: «Покоритесь — будем друзьями».

— Покоряются все люди… судьбе. И победители, и побежденные.

Нелидов не знал, что ответить.

— Я человек простой, — наконец выговорил он. — А ты, я вижу, мудрец. Разве ж мне тебя на словах одолеть?

— Тогда на мечах попробуй, — посоветовал Вострово.

— Не мучай себя, — сказал Пемдан, видя замешательство воеводы. — Князь Пестрый умный муж, раз поставил во главе войска тебя, а не этого спесивого человека, — Пемдан кивнул на Вострово. — Я отвечу на те вопросы, которых ты не можешь задать. Мы уважаем князя Михаила за разум и справедливость. Но мы не пойдем защищать его от вас, потому что рознь между вашим хаканом Иваном и князем Михаилом рождена не пармой и парме не нужна. А мы поклоняемся Пянтегу — Кедровому духу пармы. Но мы не предадим князя Михаила и не пойдем против него с вами. Если князь Михаил отстоит себя, мы будем ему рады. Если нет — то поможем ему, но как человеку, а не как князю. Если князь Пестрый будет побит, мы с миром выпустим его вон, хотя на нем кровь людей Уроса. А если он победит, то мы будем смотреть, справедлив ли он в княжении. Если нет — тогда возьмемся за меч. Если да — то будем давать ясак, как и прежде. Но это не значит, что мы ему покоримся. Мы просто примем его как часть своей судьбы. Я понятно сказал?

Вострово в досаде плюнул на землю. Нелидов измученно снял шлем и вытер мокрый лоб.

— А мне чего делать? — беспомощно спросил он.

— Будь гостем и жди. От тебя ничего не зависит. Победит Пестрый — и ты без боя победишь. Побьют Пестрого — и тебе убегать, даже если ты разоришь и сожжешь наш город.

— Гос-споди, куда меня бог занес!., — в сердцах сказал Нелидов, думая: «Хорошо, что моя дружина меня не слышит!..»

— Князя Пемдана вся Пермь уважает как мудрейшего…— шепнул сзади толмач, но воевода отпихнул его локтем.

— Вон там, воевода, на шутеме ставь свое войско, — указал Пемдан рукой. — И близко, и места достаточно. А к закату жду тебя в своем доме.

Вострово хмыкнул.

— А ты, боярин, не думай врасплох на Пянтег нападать, — обратился к нему Пемдан. — Пянтег уважаем в нашей земле. Если вы его вероломно обманете, предадите город мечу и надругаетесь над священной рощей, на вас падет проклятие пармы, и каждая еловая иголка будет целить вам в сердце.

— Коли б мы боялись того, так сюда бы не пришли, — надменно ответил Вострово.

— Чтобы нас одолеть, тебе придется вырубить всю парму. А зачем вашему хакану мертвая пустыня вместо цветущей земли?

Боярин уже разинул рот отвечать, но воевода оборвал его:

— Хватит!

Полки дружно двинулись на поле за городищем. «Да-а, с таким князем здесь частоколы не нужны…» — думал по пути воевода. Ему было стыдно от того, что перед Пемданом он почувствовал себя мальчишкой, которого оттаскали за уши и прогнали на полати.

«Вот оно, пермское колдовство, — убеждал он себя. — Заморочили, по рукам и ногам связали…» Но в душе Нелидов в это колдовство не верил. «Эх, — корил он себя, — почто князь меня во главе поставил? Я — надтреснутый человек. Мне то ли Москве послужить охота, то ли на печи полежать; то ли людей сберечь, то ли повоеводить… И согрешить, и чистым остаться. Надо было Вострово над войском ставить. Тому все ясно: пермяк? — голову снимай!»

Вечером воевода и боярин отправились в Пянтег.

Княжеский дом был обширен, крыт еловым лубом. Сени из плотного ивового плетня вели в просторную, хотя и низкую горницу, куда надо было спуститься по двум земляным ступенькам, забранным досочками. В противоположных углах горницы громоздились две глинобитные печи-чувалы с деревянными дымоходами. Вдоль стен тянулись лавки, на которых сидели гонцы, ожидающие воеводу и боярина. Здесь были Соликамский есаул, посадские старосты и выборные из Усть-Боровой, Верх-Яйвы и Мошевых деревень, пермяки из Кондаса, Пыскора, Сурмога, Урола, Майкора и Мечкора, Шакшера, Кудымкара, Касиба. Пемдан скромно притулился в стороне и наблюдал.

Начался разговор, чем-то напоминающий торг. Пермяки обещали ясак, распахивали короба с подарками. Нелидов изумленно мял в руках невиданные меха: голубых песцов, серебряных соболей, бесценный белый каракуль, привезенный через Хаджи-Тархан из-за Хорезмского моря, вслушивался в русскую речь непривычного произношения. Но единоверцы оказались не столь податливы, как пермяки. Конечно, уверяли: «Божьей волей одолеем Михаила-отступника и вам наши животы принесем, крест целовать будем…», но с подарками не торопились. Мол, в пути подводы.