Сердце солдата

— Я сыт, — отказался Коля и рассказал тете Кате, как Козич затащил его к себе в хату

— Значит, тебя Козич накормил? — засмеялась тетя Катя, и вдруг лицо ее стало серьезным. — Я Варвару знаю. Пригляжусь к ней. А ты, касатик, осторожней будь, они шуток не шутят.

— Я стараюсь, тетя Катя. Первый раз молоко вез. Струхнул маленько. — Коля покраснел. — Привыкну.

Через полчаса он уже шагал по шоссе к дому. На санках стоял пустой бидон и небольшой мешочек с мукой. Под рубашкой лежала записка. При выходе из Ивацевичей Колю остановили два полицая.

— Что везешь?

— Муки немного. — Коля не ощутил ни капли страха.

— А в бидоне что?

— Молоко было. Отвез пану Козичу.

— Какому?

— Тарасу Ивановичу. А это его жене муку везу, — соврал Коля.

— А-а-а… Ну-ну, вези…

Коля шел по шоссе, и ему хотелось петь, так легко и радостно стало на душе. У самого поворота на проселок он встретил странную процессию. Рыжая кляча тащила за собой низкие дровни. На дровнях лежали два немца с перебинтованными лицами. Их везли ногами вперед, как покойников. Рядом шли пятеро автоматчиков. Коля остановился у обочины и с любопытством смотрел на проезжающих.

«Ишь, как их разукрасили, — подумал он, — не иначе, как партизанская работа. Скоро всех вас перекокошат. Дорогу сюда забудете».

Когда дровни проехали, Коля вслед им показал язык и зашагал в Вольку.

…Сергей и Ванюша третий час пробирались лесом, одетые в маскировочные халаты, сшитые из простыней. Впереди шел Ванюша. Под его лыжами, хрустя, оседал чуть подмерзший снег. Иногда лыжа глубоко проваливалась, Ванюша останавливался и вытаскивал ее, подымая ногу так, что чуть не касался коленом подбородка.

В первый час Сергею хотелось говорить. Так бывало с ним всегда в минуты возбуждения.

В детстве, когда мать уходила на работу в ночную смену, Сережка оставался один. Он лежал в своей постели, свернувшись калачиком, и вглядывался в темноту. Темнота пугала. Привычные предметы меняли форму, становились таинственными, оживали. Висящая на стене тарелка с нарисованным посередине синим парусником казалась чьим-то бледным лицом. Комод превращался в тушу неведомого зверя. Старый чайник на столе и пестрый мамин фартук возле двери становились одной причудливой фигурой человека. И все это шевелилось, подмигивало, всматривалось в Сережку, перешептывалось: он ясно слышал шепот. Все к чему-то готовилось, что-то затевало. Сережка знал: если зажечь свет, вещи снова станут сами собой. Но для этого надо было вылезть из-под одеяла, пройти по скрипящему полу до двери и, встав на стул, повернуть выключатель! Это не так-то просто, когда кругом все тебя подстерегает. Чтобы заглушить страх, Сережка начинал громко говорить что придет в голову, читал стишки, выученные в детском саду, пересказывал слышанные сказки, даже иногда тихонько напевал несложные песенки вроде «Каравай, каравай, кого хочешь выбирай».

Позже, в школе, в дни экзаменов Сережка приходил задолго до начала, слонялся по школьному двору и приставал ко всем с нелепыми разговорами. Ребята, занятые последним торопливым и в сущности уже ненужным повторением, сердились на него. И никто не понимал, что Сережка волнуется не меньше других и разговорами усмиряет это волнение.

В военно-артиллерийском училище Сергей не раз получал наряды вне очереди и лишался драгоценного увольнения в город за излишнюю болтливость.

И в это утро, когда он с Ванюшей уходил на добычу оружия, ему страсть хотелось поговорить. Но спутник оказался очень уж молчаливым. Сергей даже немного сердился на него за это. И все-таки на ходу рассказывал ему о волжском городе, в котором родился и жил, об арбузах небывалой величины, о том, как хвалил его строгий командир училища за отличную стрельбу.

Ванюша слушал его, то сдвигая брови, то чуть приметно улыбаясь одними уголками сухих, обветренных губ. Но Сергей видел только его белую спину.

Оба порядком устали, но ни один из них не признался бы в этом другому. Они будто испытывали выносливость друг друга.

К вечеру они вышли на опушку. Впереди раскинулось поле, за ним — небольшой поселок десятка в два домов меж голых высоких тополей и приземистых яблонь. Было еще светло, и снег в поле ослепительно сиял. Только от села к лесу, чуть извиваясь, тянулась голубовато-серая лента дороги.

Метрах в двухстах виднелся между лесом и селом небольшой мосток через заметенную снегом речушку.

— А ну давай к дороге, — предложил Сергей. — Может, кого встретим из жителей — порасспросим. А нет — отсидимся до темноты и тогда — в село.

Ванюшка кивнул в знак согласия, и, с трудом передвигая уставшие за день ноги, они осторожно, от дерева к дереву, двинулись к дороге. Не доходя до нее нескольких метров, Сергей остановился. Меж деревьев темнел накатанный санями путь. Мосток был справа, метрах в ста.

— Здесь остановимся, — скомандовал Сергей. — Хорошее место. Нас с дороги не видать, а они у нас как на ладони.

Дорога была пустынна. Кругом стояла тишина. Но Ванюша понял, что «они» — это враги, которые могут вдруг появиться на дороге.

Страшновато было с непривычки лежать на снегу, прячась за ельником, и ждать встречи с врагом. И жаждешь этой встречи, и страшишься ее.

— Гудят ноги? — спросил Сергей.

Ванюша повернулся к нему. Сергей, сняв сапог, перематывал портянку.

— Гудят, — признался Ванюша.

— А ты переобуйся. Очень помогает. Я, когда в училище учился, в походах на каждом привале переобувался. Никогда ноги не потрешь! У меня дружок так ноги потер — в госпиталь положили. Во волдыри, с кулак!

Ванюша послушно начал переобуваться. Но только снял валенок, как на дороге послышался легкий скрип.

— Ложись, — шепотом скомандовал Сергей и, быстрым привычным движением натянув сапог, лег плашмя на снег.

Ванюша судорожно вытянулся, так и не успев надеть валенок и поджав его под себя. Маскхалаты слились со снегом и сделали их невидимыми.

Скрип становился сильнее, ближе. Раздавался он со стороны леса. Из-за поворота появился старик в рваном армяке, подпоясанном веревкой, в стоптанных валенках. Он тащил за собой большие сани, груженные березовыми чурками. Сани скрипели, старик натужно кряхтел. Видно, сани были нелегкими. Прямо против партизан он остановился. Снял огромную рукавицу и отер ладонью лицо. Постояв с минуту, он снова натянул грудью веревку и, крякнув, потащил сани. За спиной у него сверкнуло лезвие топора.

Сергей и Ванюша переглянулись. Потом Сергей снял маскхалат и решительно шагнул на дорогу, знаком приказав товарищу лежать тихо.

— Эй, дедушка, здравствуй!

Старик вздрогнул и быстро обернулся. В глазах его мелькнул испуг. Сергей подошел.

— Здравствуй, дедушка, — громко повторил он. — Или глуховат?

— Глуховат, глуховат, — забормотал старик и затряс головой. — Плохо ухи слышат… Глуховат.

Старик прицепился к этому слову и бормотал его на все лады, вздыхая и причмокивая. Маленькие бесцветные глазки его слезились.

— Далеко ль до Ивацевичей? — громко спросил Сергей.